Охранять саксаул поставили человека с ружьем. Строителям объявили, что временно, до прихода застрявших машин, выдача топлива прекращается.
Они загалдели, двинулись в рабочком и потребовали вмешательства в дела и выдумки администрации.
Козинов явился к Елкину.
— Я имею сведения, рвачи и хамлецы ведут агитацию. Этот запрет нам дорого обойдется.
Елкин почти нежно взял Козинова за рукав, усадил и начал втолковывать:
— Саксаул пойдет на экскаваторы. Мы должны беречь его, иначе — остановка, срыв плана. Пригоните мне застрявшие машины, и я отдам саксаул. Теперь лето, на частные нужды собирали колючку, и будут собирать. А если такой случай будет зимой?
Козинов сдернул и начал с ворчаньем мять свою фуражку:
— Рвачи и хамлецы получат козырь.
Потом он решительно наладился в юрту к Фомину, от него тотчас же к толпе, галдевшей около охраняемого саксаула, взмахнул тряпкообразной фуражкой и крикнул:
— Товарищи!
— Долой! Довольно! — зашумели в разных углах толпы. — Заткнись, главноуговаривающий!
Козинов взобрался на груду саксаула, взял корявый сук и поднял его, как знамя. Толпа утихла, заинтересованная, что он будет делать дальше.
— Наше строительство теперь целиком зависит от этой штуки. Спалим ее на кострах, дорога не будет готова к сроку. Отдадим экскаваторам…
— За администрацию, знаем, одна шайка-лейка, сам в начальство пробираешься!
— Нет, не за администрацию, а за строительство, за выполнение в срок порученной всем нам работы, за интересы государства и всего рабочего класса.
Он терпеливо возражал на все недовольные выкрики, доказывал их вредную, где рваческую, где прямо контрреволюционную сущность, призывал, требовал и, наконец, склонил большинство рабочих к мысли, что саксаул должен пойти в машины.
Бригадир лежал под компрессором и то ругал Веберга, то кряхтел и охал, то мурлыкал песенку, бывшую широко известной в голодные годы военного коммунизма:
И вот старушка беднаяСудьбе наперекорЗашила пуд картошечкиТихонечко в подол.Теперь злодейка вреднаяДрожит, от страха бледная:Когда в чеку сведут —Найдут аль не найдут?
Из-под компрессора торчали ноги бригадира, раскинутые циркулем, и елозили, — было похоже, что у человека сползли штаны и он лежа думает натянуть их.
Поодаль сидел слесарь, курил, верно, сотую цигарку и ворчал на бригадира:
— Ты скоро дашь мне дело? Зачем вызвал, сидеть? У меня задница онемела. — Он досиживал третий час.
— «Онемела»! — огрызался бригадир. — Мало пороли… Каково мне, когда из керосина нужно сделать бензин, это все равно что из воды — водку. Сходи узнай, как работают экскаваторы.
Слесарь сложил трубой ладони и гаркнул в глубину выемки:
— Ну как, жрут?
— Только подавай, — ответили голоса машинистов. — Вы там с компрессорами пошевеливайтесь, мы вам скоро наступим на пятки.
Экскаваторы вторую смену работали на саксауле и пожирали его с неменьшим азартом, чем нефть. Компрессоры оказались требовательней — бригадир упрямо давал им керосин, они же не менее упрямо не хотели работать на нем.
Приехал Елкин.
— Как дела? Не сдаются? — Он быстро вертел на левой руке свою шляпу и сыпал вопросы: — Бурильщикам нечего делать? Может, плюнуть? Не лучше ли послать за бензином лошадей? У тебя есть какой-нибудь план или ты вслепую?
Бригадир выполз из-под машины и кинул слесарю отвинченные бензинопроводящие трубки.
— Керосин обратить в легковоспламеняющийся, сделать из него почти что бензин. Для этого надо хорошенько подогреть.
— Правильно! — выкрикнул Елкин.
— Мы перегнем, удлиним бензинопроводящие трубки и поставим грелки. Работу может выполнить любой жестянщик, и будет на большой палец. — Гусев сжал кулак особым способом, когда большой палец торчит вверх гвоздем, и тряхнул им.
— Изумительно! Истина всегда в простоте. Ты — молодец! Ну-ну! — Елкин повернул коня.
Но бригадир взялся за повод, удержал и проговорил:
— Веберга бы сюда. Я б его прямо в шевиотовом костюмчике сунул под компрессор. Пущу компрессоры — три дня мне отдыху. Лягу на топчан и всех буду гнать за дверь.
Инженер тут же пообещал любой отдых.
День начался ревом автомобильной сирены — шофер Сливкин спозарань выехал в пески Муюн-Кум. Сирена всполошила весь городок. Люди вообразили, что пришла застрявшая колонна с горючим, и хлынули за саксаулом. Оказавшийся около склада завхоз объяснил, что никаких машин не пришло. Его обступили, закричали:
— Нет, ты скажи, когда твои шоферишки приедут? Когда все это кончится?!
— Если бы я, товарищ, возил сам, на своем хребте…
Завхоза перебили:
— В этом и горе, что твоему хребту не больно.
Подвели караван свободных верблюдов, оттолкнули толпу от склада и начали грузить саксаул. Верблюды неохотно становились на коленки, чтобы принять груз. Казахи погонщики, дергая их за поводья, то уговаривали, то, коверкая слова, ругали русской бранью.
Завхоз топал ногами и хрипел:
— Ну и скотинка! За каким дьяволом только уродились? Я бы, я бы, будь в моей воле, перерезал всех окаянных животюг. — Он был в состоянии полной развинченности: экскаваторы требовали дрова, Елкин нажимал на него, верблюды не желали считаться ни с чем, и тут же ухали повара, истопники, домохозяйки:
— Куда повезли? Вредительство! Сплавите, зимой чем будем топиться? — Они предугадывали, что зима будет бездровной.
Городок надрывался криком, гамом, точно спешно уносил свои животы от наступающего врага.
Козинов из своей юрты, где просматривал списки и дела шоферов, чутко вслушивался в гам на площади, пытаясь разгадать, куда идет недовольство, кверху или на убыль. Он давно знал, что некоторые рабочие готовы предъявить непосильные для участка требования, ждут только подходящего случая, и боялся, что шум из-за дров может разрастись в угрозу строительству. Шум усиливался, от склада вдруг покатился через площадь к строящимся баракам. «Началось», — подумал Козинов и, выскочив из юрты, пустился за толпой. Две работницы с охапками щепы стояли в кругу плотничьей артели. Плотник Бурдин, размахивая топором, кричал подбегающим людям:
— Не подходи, зарублю! Тронь только — засеку!
Подбегающие озирались, плохо понимая, в чем дело.
Козинов, сильно нагнувшись, нырнул в толпу, выхватил у Бурдина топор и крикнул:
— Товарищи, тише, успокойтесь! Что случилось, товарищи?
В наступившей тишине работницы наперебой принялись рассказывать:
— Мы пришли за щепками, а этот ахид… На тебе, подавись! — Одна из работниц бросила щепой в Бурдина. — Мы тоже рабочие, нам тоже варить надо.
— Останутся, тогда и бери, — проворчал Бурдин. — Плотнику щепа полагается в первую очередь.
— С каких это пор? С каких статей? — раздались удивленно-возмущенные голоса.
— Всегда было: плотник — хозяин щепе, — провозгласил Бурдин.
— Товарищи, разойдитесь! Брали щепу и теперь берите! — распорядился Козинов.
— А ты кто такой, хозяин? Начальник? Мне твое слово — тьфу, ты мне главного подай! — приступил Бурдин к Козинову.
— И будет, будет, вон идет!
От юрты парткома торопливо шел Фомин. Увидев его, Бурдин выбежал из круга ему навстречу, схватил за плечи, тряхнул и крикнул:
— Ты — главный партейный, скажи, хозяин плотник щепе аль не хозяин?
Фомин с натугой отцепил от своих плеч руки Бурдина и, повернувшись к нему спиной, лицом к толпе, проговорил негромко, но отчетливо, сохраняя запас голосовой силы:
— Тогда он со своей плотницкой братией все наши дома и бараки пустит на щепу.
Хохот колыхнул толпу. Остуженные им плотники попятились к строящемуся бараку.
— Робята, вали на стену, вали, вали! — крикнул Козинов. — И ты, Бурдин. Щепы всем хватит.
— Ладно. — Бурдин сердито сплюнул. — Не влетели бы вам щепочки в денежку!
В юрту Елкина неловко вошел Гусев. Инженера удивил его вид: пьяная походка, красноватые глаза и вздрагивающие руки.
— Ничего не вышло? — встревоженно спросил он. — Компрессоры не желают пить керосин и ты по этому случаю выпил водочки?
Бригадир облокотился на стол и, взглянув на инженера мутным взглядом, попросил:
— А не найдется ли у вас стаканчика?.. Я к вам на два дня, помните?
— Помню, помню. Так, значит, победа?
— Полнейшая! Можно у вас выспаться? В своей палатке мне не дадут.
Елкин кивнул на пустующий запасной топчан. Экс-комбриг лег не раздеваясь и тотчас захрапел.
— Дорогой мой, подождите секунду, а как же с другими компрессорами? Кто будет переделывать их? — взволновался Елкин и подергал бригадира за рукав. — Сколько вы проспите, три дня? Что же, разъезды, дистанции будут стоять?