зятя Моцарта (фамилию, как всегда, выговорила почти по слогам и с явным удовольствием) сопроводить ее на мероприятие, потому что дочери, видите ли, страшно заняты, а с остальных зятьев — какой спрос, страшно далеки они от культурного народа. А тебе полезно как начинающему, добавила она. Да, конкурс молодых пианистов. Да, в нем участвуют двое ее учеников. Ничего страшного, потерпишь. Поможешь старой больной женщине и получишь плюсик в карму или что у вас там на Тибете полагается за хорошие поступки. Моцарт расхохотался и пообещал Бэлле Марковне заехать за ней завтра в десять утра, одеться подобающе случаю, то есть не в джинсы, от зевания воздерживаться или, в случае крайней необходимости уходить зевать в фойе. Теща звонко чмокнула его в трубку и отключилась. Жизнелюбие и чувство юмора — за это Моцарт любил своих родственников. Таким был Иосиф Самуилович, такой оставалась, несмотря ни на что, Бэлла Марковна, таким было и все семейство Берштейнов. И Анна, разумеется, тоже. Она любила жизнь и черпала ее полной ложкой, не признавая никаких диет и не думая о вреде для здоровья.
— Не думать! — приказал себе Евгений Германович. — Не думать о ней. Выключить. Нажать delete. Так, как это сделала она.
Мероприятие ему неожиданно понравилось. Правда, Бэлла Марковна, которая, вопреки ожиданиям, оказалась вполне бодра и энергична, немедленно бросила его на произвол судьбы, наказав никуда до перерыва не отлучаться, и исчезла в неизвестном направлении, подхваченная под руки многочисленными знакомыми, коллегами и учениками. А он отправился в зал, откуда доносились голоса и музыка.
Музыкальное училище располагалось в современном здании, которое было пристроено к дореволюционному особняку. В особняке был концертный зал, его построил и подарил городу страстно любивший музыку банкир Маклецкий. Илья Захарович руководил крупным банком, имел звание кандидата коммерции, был депутатом городской Думы, которая неоднократно избирала его в состав различных думских комиссий, в том числе в театральный комитет и в городскую санитарную исполнительную комиссию. Также он являлся действительным членом кружка «Охота на волков», городского благотворительного общества, музыкального кружка и общества любителей естествознания. Но именно музыкальному кружку, своему любимому детищу, в первый год двадцатого века он подарил новенький трехэтажный особняк красного кирпича. Через два года Илья Захарович отошел в мир иной. Вскоре могилу его благодарные потомки в порыве благоустройства сравняли с землей. Но остался зал, который сегодня считается лучшим камерным концертным залом России по акустическим параметрам.
Все это Евгений Германович с интересом прочитал, рассматривая музейные витрины в фойе первого этажа, и вздохнул, подумав — счастье, что не дожил человек до Великой Октябрьской социалистической. Хотя и мало пожил, но умер своей смертью, успев полюбоваться на свой подарок любимому городу. Помирать надо вовремя, печально думал он, рассматривая чугунные колонны и лестницу со стертыми каменными ступенями, ведущую из на второй этаж. Надо помирать, пока не стар, пока здоров, пока счастлив, пока обретений больше, чем потерь. Хотя, с другой стороны — зачем тогда помирать?
Но тут грустный ход мыслей был прерван подхватившим его за дверями зала водоворотом музыки, цветов, разговоров, суеты и нервного ожидания. Прелестные, восхитительно юные мальчики и девочки трогательно волновались или делали вид, что прекрасно владеют собой, выслушивали последние наставления от педагогов, отмахивались от мам, все время норовивших поправить им галстук или воротничок, украдкой поглядывали друг на друга и с опаской — на пока еще пустующий ряд кресел у прохода с табличкой «Жюри».
Евгений Германович занял место в последнем ряду (как непосредственно непричастный к событию), старательно изучил программку, из которой понял едва ли треть, еще полюбовался на публику, выключил телефон, посмотрел на часы, достал из сумки предусмотрительно запасенную бутылку воды. Странно, но он тоже заразился атмосферой волнения и томительного ожидания. Наконец появились члены жюри: строгие, преисполненные осознания собственной важности и торжественности момента, они гуськом вошли в зал… и тут Моцарт поперхнулся водичкой, потому что под номером два, изящно опираясь на руку молодого человека, шествовала любимая теща Бэлла Марковна, а ведущий скороговоркой перечислял ее звания и должности. Царственно усевшись, она покрутила головой, очевидно, отыскивая зятя. Возмущенный Евгений Германович немедленно перебазировался на свободное место в ряду перед жюри и оттуда принялся свербить коварную тещу укоризненным взглядом.
— Зачем было врать про учеников?! Про слабое здоровье и одиночество в толпе?! Зачем было тащить меня сюда?! — вопрошал он.
Бэлла Марковна самодовольно улыбнулась в ответ и показала глазами влево, ближе к сцене. Моцарт проследил за ее взглядом и оторопел: впереди сидела Лариса Борисовна. Моцарт обернулся к теще и растерянно развел руками, что означало — ну, вы, Бэлла Марковна, даете!
— Отстань, мне не до тебя, — усмехнулась теща и углубилась в изучение лежащих перед ней бумаг.
Ведущий закончил перечисление фамилий и титулов членов жюри, огласил недлинный список спонсоров — ни одной фамилии, сплошь организации, стало быть, помогают не из личных средств, как когда-то Илья Захарович Маклецкий, а из неких «фондов». Ну и на том спасибо. Наконец на сцену вышел первый участник, высокий нескладный парень, сел к роялю, замер на минуту. Потом заиграл, и Евгений Германович немедленно забыл о нем, верный своей привычке рассматривать. Но на этот раз у него был другой объект для рассмотрения и обдумывания — Лариса Борисовна. Сегодня она была одета в нарядное платье глубокого темно-синего цвета, вырез слегка открывал спину, волосы были убраны в тяжелый сложный узел, поддерживаемый множеством изящных заколок. В ушах изредка поблескивали серьги с синим камнем. Она сидела с прямой спиной, не касаясь спинки сиденья. Руки на коленях, взгляд устремлен на сцену, и вся она — во власти происходящего. Она слушала очень внимательно, полузакрыв глаза, то кивая головой, то замирая, то сжимала губы, то улыбаясь… А как она переживала, потом, когда играл ее бывший ученик! Она жила в его музыке, в каждом касании клавиши, в каждом звуке. Моцарт любовался, так же не в силах оторвать от нее глаз, как она — от сцены.
Поэтому он, конечно же, не видел, как теща, тоже внимательно за ним следившая, вздохнула, мелко покивала сама себе и принялась тщательно протирать некстати запотевшие очки.
В перерыве Евгений Германович хотел подойти к Ларисе Борисовне поздороваться, но не успел. Она вышла из зала и так же стремительно, как Бэлла Марковна, исчезла: это был их мир, их территория, на которой он, Моцарт, не ориентировался. Пришлось сесть на место и ждать. К тому же он боялся отправляться на поиски, рискуя встретить общих знакомых, которых тут у Анны было не