Несмотря на формальное неприятие фракционности, оппозиция 1926 г. была вынуждена действовать как самостоятельная организация–с подпольными собраниями, курьерами и ответственными за безопасность. В то же время, в отличие от оппозиции 1923 г., «объединенная оппозиция» предприняла более решительную попытку донести свои взгляды до рядовых членов партии, не ограничиваясь обращениями к партийному руководству. Однако каждый раз, когда оппозиция была близка к созданию настоящей фракции, партийный аппарате удвоенной силой обрушивал на нее интриги, клевету и чистки. Первая волна репрессий пришлась налете 1926 г., когда сталинские агенты донесли о собрании оппозиции, состоявшемся в подмосковном лесу. В ответ оппозиция продолжила критику внутренней и внешней политики режима, обратившись к массе рядовых партийцев. В сентябре и октябре того же года по всей стране представители оппозиции выступали на собраниях производственных ячеек партии. Так, на московском заводе «Авиаприбор» состоялся знаменитый митинг с участием Троцкого, Зиновьева, Пятакова, Радека, Смилги и Сапронова, которые защищали взгляды оппозиции в атмосфере провокаций и оскорблений со стороны агентов аппарата. На это аппарат ответил ужесточением репрессий. Благодаря действиям сталинистов ведущие оппозиционеры стали терять ключевые посты в партии. В адрес оппозиции послышались открытые угрозы исключения из партии и даже физической расправы.
Но, как уже отмечалось, развертыванию деятельности троцкистской оппозиции мешали не только репрессии, но и ее собственные заблуждения: верностью резолюции 1921 г. о запрете фракций и колебания в определении контрреволюционной сущности сталинистской бюрократии. Когда их октябрьские выступления на заводах были официально осуждены, лидеры оппозиции подписали заявление, в котором признавали, что нарушили партийную дисциплину и отказывались от дальнейшей «фракционной» деятельности. В декабре на пленуме Исполкома Коминтерна – это был последний раз, когда оппозиции было позволено высказать свою точку зрения перед Интернационалом – Троцкий в очередной раз споткнулся о свое нежелание ставить под вопрос «единство партии». По этому поводу Антон Цилига пишет:
«Говоря о разногласиях оппозиции и партийного большинства, Троцкий был слишком осторожен и дипломатичен. Поэтому, несмотря на его блестящие ораторские способности, ему не удалось донести до аудитории всю глубину этих разногласий, весь трагизм ситуации, сложившейся в партии... Я был поражен тем, что оппозиция не понимала, насколько она слаба. Она недооценивала значение своего поражения и не хотела извлекать из него уроки. В то время как большинство под предводительством Сталина и Бухарина готовило поголовное исключение оппозиционеров из партии, последние пытались достичь компромисса и надеялись на товарищеское соглашение с оппонентами. Вне всякого сомнения, эта робкая тактика явилась одной из причин поражения оппозиции, существенно ослабив эффективность ее борьбы» (Ciliga A The Russian Enigma. L, 1979, p. 7-8. Впервые книга А. Цилиги, получившая в английском издании название «Российская загадка», была опубликована на французском языке под заглавием «В стране великой лжи».).
Так продолжалось вплоть до конца 1927 г. Пробудившись к активным действиям после провала политики бюрократии в Китае, оппозиция сформулировала свою платформу к XV съезду партии. В ответ последовал типичный маневр аппаратчиков. На подпольную типографию, в которой оппозиционеры были вынуждены печатать платформу, был совершен налет ГПУ, которое сразу выявило среди организаторов типографии «врангелевского офицера», якобы связанного с заграничными контрреволюционерами. И хотя «офицер» оказался агентом-провокатором из ГПУ, этот эпизод был в полной мере использован сталинистами для дискредитации оппозиции. Испытывая растущее давление со стороны аппарата, оппозиция решила снова напрямую обратиться к массам: ее представители выступали на всевозможных митингах и партийных собраниях; 7 ноября 1927 г. на демонстрациях, посвященных юбилею Октябрьской революции, они развернули собственные лозунги. Они, наконец, подняли вопрос о публикации завещания Ленина. Однако было уже слишком поздно. Рабочие массы погружались в политическую апатию, и разногласия оппозиции с правящей группой вряд ли могли взволновать их. Это понимал и сам Троцкий. В отличие от Зиновьева, ослепленного в тот момент короткой вспышкой оптимизма, он видел, что массы устали от борьбы, что они скорее поддадутся сталинским обещаниям построить социализм в отдельно взятой России, чем воспримут призывы к новым политическим потрясениям.
Но, как бы то ни было, сама оппозиция оказалась неспособной четко сформулировать революционную альтернативу. Об этом свидетельствует умеренность лозунгов, с которыми оппозиционеры вышли на ноябрьскую демонстрацию – «долой устряловщину», «недопустим раскола» и т.д. В то время, когда контрреволюция захватывала партию Ленина, они говорили о «единстве партии»! Сталинисты не были столь умеренными. Во время демонстрации 7 ноября их головорезы избивали оппозиционеров, а затем последовало исключение Троцкого и Зиновьева из партии. Маховик чисток, арестов, ссылок, наконец, убийств представителей прежней пролетарской партии большевиков начал набирать обороты.
Хуже всего было то, что репрессии деморализовали оппозицию. Почти сразу же после исключения Троцкого и Зиновьева, «объединенная оппозиция» распалась. Первым выпало самое слабое звено: унизительно капитулировали, признавая свои «ошибки» и умоляя о восстановлении в партии, Зиновьев, Каменев и большинство их сторонников. Тогда же капитулировали многие правые троцкисты.[32]
Расправившись с левыми, Сталин открыл огонь по своим союзникам на правом фланге партии – Бухарину и его сторонникам, которые открыто благоволили частному капиталу и кулакам. Столкнувшись с рядом экономических проблем, в частности, «товарным голодом», и заботясь, прежде всего, об усилении военной мощи России в преддверии новых империалистических войн, Сталин неожиданно осуществил «левый поворот», означавший быструю индустриализацию и «ликвидацию кулачества как класса», т.е. насильственную экспроприацию верхних и средних слоев крестьянства.
Сталинский «левый поворот», который сопровождался борьбой с «правым уклоном», явился еще одним фактором, обусловившим распад оппозиции. Многим оппозиционерам, для которых индустриализация была ключом к построению социализма, легко могло показаться, что Сталин принял их программу. Такие троцкисты, как Преображенский, теперь настойчиво убеждали своих товарищей вернуться под крыло партийного руководства. Такова была политическая судьба теории «первоначального социалистического накопления».
События 1927-1928 гг. явственно обозначили исторический переломный момент: сталинизм одержал окончательную победу, покончив с любой оппозицией в партии. Теперь не оставалось никаких препятствий для реализации программы, вытекавшей из сущности сталинизма – создания военной экономики на основе более или менее монолитного государственного капитализма С этого момента можно констатировать смерть большевистской партии, ее тотальное слияние с государственно-капиталистической бюрократией. Следующим шагом сталинистов было установление полного господства в Коммунистическом Интернационале и его окончательное превращение в инструмент внешней политики России. Одобрив теорию«социализма в одной стране» на VI Конгрессе в августе 1928 г., Коминтерн, как Второй Интернационал в 1914 г., подписал свой смертный приговор. Впрочем, агония отдельных коммунистических партий за пределами России затянулась до середины 1930-х гг., завершившись подавлением местных левых оппозиций и принятием позиции национальной «самообороны» накануне новой мировой бойни.
РАЗРЫВ ЛЕВЫХ КОММУНИСТОВ С ТРОЦКИМ
Сегодня историческая дистанция позволяет нам дать ясную оценку событиям 1927-1928 гг. Однако в те годы вопрос об их сущности и значении был предметом горячих споров в оппозиционных кругах. Основная полемика развернулась между Троцким и «демократическими централистами». Троцкий, обрушившийся на «децистов» с критикой их «ультралевых сектантских» ошибок, относился к этой полемике самым серьезным образом, что, по видимому, объяснялось растущим влиянием этой группы на его последователей.
Группа «Демократического централизма» вела борьбу с бюрократизмом в партии и государстве с 1919 г. Изгнанные из «объединенной оппозиции», «децисты» представили XV съезду партии собственную платформу, за что немедленно были исключены из ВКП(б). В 1929 г. Мясников писал во французской газете «Уврие коммюнист», что этот текст – т.н. «Платформа 15-ти»[33] – свидетельствует об эволюции «децистов» Сапронова к позициям его «Рабочей группы»: «В основных своих положениях, в оценке сущности государства в СССР и представлениях о рабочем государстве, программа 15-ти очень близка идеологии «Рабочей группы».