«С начала 1930 г. левые троцкисты ждали, когда их лидер наконец открыто заявит о том, что СССР уже не является рабочим государством. Однако их ожидания были обмануты. В первой же главе платформы Троцкого черным по белому было написано, что СССР – это "пролетарское государство". Их разочарование усилилось, когда ниже они увидели энергичную защиту пятилетнего плана, социалистического характера его целей и даже методов... С этого времени бесполезно было надеяться на то, что Троцкий когда-нибудь проведет четкое различие между пролетариатом и бюрократией, социализмом и государственным капитализмом. Тем левым «отрицателям», которые не видели в сталинском «социалистическом строительстве» ни грана социализма, не оставалось ничего другого, как порвать с Троцким и выйти из коллектива троцкистов. Примерно десять товарищей – и я в их числе – решились на этот шаг... Таким образом, как многие до и после меня, я вынес из своего участия в борьбе российской оппозиции и ее идеологических дискуссиях следующее убеждение: Троцкий и его сторонники слишком связаны с существующим в СССР бюрократическим режимом, чтобы довести борьбу против этого режима до логического конца... По Троцкому, задача оппозиции заключалась в том, чтобы улучшить бюрократическую систему, а не разрушить ее, в том, чтобы бороться с «ростом привилегий» и чрезмерным материальным неравенством, а не с привилегиями и неравенством вообще...
"Бюрократическая или пролетарская оппозиция?" – так называлась написанная в тюрьме статья, в которой я размежевался с троцкизмом. С этого времени я был в лагере крайней левой оппозиции, где находились "децисты", "Рабочая оппозиция", "Рабочая группа"».
Эту оппозицию и троцкизм разделяли не только разногласия в оценке режима и понимании текущих проблем, но, прежде всего, то, какую роль они отводили рабочему классу в революции. Для троцкистов движущей силой революции была партия, для крайнего левого крыла–рабочий класс. Борьба между Сталиным и Троцким касалась партийной политики и управления партийными кадрами; и для того, и для другого пролетариат был всего лишь пассивным объектом. В противоположность этому, группы крайне левых коммунистов обращали внимание, прежде всего, на действительное положение и статус рабочего класса; главными для них являлись вопросы о том, чем является рабочий класс в советском обществе и чем он должен стать в обществе, которое искренне руководствуется целью построения социализм. Идеи и политика этих групп открыли передо мной новую перспективу. Они ставили проблемы, о которых ничего не говорила троцкистская оппозиция, – как рабочему классу приступить к освоению средств производства, отобранных у буржуазии; ввести эффективный контроль над партией и правительством; установить рабочую демократию и защитить революцию от бюрократического вырождения» (Ibid, р. 271).
В выводах Цилига можно почувствовать интонации, характерные для «коммунистов советов»; позднее он тоже разочаровался в марксизме. Тем не менее, он точно описал, как в труднейших условиях в оппозиционной среде происходило формирование ясной пролетарской позиции. Конечно, многие результаты этого процесса были потеряны, не оказали непосредственного воздействия на деморализованный российский пролетариат. Некоторые могут даже сказать, что идейная работа российских левых коммунистов не имели никакого значения и свидетельствовала лишь об их сектантстве и абстенционизме. Но к революционерам следует применять иную, историческую, мерку. Наследие российских левых коммунистов, боровшихся за ясное понимание причин и следствий страшного поражения, которое им довелось потерпеть, остается значимым в теоретическом плане и еще может послужить современным революционерам. В этой связи стоит указать на отрицательные последствия, которые имел тот факт, что в оппозиционном движении за пределами России позиция крайних левых не нашла широкого отклика. Возобладала, напротив, точка зрения Троцкого, который пытался примирить непримиримое, выискивая в сталинском режиме нечто пролетарское. Его отказ признать термидор в СССР свершившимся обернулся катастрофическими результатами. Во время второй мировой войны тезис о необходимости «защиты СССР» увлек троцкистское течение на путь предательства.
В 1930-1940-х гг., когда репрессии заглушили голос советских левых коммунистов, «российскую загадку» предстояло решать революционерам других стран.
CDW
Часть II. ДокументыТЕЗИСЫ «ЛЕВЫХ КОММУНИСТОВ» О ТЕКУЩЕМ МОМЕНТЕ
От редакции. Всякому товарищу, внимательно следящему за жизнью партии, известно, что еще в начале января текущего года в партийных рядах возникли серьезные разногласия вокруг вопроса о заключении мира с Германией.
Эти разногласия дважды обсуждались Центральным Комитетом вместе с ответственными партийными работниками: первый раз 20 (7) января и второй раз 3 февраля (21 января) 1918 г. На этих заседаниях наметились два основных течения, из которых одно, получившее название «правого», высказывалось за скорейшее заключение мира на предложенных тогда условиях, не доводя дело до разрыва переговоров, и другое, получившее название «левого», –за неприятие этих условий и ведение революционной войны. Промежуточное течение высказалось за то, чтобы захватного мира не подписывать, но войны также не вести.
Как известно, победило сперва это последнее, промежуточное течение. После начала германского наступления, которое было ответом на тактику прекращения войны без подписания мира, вопрос был снова поставлен на обсуждение в Центральном Комитете и в конце концов был решен в сторону необходимости подписания мира. В результате меньшинство, настаивавшее на приятии боя с германским империализмом, вышло из состава ЦК, и вслед за тем товарищи, примыкавшие к этому течению, покинули ответственные места в органах Советской власти.
Окончательное разрешение этим разногласиям в их первоначальной форме дали партийный съезд, собравшийся в начале марта, и съезд Советов, состоявшийся в середине марта. Партийный съезд большинством 28 против 12 при 4 воздержавшихся одобрил тактику большинства Центрального Комитета и признал необходимым утверждение мира. Съезд Советов значительным большинством ратифицировал мир.
Группа левых большевиков, издававших в Петербурге газету «Коммунист», оказавшись в меньшинстве на партийном съезде, не сочла, однако, себя вправе совершенно отказаться от выступления на съезде Советов. От лица 58 делегатов и 10 членов Ц И К на съезде Советов была оглашена резолюция, в которой левые коммунисты заявляли, что они не могут голосовать за ратифицирование мира, считая его губительным для дела российской революции и международного пролетариата, но в то же время, подчиняясь партийной дисциплине, не голосуют против, а воздерживаются от голосования.
После ратификации мира разногласия в партии, с одной стороны, казалось, потеряли почву, потому что ратификация мира, тот единственный пункт, вокруг которого шли споры, стала совершившимся и непререкаемым фактом. Но, с другой стороны, заключение мира создало почву для новых разногласий. Заключение мира не могло быть простым правовым актом, оно было событием, изменившим в корне все политическое и экономическое положение. В спорах о заключении мира намечались уже две различные точки зрения на задачи российского пролетариата, две оценки текущего политического момента. Самое заключение мира поставило русскую революцию на распутье двух дорог. Партийное большинство стало намечать один путь политики, партийное меньшинство – левое, пролетарско-коммунистическое крыло – намечает другой.
Сейчас еще трудно сказать, как далеко разойдутся эти пути. Возможно, что разногласия будут изжиты в порядке товарищеской дискуссии. Возможно также, что они углубятся еще больше. Во всяком случае, левое крыло не считает нужным и полезным их скрывать. С этой целью Московское областное бюро РКП, стоящее на позиции левого крыла партии, открыло страницы своего органа, выходящего ныне в свет, для обсуждения этих разногласий. В печатаемых ниже тезисах[35] выражены взгляды редакции на текущий политический момент и задачи российского рабочего класса.
1) Заключение аннексионистского мира с Германией завершило предшествующий период российской революции и открывает новую ее страницу. Оно было следствием открытого столкновения между германским империализмом и российской рабоче-крестьянской революцией, которая противопоставила революционные международные требования захватным стремлениям империалистов. Лишь только это противопоставление вызвало обострение классовой борьбы в Австрии и Германии, временно подавленное, как германский империализм решительно выступил против Советской республики. И германское наступление, и германский ультиматум, и захватный мир были формами и орудиями этого натиска.