Читать интересную книгу Мысли и сердце - Николай Амосов

Сказать что-нибудь?

– Ну что?

– Все в порядке.

Вот и хорошо. С врожденными пороками в общем наладилось. Не с гарантией, но умирают немного. Правда, самых тяжелых не оперируем. Научились отбирать. Откладываем: «Будет камера, тогда привозите». Сколько надежд мы возлагаем на эту камеру! Если половина оправдается, так и то умирать будут вдвое меньше. Теоретически просто никто не должен умирать, потому что если сердце и легкие вдвое хуже работают, так в камере и того достаточно. А потом обязательно разработаются. Выиграть время.

Хватит о камере.

Иду по коридору, нужна шестая палата. Больные ходят стайками: тревожный момент - отправляют друзей на операцию. В больнице несчастье быстро сближает. Три-четыре часа будут ждать, места не находить, пока не вывезут из операционной: «Живой!» Прибавляется уверенность для себя. «Все будет хорошо, они умеют!»

Умеем мы, черта с два!

Вот палата. Делай спокойное лицо. Будешь врать. Обязан.

Здороваюсь.

Быстрый взгляд - всех сразу вижу. Порядок. Сима - у окна. Изменилась. Обязательно улыбаться.

Улыбаться.

– Здравствуй, Симочка, дорогая. Я пришел тебя посмотреть.

– Здравствуйте, Михаил Иванович.

Хорошая, милая, сколько было с тобой треволнений! Сколько мы души в тебя вложили - не помогли. Жизнь имеет свои законы и идет неотвратимо, как… как смерть?

– Что с тобой? Расскажи. Улыбается почти весело. Притворяется, не хочет расстраивать или не понимает?

– Ничего, пройдет. Я простудилась под Новый год, ходила на вечер, шла под утро, ветер был. А я еще постояла у дома, продуло.

Наверное, с кавалером стояла… Тревожится он? Она стоит тревог.

– …Слегла. Все грипп да грипп. И неделя, и вторая, и третья. Ходить не могу, печень увеличилась. Потом полегче стало. Пила лекарства, наша докторша приходила. Но уже не вернулось прежнее состояние. Я же учиться собиралась в этом году…

На тумбочке учебники. Алгебра и тригонометрия.

– Будешь учиться, подожди. Давай послушаем. Поднимает рубашку. Груди стыдливо прикрывает. Там и прикрывать нечего - худая. Сразу вижу - печень увеличена, но асцита еще нет. Будет. Раз началось, значит будет ухудшаться.

Сложные шумы. Комбинированный порок - стеноз и недостаточность. Что там с этими створками? Обтрепались с краев или стали жесткими?

Все равно. Теперь только одно - удержать подольше.

– Ничего, Симочка, мы тебя подлечим. Совсем здоровой не будешь, не обещаю, но лучше будет. Так что учи свою алгебру.

Нельзя лишать человека надежды.

Благодарит. Можно идти. Исполнен грустный долг. Встаю.

– А как я этот год хорошо прожила!… После трех-то лет больниц вдруг стало легче, совсем хорошо. Танцевать ходила, веселилась. Плавала даже летом, в августе.

В глазах мечта, грусть и, пожалуй, счастье.

Не добавила: «…а теперь опять то же». Пожалела меня.

Пошел. Нужно посмотреть ребятишек на третьем этаже.

Как хорошо, что мы ни разу не вшили клапан более легким больным! Что-то меня удерживало, хотя одно время все оперированные были такие хорошие. Не думаю, чтобы она дольше прожила без клапана. Во всяком случае, на танцы бы не ходила.

А может быть, и лучше - без этой светлой паузы? Поманило солнце и зашло. Совсем темно.

Не знаю. Может быть, и лучше.

Неправда, есть закон медицины: за каждый день жизни.

Если все они - клапаны - к нам вернутся, то-то будет жизнь!

Пусть умирают дома. Нельзя их перенести всех вместе. Придется бежать. Бежать из клиники, из города.

А может быть, перешить новый, шариковый? Пишут же за границей о таких повторных операциях. Правда, только в отношении аортальных клапанов. Больные лучше переносят.

Сима еще не плоха. А у Саши и совсем приличное состояние.

Нет. Это не для меня. Новые клапаны, - может, они тоже окажутся плохими. Лариса Смирнова с шариком, конечно, хороша, но живет всего три месяца. Славословиям зарубежных хирургов я не верю. Они и лепестковые клапаны хвалили.

Просто ты трус. Не хватает у тебя духу прийти и сказать: «Сима, клапаны оказались плохими, давай мы вошьем новый. Снова пойдешь на танцы». Она согласится, даже ради одного года - такого, как прожила.

Не могу этого сделать. Не могу. По крайней мере сейчас. Может быть, потом, если с этими шариками будет все хорошо, если привыкну к этой мысли, когда Сима, Саша, Юля уже потеряют надежду.

Но будет поздно. Декомпенсация прогрессирует.

Все равно. Все равно. Не могу. Нет сил. На пенсию.

А камера? Если после операции - в камеру? В нашу маленькую?

Искушение. Я уже немолод, а жизнь все толкает и толкает на какие-то смелые дела. Авантюры? Подвиги? Нет, ни то и ни другое. Чрезмерные усилия. Не знаю, как сказать.

Нужно вызвать Лену и Юлю, если им нехорошо. Пусть лежат здесь. Все-таки в больнице прогрессирование будет медленнее. Может, дождутся, пока будет уверенность в новых клапанах. Я тогда пересилю страх. Еще нужно ждать полгода. Потому что к году у Симы и у Саши уже наступили признаки ухудшения.

Но собрать их всех… Дрожь по коже.

Вот и пост. Здесь должно быть все нормально. Дежурный докладывал. Мог ошибиться.

Прежде всего - Тамара. Снова клапан. Прямо как кошмар висит надо мной. Клапаны, клапаны, лепестковые, шариковые… Жизни нет.

Тамара лежит в маленькой отдельной палате. Черная, как галка. И глаза такие же быстрые. Здесь изолируем умирающих или с тяжелыми осложнениями, чтобы других не нервировать.

Но у нее все хорошо: было нагноение, прошло. Уже четвертая неделя. Давно можно было бы перевести в общую палату, да все жалеем. Здесь уход лучше, врачи опытнее. Все-таки сегодня переведем. Нужны места для новых.

– Как жизнь?

– Хочу домой, Михаил Иванович! Дочку хочу увидеть!

– Больно прыткая. Ты даже и не знаешь, как это было опасно, а теперь - домой… (Зачем я ей это говорю?)

– Я знаю, мне рассказали. Все расскажут, черти!

– Дай послушаю.

Тук, тук, тук.

Новый клапан стучит довольно-таки сильно. Лепестковый работал почти беззвучно, как настоящий.

– Не беспокоит тебя клапан?

– Иногда мешает. Ночью проснусь и уснуть не могу, все слушаю. Правда, теперь реже. Привыкла. Так когда домой?

– Не спрашивай. Минимум - месяц. Ты же еще только-только ноги спустила с кровати, первые шаги сделала.

– Так ведь не дают, я бы бегала.

– Дадим. Сегодня в общую палату пойдешь, там свободы больше. Пойдем. Паня, покажи других. А ее сегодня переведите, хватит. Очень уж часто ты с ней болтаешь.

– Михаил Иванович, я дело знаю.

Обиделась. Знаешь дело. Но сказать полезно. К сожалению, даже хорошие работники портятся. Не раз приходилось видеть это. Грубеют? Или устают? Сложен человек. Подбодрить:

– Все-таки она совсем легко прошла, правда, Паня?

– Да, только два дня была тяжелая, а потом и незаметно, что клапан.

– Потому что у нее третья стадия. Не было декомпенсации перед операцией. Если бы всегда таких оперировать, все бы поправлялись легко. Может быть, доживем.

Как живо всплывают эти картины, будто только сейчас. Молодая женщина. Немножко грубоватая. Третья стадия, чистый стеноз. Ни кальцинатов, ни тромбов. Почти гарантия. «Мне дочку нужно вырастить, профессор. Не хочу оставлять другой жинке». - «Будь спокойна». Действительно, нетяжелые стенозы идут хорошо. Если ревматизм потом не подводит, то люди работают, рожают. Нет беспокойства за них.

Как Володя Сизов ухитрился разорвать этот клапан? Не знаю. Голос дрожит: «Михаил Иванович, посмотрите, пожалуйста. Я, кажется, разорвал створку». Морда растерянная, на лбу пот крупными каплями. У меня уже все напряглось, ощетинилось внутри. Молча ввожу палец в сердце. Все! Створка разорвана поперек, клапана считай что нет. Смерть. Один-два дня, не больше. «Дурак ты, подонок, с…» Это я ему цедил вполголоса, а он все съеживался, как от ударов. Если бы можно ударить!

– Давайте вшивать клапан.

Хорошо, что АИК был приготовлен для другой операции, а она еще не началась. Хорошо, что станция дала кровь. Хорошо, что сердечная мышца у нее невыработанная и выдержала те лишние полтора часа, пока кровь привезли, сосуды обнажили, машину подключили.

Помню, что зло уже прошло и осталось только глухое отчаяние. Трудно было вшивать клапан, предсердие небольшое и желудочек - тоже, а клапан громоздкий. Но вшили. Шесть часов продолжалось со всякими простоями. «Спасибо, Михаил Иванович». - «Поди ты со своим спасибо!» Он два дня сидел около больной, не отходя.

Виноват? Не знаю. Разбирался потом на холодную голову. Он стоял потупившись. «Сначала не поддавался клапан, потом - раз! И сразу разъехался. Я и позвал вас…» Может, и так. Парень честный. А может, ему самому хочется, чтобы так было. Не знаю.

Дело прошлое.

Если клапан не подведет, то будет лучше своего. Ревматизм ему по крайней мере не страшен. «Если бы Господь Бог имел двести долларов, он бы поставил Адаму шариковый клапан». Это Старр, изобретатель, так говорил. Увлеченный.