Движение постепенно затихало, закрылись последние лавки, проходили последние нищие и цыганки, заканчивающая свой промысел. Снизу, из мясной лавки долго еще доносилась музыка — импровизировал мясник, дудя в какой-то странный инструмент, под звуки которого мы и заснули.
17 августа. Враги не нападали, защищаться не приходилось, однако ночь прошла для нас все же неприятно. Когда поздно вечером умолкло движение на базаре, началась собачья «томаша»: они рыскали, ища что-нибудь съедобное, и это конечно вызывало между ними недоразумения, разрешавшиеся неистовою грызнею. Грызлись они всю ночь напролет; одна из них явилась в наше помещение и принялась наводить справки на столе, причем нашла куриную кость, да кстати опрокинула чашку с молоком. Вооружившись хворостиною, муж вышел было разогнать стаю, собравшуюся у нашего входа, но собаки так решительно кинулись на него, что ему пришлось отступить. Часа в 4 просыпается базар, зажужжали мухи, а за ними показалось и солнце, заглянувшее нам прямо в глаза: приходилось вставать (на этот раз будуар наш помещался в одном из свободных стойл конюшни). Собрать нашу прислугу оказалось делом нелегким: она уже сидела по разным чайхане, лошади были еще не накормлены и посуда не убрана, так что выехать удалось только в девять часов утра, в самый жар. За Уч-Курганом идет целый ряд сартских поселков; постройки в них глиняные, все засеянные участки обнесены глиняными же стенами. Славное впечатление производят эти кишлаки тою массою зелени, в которой они ютятся: около каждой сакли есть фруктовые деревья, ветлы, тополи, карагачи, всюду журчит вода, отведенные арыками, везде обилие фруктов, в каждом кишлаке есть чайхане, играющий роль местного клуба; все уютно, чисто (на вид по крайней мере) и красиво. И опять лезут в голову докучливые сравнения с нашим мужиком, его жильем и видом нашей русской деревни.
Дни очень жарки и езда верхом по солнцепеку утомительна. Около 11 часов сделали привал на берегу арыка, под громадным карагачом, — это последний наш привал. С горами мы также простились; за Уч-Курганом, оглядываясь назад, мы еще видели несколько горных кулис, скрывавшихся в голубой дымке; дальняя, снежная едва рисовалась на бледном небе. Теперь горы превратились в низкие, некрасивые холмы. Дальше местность становится однообразною: там, где лессовая почва не орошена, она превращается в голую, выжженную пустыню, по которой изредка, порывами налетевшего ветра, поднимаются пыльные смерчи; мельчайшие частицы лессовой глины затягивают дымкою горизонт; яркий солнечный свет, отражаясь на почти белой поверхности почвы, слепят глаза; душно, мухи назойливо лезут в глаза и рот, лошади идут вяло.
Вдали, наконец, показалась сплошная масса зелени, точно лес, растянувшийся на много верст в длину; это Маргелан, потонувший в этой зелени так, что и признаков города не видно. Проехав еще несколько верст, мы миновали стрельбище, казармы, «пьяный базар» (во всех наших азиатских городах есть почему-то «пьяный» базар), а город еще не чувствуется, — едешь парком: дома, даже на главной улице, прячутся в глубине садов. Вот мы, наконец, в довольно опрятной комнате местной гостиницы, где нам тотчас же подали так называемый «домашний обед», но наши кочевые обеды, из баранины были куда вкуснее. Пришлось привести в порядок свой туалет, а нам с Н. П. заменить черкески европейским платьем: очень оно показалось нам неудобным, юбки путались по ногам, стесняя движения, и карманы оказывались не там, где мы привыкли находить их.
В этой просвещенной стране поезда отходят один раз в неделю, причем здешние поезда не согласованы с ташкентскими, и в Ховасте приходится ждать дня по два и более [50]. Мы имели несчастье приехать сюда в понедельник, тогда как поезд из Маргелана отправляется лишь в ночь с пятницы на субботу. Если мужу не удастся выхлопотать разрешения проехать с одним из товарных поездов, мы потеряем здесь массу времени.
Немедленно после приезда, муж побывал у вице-губернатора г. Васильева с тем, чтобы поблагодарить его за оказанную им нам любезность по хранению наших вещей у себя за время нашего отсутствия. Вечером того же дня, г. Васильев приехал к нам, чтобы, по его словам, «приветствовать героинь-путешественниц», и при этом настойчиво приглашал нас на завтра обедать к себе без предварительного визита его cynpyrи; мы пробовали было отговариваться слишком незатейливым дорожным костюмом, но он указал нам на пример М. М., который обедал у них в своей верблюжьей куртке.
В тот же вечер муж съездил к местному железнодорожному начальству с просьбою доставить нас каким-либо скорейшим путем в Ташкент; начальник участка телеграммою запросил о разрешении на это и обещал уведомить о результате. В два часа ночи, когда мы уже спали сном праведников, раздался неистовый стук в наружную дверь, затем в окно с улицы всунулась голова, которая заявила, что ей нужен инженер Т., которому она имеет передать телеграмму: это было разрешение дать нам вагон и прицепить его к паровозу, идущему в Ташкент; по объяснению обладателя головы, паровоз уже готов и отправляется немедленно. Но лошади наши еще не проданы, вещи не собраны, а потому воспользоваться этим случаем нам не пришлось.
19 августа. Город имеет сегодня праздничный вид по случаю приезда генерала-губернатора. Так как окна наших комнат выходят на улицу, мы имели возможность, не трогаясь с места, любоваться процессией, которая продефилировала мимо нас.
Рис. 63. Улица в новом Маргелане.
Вдоль фронта выстроившихся войск прошел генерал-губернатор в сопровождении губернатора; ехавшую сзади коляску окружали красавцы-джигиты на белых конях, в белых папахах, ярко-красных кафтанах и желтых киргизских расшитых чамбарах. За ними, в парадных костюмах, следовали верхами местные депутаты и представители, а в конце процессии тянулся всякий сброд, оборванный и босой; нередко сидело по двое на одной лошади, покрытой рогожною попоною. Флаги развеваются, пушки палят, дамы машут платками. По прибытии на вокзал ген. — губернатор был встречен сартскою депутацией, поднесшую ему хлеб-соль, от которой он отказался, заявив депутации, что согласится принять ее лишь впоследствии, когда сарты своим дальнейшим поведением докажут, что раскаиваются в происшедших беспорядках [51].