все ответы на вопросы.
Целоваться. Сталкиваться раз за разом, не разбирая, не веря в происходящее. Чистый кайф. Если бы у чувств был цвет, то
целоваться – это белый.
Абсолютный, убийственно-яркий.
Рейв никак не может призвать свой внутренний рассудительный голос, чтобы тот вправил мозги и наговорил гадостей про иных, а без этого Рейв безумен. Да! Он, как обезумевший, глотает, не жуя, свой новый потрясающий наркотик, выворачивающий наизнанку душу. В хрупком тощем теле Брайт столько необходимой Рейву силы, что мозги со скрипом сдают руководство, им не место у руля. Брайт Масон – самый вкусный яд на свете. И почему он не знал этого раньше? Сколько драгоценных столкновений упущено. Столкновений языков. Зубов. Убеждений.
Руки Рейва сжимают ее затылок, шею, худые плечи, спину с выпирающими позвонками и ребрами. Угловатая, дерзкая девчонка со странной магией занимает свое место в руках истинного мага. Сына Хейза. Сына Ордена. Немыслимо. Сейчас же истинный маг сжимает иную в своих руках и делает вид, что она в безопасности. Что он защитит от всего мира. Что она на своем месте.
Все сходит на нет до жути нежно. Он замирает, прекращает терзать ее губы и касается их долгими сладкими поцелуями, отрывается и прижимается вновь. Его руки зарылись в ее волосы, большие пальцы гладят скулы. Все становится медленно и трепетно – так трепетно, что и без слов ясно: эти двое пропали. Они сталкиваются лбами и стоят так какое‐то время. Брайт жмурится, тянется к рукам Рейва, которые все еще касаются ее кожи. Она не следит за собственными пальцами, которые теперь выводят узоры на его груди. Кто‐то обязан все испортить. Но никто не хочет.
– Ай! – Брайт сгибается пополам.
– Чт… ау! – Рейв подхватывает Брайт и усаживает на пол. – Что?
А потом тоже получает по макушке. Фривольный романчик, что задурил Брайт голову, наделенный магией по неведомой причине, приходит в такой восторг от лицезрения поцелуя, что теперь мечется как сумасшедшая собака. Он радостно кружит вокруг Рейва и Брайт, тычет их переплетом. То в грудь, то в живот, то в макушку. Магия стала плотной от передозировки эмоций, теперь книжонка совсем не в себе.
– Что это? – Брайт прикрывает голову.
– «Любовник из темной башни». – Рейв бьет книгу, как надоедливую муху, и та мерзко хихикает.
– Она издала звук? Как?! Это же просто любовный роман! Откуда столько магии?
– Это старинный любовный роман, который свел с ума несколько поколений женщин! – ворчит Рейв. – Ты что, его не знаешь?
Они пригибаются от очередного выпада безумной книги.
– Ну, я знаю, что он существует… бабуля читала.
Рейв накидывает на их головы свое пальто, и роман путается в складках. Брайт успевает открыть мешок, а там – дело техники.
– А ты, значит, не по романам? – интересуется Рейв. Его глаза искрятся, губы изгибаются в самодовольной улыбке.
– Да. Я больше по драме, – тихо отвечает она.
Только что была бойня, и мыслей не возникало о поцелуе – и вот, снова царит тишина и снова повисло напряжение. Как это происходит? Оба хмурятся, ломаются, но упорно смотрят на припухшие губы друг друга. Там будто осталась несмываемая печать, слишком ощутимая, чтобы про нее хоть на секунду забыть. Секунды очень медленно тянутся, звуки утопают в молоке ленивых мыслей. Им срочно нужно это испортить! Скажи что‐нибудь мерзкое! – Сам говори!
Щелчок. Открывается дверь. Оба поворачиваются и с облегчением выдыхают. Это точно должно растворить чертову атмосферу абсолютно неуместной романтики. Эмен Гаджи стоит на пороге, вынув из ушей крошечные наушники.
– Добрый вечер. – Декан входит в библиотеку и оглядывается по сторонам, засунув руки в карманы спортивных штанов.
– Добрый вечер. – Голос Брайт немного дрожит.
Рейв впитывает каждую ее эмоцию с такой жадностью, будто хочет напиться впрок. Его глаза бегают по ее лицу, изучают с интересом почти неприличным, и Брайт не может этого не ощущать. Ее пальцы сжимаются, комкают край юбки. Не смотри! – мысленно вопит она, но Рейв упрямо продолжает.
– Я услышал шум, решил заглянуть на случай, если вы друг друга убиваете, – весело сообщает Эмен. Он немного растрепан и выглядит по‐домашнему, будто только что занимался какими‐то будничными делами. Снова в спортивной одежде: худи с капюшоном, кроссовки. На подошвах грязь, Брайт рассматривает его обувь будто с интересом, а на самом деле ее мысли очень далеко от декана и его внешнего вида. – Бегал, – поясняет Эмен, поднимая одну ногу. Он решил, что Брайт хочет знать ответ?
Все становится совсем плохо, потому что в Брайт теперь бурлит чужое раздражение. А может, он свалит? – Не читая мыслей, Брайт может сказать, о чем думает Рейв. Его бесит декан.
– А мы тут боролись с сумасшедшей книгой, – отвечает наконец Брайт. – «Любовник из темной башни». Она на нас… напала.
– Аха! – Декан начинает хохотать, Рейв натянуто улыбается, Брайт не меняется в лице. – Эта книга сама решила, что ей место в нашей библиотеке. Мы от нее никак не можем избавиться. Если придумаете способ – зачет автоматом.
Он милый, прямо чертовски милый, этот Эмен Гаджи. Широко белозубо улыбается, в уголках глаз морщинки.
– Ну, не отвлекаю, – усмехается он. – Тут есть еще пара книг этого автора, и они столь же безумны, знайте. Это Адна Илу понаписала в свое время ерунды.
Декан мимоходом отправляет в мешок какой‐то любопытный справочник, и Брайт только успевает его поймать.
– Какой он очаровашка, – закатывает глаза Рейв. – Даже не наказал крошку-сирену за плохое поведение.
Брайт набирает в грудь воздуха, а Рейв делает предупреждающий жест.
– Скажешь что‐то про ревность… – Он стоит сощурившись, указывая на Брайт пальцем. – И я обеспечу тебе веселье на каждую ночь. К концу года будут обрубки вместо рук. Ну или смиришься и поддашься. – Он подмигивает, а Брайт невольно опускает взгляд на свой уже почти заживший порез.
Но Рейв Хейз. Ей. Под-ми-ги-ва-ет. Он и так умеет? На ее губах невольно появляется мимолетная улыбка. Рейв Хейз – белый лист, который по капле раскрашивается для Брайт по мере их сближения, и, будь она сплетницей, образ сурового старосты давно бы трещал по швам.
Брайт краснеет. Ей кажется, что все изменилось после поцелуя, в какой‐то степени встало на свои места. Откровенная неприязнь Рейва никуда не делась, она стремительно трансформировалась во что‐то более вязкое и личное. Ненависть к иным превратилась во влечение к иной. Одной. Конкретной. Иной.
– Тебе даже в голову не приходит, что я тоже могу портить тебе жизнь? – спрашивает Брайт. Ее бровь ползет вверх.
– Чем? Устроишь жаркий