покачал головой. Сам погибал от жажды…
- Червоточина есть, - продолжила она,- И не одна. Но они постоянно смещаются. Когда на три градуса, когда на все десять. Зависит от положения Водолея и активности Солнца. Если…
Макс вслушивался изо всех сил, но вскоре совершенно запутался. О чем она говорит? Неужели, действительно, рассчитывает, что он разбирается во всех этих широтах и долготах, Водолеях, азимутах и прочей белиберде? А даже если бы разбирался, как прикажешь высчитывать эти градусы, если у него даже компаса нет?! Он схватился за голову, наблюдая, как она бесстрастно и деловито выплевывает на него географические и астрономические термины, а в голову ему стало заползать невесть откуда возникшее подозрение, что она это делает намеренно. Но зачем?
Ответ очевиден – выиграть время.
- Ты… можешь объяснить проще? - торопливо спросил он, - Ну, например, когда вот эта самая тропа будет открыта?
Анка кивнула и после небольшой паузы выдала:
- Пятого августа текущего года с 8-30 утра до 9-00 и с 16-00 до 16-15 по местному времени.
Макс несколько секунд таращился на нее, а потом резко выдохнул. Облегчение было так велико, что он даже немного намочил штаны. Так скоро! Так близко! Всего-то четыре дня перетерпеть.
Он задумался. Можно будет найти тех дур на розовом внедорожнике и всем вместе слинять. Достаточно ли у них бензина? Пофиг! Сколько есть, столько и есть. Он готов был всю дорогу идти пешком и нести Анку. Да всех троих, если придется!
- Мы сейчас пойдем в нашу старую избу. Пересидим там эти дни. Местные не знают, что я тебя… что ты умерла, поэтому бояться их нечего… Отмоем тебя, причешем.
Макса переполняло возбуждение. Он все-таки справился, пусть и такой страшной ценой… Он поднялся, потом снова сел на траву. Нет, в деревню идти еще рано. Пусть угомонятся, улягутся… Но и просто сидеть и смотреть на мертвую девушку было невмоготу.
Душа его за этот год совершенно выгорела, и он больше не чувствовал к ней ни любви, ни сострадания, ни сожаления. Но его страшно нервировал её взгляд – внимательно и неотрывно следящий за ним. Такие глаза он видел разве что в зоопарке, у львицы. Она лежала в своем вольере неподвижно и с виду безмятежно, если бы не ее взгляд – цепкий, внимательный, подсекающий каждое малейшее движение рядом… Вот и Анка…
Он снова поднялся и заходил вокруг дуба кругами, думая о том, что если бы не её драгоценные новоприобретенные навыки, он бы, скорее всего, смылся в одиночку.
Молчание начало его не на шутку тяготить, и он, чтобы прервать его, спросил:
- А что тут вообще за… место?
- Карантин.
- Кара…? – Макс умолк, - Что?
- Карантин, - Анкины запекшиеся губы дернулись, словно пытаясь улыбнуться, - Это место – не эксперимент над человеком, как ты себе нафантазировал. Бог в последнюю очередь думает о человечестве. Куда больше Его беспокоит утечка.
- Утечка чего…? Приливных вод?
- Лета разлилась, и Бог запечатал это место своим перстом, чтобы не дать ей покинуть пределы распадка.
- Лета? Река мертвых? Она же вроде где-то в Греции…, - Макс почесал в затылке, понимая, что греческие мифы не слишком надежный источник.
- Лета протекает под поверхностью всей Земли. Не только в Греции.
- И местные стали заложниками…
Анка кивнула и снова перевела взгляд на горы, над которыми, наконец, поднялось солнце, выплеснулось за край и покатилось вниз с холма.
- Еще один наш рассвет, Мася, - произнесла Анка и тут же добавила, - Жаль, что последний.
Макс удивленно уставился на нее. Впервые после воскрешения она назвала его этим ласковым имечком. Да и в голосе ее появились, наконец, какие-то эмоции. Сожаление, нежность? За ними он не сразу уловил смысл ее слов, а когда до него дошло, он с досадой повторил:
- Я же сказал, что не оставлю тебя. В крайнем случае…
- Боюсь, это мне придется оставить тебя.
Солнце, наконец, настигло их. Анкин нерабочий глаз с громким чмоканьем разлепился, нос с хрустом сам собой встал на место. Она поднялась, рассеянно отряхивая от комьев грязи рубашонку, в которой провела последние месяцы жизни и смерти.
- Как?… Как ты?
- Земные законы на меня больше не действуют, Мася, - спокойно произнесла она, - И мне не требуется червоточина, чтобы покинуть это место.
В доказательство своих слов, она легко пробежалась по заросшей тропе. Гораздо дальше, чем Макс мог хотя бы мечтать в последний год. На мгновенье он решил, что она не вернется, но она вернулась.
- Боюсь, я не смогу тебя ждать. Год – это слишком долго.
- Год… О чем ты, мать твою?! – Макс подскочил, - Всего четыре дня!
- Это для живых. А живым и мертвым не по пути…
Она коротко улыбнулась, глядя на него, и он вдруг дико заорал и выгнулся дугой, словно собираясь встать на мостик. Что-то в спине хрустнуло, и ноги под ним мгновенно пропали. Он повалился на траву, выпучив глаза и ловя ртом воздух. Лопатками он чувствовал что-то твердое, неудобное и гнал от себя мысли, что это его собственные ступни в ботинках.
«Скрутило в бараний рог…», - промелькнуло в голове старое выражение. А ведь именно это она с ним и сделала! И ведь даже его не коснулась! Господи! Теперь ясно, почему местные торопятся закопать своих мертвых до рассвета! И ведь сами уже не помнят, почему…
Анка присела рядом с ним на корточки, с вялым любопытством вгляделась в его перекошенное, бледное лицо.
- Баш на баш, Мася, - она приложила грязный палец к своим губам, потом – к его. Палец был ледяной и пах тухлой рыбой, - Не подумай, что это месть. Скорее, просто… ну, разминка. Попрощаемся на всякий случай.
Она поднялась, махнув оборванным подолом и пошла прочь.
- Куда… ты? – прохрипел Макс, когда увидел, что она двинулась обратно в деревню.
- Закончить дела, - отозвалась она, не оглянувшись, и вскоре скрылась из виду.
…
До самого вечера Макс пролежал на верхушке холма. Солнце палило нещадно, и он несколько раз предпринимал героические попытки добраться до спасительной