После телефонного разговора Ельцин приехал в Останкино и сам просмотрел запись. Возразить тут было нечего. И единственно, что он попросил, так это показать не только это выступление, но и другие сюжеты о его пребывании в США. Что было и сделано.
А потом пошли объяснения — выступал-де Ельцин в утомленном от бессоницы состоянии после того, как наглотался снотворных таблеток, но ведь от снотворных таблеток люди приходят в заторможенное, а не в возбужденное состояние. Затем появилась новая версия насчет эффекта «буратино», что, дескать, запись была сознательно искажена и ей придан карикатурный вид. Последовали официальные опровержения представителей Гостелерадио и разъяснения о технической невозможности такой операции. В общем-то к этой теме не стоило бы возвращаться, но версия об эффекте «буратино» повторена в книге «Исповедь на заданную тему»…
Пленум ЦК КПСС продолжался два дня 19 и 20 сентября. По докладу Генсека принято краткое постановление и платформа ЦК КПСС «Национальная политика партии в современных условиях». Мне пришлось достаточно много поработать над этим документом и до Пленума и в ходе его, вести работу редакционной комиссии и докладывать Пленуму ее предложения. Могу сказать, что получился грамотный, взвешенный, серьезный документ, но вот здесь, пожалуй, более, чем в каком-либо другом случае правы те, кто критиковал нас за опоздание или точнее — за неумение работать на опережение. Процессы уже вскоре ушли за пределы тех формул, которые провозглашались в платформе, принятой Пленумом. Последовавшие события, в частности в Прибалтике, подтвердили это, обрекли документ на короткую жизнь.
Пленум в принципиальном плане высказался за приближение проведения очередного съезда партии. Весьма важными были и новые шаги по обновлению партийного руководства. Освобождены от своих постов в Политбюро и Секретариате Чебриков, Щербицкий, Никонов, Соловьев, Талызин в связи с уходом на пенсию. Новыми членами Политбюро стали Крючков и Маслюков, кандидатами в члены Политбюро Примаков и Пуго, секретарями ЦК Строев, Манаенков, Усманов и Гиренко.
Вот когда только закончился процесс обновления высшего эшелона партийного руководства. И вместе с тем в отставку по разным причинам стали уходить и некоторые выдвиженцы Горбачева. Произошла смена партийного руководства в Москве, Ленинграде, на Украине.
Уход Щербицкого был естественным. Я хорошо знал его еще в брежневские годы, общался с ним во время неоднократных поездок в Киев, участия в различного рода политических мероприятиях и конференциях. Владимир Васильевич был самостоятельным человеком, способным отстаивать свои позиции перед любым авторитетом, как это было, например, еще при Хрущеве, за что и поплатился в свое время.
С Брежневым у него были самые тесные, доверительные отношения, при его поддержке Брежнев решал самые щекотливые вопросы. Помню, как-то Щербицкий пригласил меня лететь из Киева домой на его самолете. Он вместе с несколькими лицами — председателем Президиума Верховного Совета Ватченко, председателем Совмина Ляшко, секретарями ЦК КПУ Титаренко и Качурой — направлялся на Пленум ЦК. В полете Владимир Васильевич в разговоре со мной (остальные почтительно держались в стороне) вдруг начал критиковать Подгорного, в то время всесильного Председателя Президиума Верховного Совета СССР, говорить о неправильном поведении его родственников на Украине и т. д.
Я был немало удивлен, но секрет назавтра раскрылся — на Пленуме был поставлен вопрос об освобождении Подгорного от высших должностей и уходе в отставку. А роль забойщика отводилась секретарю ЦК КПУ Борису Качуре, доверенному лицу Щербицкого…
Давным-давно отношения с Украиной по партийной линии были довольно своеобразными. В единственной республике — на Украине — сохранялось свое Политбюро. На первого секретаря ЦК КПУ с какими-то крупными вопросами «выходил» лишь Генсек. В области Украины из ЦК, особенно минуя Киев, ездить было не принято. Щербицкий все это поддерживал, да его можно понять: Украина — крупное государство с 50-миллионным населением, огромным экономическим потенциалом. Но при всем этом он был убежденным интернационалистом. Вел последовательную борьбу с «самостийниками».
Немаловажна и моральная чистоплотность этого человека, его личная скромность. Но возраст брал свое, силы уходили, преследовали болезни и вскоре после ухода на пенсию Владимира Васильевича не стало.
При проработке вопроса о его преемнике возникали фамилии Бакланова (по национальности он украинец и какое-то время работал, по-моему, в Харькове), Капто, Ревенко, Гуренко, Гиренко. Сам Щербицкий еще раньше готовил себе в преемники Качуру. А в итоге остановились на Ивашко, бывшем в то время вторым секретарем ЦК Компартии Украины. О нем я выскажу свое мнение несколько позднее, в связи с избранием его заместителем Генерального секретаря КПСС.
О смене московского руководства. Два года пребывания Зайкова на посту первого секретаря московской парторганизации в конце концов обнаружили неудачность такого решения. Лев Николаевич — разумный человек, крупный специалист по оборонным вопросам, уверенно и свободно себя чувствовал в сфере промышленности, городского хозяйства и административных органов, но испытывал большие трудности, когда дело касалось идеологии, средств массовой информации и культуры, взаимоотношений с интеллигенцией, новыми общественными движениями.
Он довольно умело вел диалог с одним или несколькими собеседниками, беседу в узком кругу, но выходя на трибуну, терял эти качества, выглядел довольно стандартно мыслящим, лишенным элементарных ораторских данных.
По прошествии некоторого времени он стал перед Горбачевым (об этом он мне тоже сказал) поднимать вопрос об уходе из Московского горкома, чтобы сосредоточиться на оборонных вопросах в ЦК КПСС. Начали подыскивать замену, что оказалось делом непростым.
Нужна была кандидатура из недр Москвы, третья подряд рекомендация из ЦК КПСС немосквича была бы наверняка отвергнута, как просто унизительная для Москвы. В процессе предварительных обсуждений назывались Вольский, Председатель Госстроя Серов, вице-президент АН СССР Лаверов, секретарь горкома Писарев, секретари райкомов Брячихин и Клюев и некоторые другие. А вопрос решился неожиданно просто, когда Горбачев решил обратится за советом и мнением сначала к членам бюро, а затем и Пленума горкома. Подавляющее большинство высказалось за Прокофьева. О других и слышать не хотели.
Нам казалось, для Москвы это не тот масштаб и не тот уровень, что будет больше тяги к партийной рутине, но не посчитаться со столь единодушным и категоричным мнением москвичей было сочтено невозможным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});