Леолии стало смешно. Но этот смех был страшен своим холодом.
Как же они ей надоели! Мерзкие лицемерные твари. Жрущие, роняющие крошки и говорящие о скорби! Ей захотелось бросить в Беннеита куском хлеба и высунуть язык. Сделать что-то, что выведет лицемеров из себя, что-то, что разорвёт все правила приличия. И она почти приклеилась взглядом к тарелке, опасаясь, что придворные прочитают в глазах обуревающие её чувства. Ей было плевать, но она не желала, чтобы они жалели её.
– Сейчас, когда Морской щит ослаблен болезнью своего герцога, – заговорил Эйдэрд, – вероятно, он станет местом для первого нападения…
– Но помилуйте, – возмутился Золотой щит, – всадники не плавают по морям!
– Не плавали. И не сватались к принцессам Элэйсдэйра. Всё случается впервые. Полагаю, Нэйос, вам следует вернуться завтра в Шёлк и заключить мир с Тинатином. Предложите князю какой-нибудь брачный союз и беспошлинную торговлю шёлком и пряностями.
– Мы потеряем в золоте, – заметил Нэйос по-кошачьи прикрывая утопающие в щечках глазки.
– Пусть. Потом это окупится. Нам нужен крепкий тыл. Сеумас, задача Горного щита намекнуть Медовому царству, что воинственное княжество Тинатин у них под южным боком не нравится им в той же степени, что и нам. В конце концов, отчего бы Мёду не завладеть шёлковыми путями?
Сеумас фыркнул.
– Я могу обещать Медовому царю руку рождённой в вашем браке дочери, Эйд? Ну, если таковая родится.
– Обещайте. Хоть руку, хоть ногу. Диармэд, объявите в Южном щите карантин. Перекройте все пути из Персикового султаната. Умножьте количество заболевших от чумы на десять, засекретьте эту информацию, и пусть земля наполнится слухами. Объявите на всех перекрёстках, что все, сеющие панику и преувеличивающие масштаб бедствия, будут повешены. Мне нужно, чтобы Султанат трепетал от ужаса и забыл даже дышать в вашу сторону.
Диармэд лишь кивнул. Иннис мягко улыбнулся и наклонил голову, блеснувшую серебром.
– Правильно ли я понимаю, что нам с Беннеитом стоит ждать вторжения с моря? Ему из Султаната, мне – из Крови?
– Верно. Я пришлю вам в подкрепление медведцев. Каждый морской порт должен приготовиться.
– Разве силы медведцев не понадобятся вам в вашем щите? – оттопырил жирную губу Золотой щит. – Да и полно, столь ли велика угроза, что всадники преодолеют свой исконный страх перед морем?
– Мне хватил сил и на свой щит и на ваши, – отрезал Эйдэрд.
Беннеит скривил губы – Золотому щиту было непривычно выслушивать чьи-либо приказания. Иннис тонко улыбнулся.
– Ваше величество, вы утверждаете распоряжения вашего зятя? – попробовал воззвать к королю Золотой щит.
Эстарм, погружённые в безотрадные думы, встрепенулся и поднял безучастные глаза. Беннеит повторил свой вопрос.
– Подтверждаю и распоряжаюсь отныне во всём повиноваться Эйдэрду, герцогу Медвежьего щита. С сего дня да именуется он Защитником Элэйсдэйра.
Леолия до боли стиснула в пальцах серебряную вилку. «Что ж, – подумала она, – ты добился того, чего хотел. Того, ради чего женился на мне».
– Вы позволите мне покинуть вас, Ваше величество? – учтиво осведомился Эйдэрд, поднимаясь.
Король кивнул. Леолия тоже поднялась и вышла с супругом. А потом вернулась к себе в покои.
Глава 19 Полёт Чайки
Его неприятно поразило, что это оказалось больно. Видеть потухший взгляд медовых глаз, прежде всегда бросающих ему вызов. Как будто из принцессы вынули душу. Эйдэрду захотелось остановить её, прижать к себе и… Да, извиниться за грубость. И поцеловать эти бледные щеки, возвращая им румянец. Но герцог только скрипнул зубами.
Нет. Он решил.
Оказалось, что чувства успели пустить корни глубоко в сердце и вырвать их было не так просто. Но Эйд привык преодолевать собственные слабости и добиваться поставленных целей. Он разработал быстрый и действенный план по преодолению в себе внезапного сострадания и шёл к цели, невзирая на собственные эмоции.
Леолия не виновата в том, что родилась в семье Тэйсголингов. В отличии от своих отца и брата, девушка была достойна большего. Но – увы – в ней текла проклятая кровь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он видел, и не мог не видеть, разгорающиеся в принцессе чувства. Её глаза говорили о возникшем притяжении. Леолия совершенно не владела крайне важным для принцессы умением – умением лгать. По-видимому, эта была влюблённость вопреки собственным желаниям, яркая, искренняя, горячая и, возможно, первая. Скорее всего, именно её чувства и вызвали в Эйдэрде ответные. Когда он составлял свой план, то не учёл такую вероятность.
Нет, в герцога влюблялись и раньше. Но вот так – впервые. Так, чтобы захотелось закрыть её ладонями, прижать к сердцу и защитить от всех страданий. Он привык иметь дело с другим противником. Более опасным, более опытным и коварным. А из принцессы противник был как из брошенного котёнка. Шипит, выгибает спинку, пучит глазки, но всё это просто смешно.
Нужно было искоренить эту первую девичью, почти детскую любовь.
И он справился. Пустые глаза Леолии вызвали судороги боли в сердце, но одновременно свидетельствовали разуму о том, что Эйдэрд решил задачу. Он почувствовал себя палачом.
Следующей задачей было вырвать сострадание и разгорающуюся привязанность из собственной души. С корнем. Любой ценой. Ради этой цели Эйдэрд снова позвал Алэйду в покои. Её умелые ласки должны изгладить из его памяти неуклюжий, но искренний поцелуй захмелевшей Леолии, от воспоминаний о котором и сейчас срывало крышу.
И дочь Золотого щита оправдала его ожидания. Никогда ранее она не высказывала столько стараний, не изливала на него столько ласк. Вот только… В какой-то момент ему стали настолько противны её розовые губы, угодливое тело и явная услужливость, что он молча отстранил от себя любовницу, едва удержавшись, чтобы не скривиться от отвращения. К ней, к себе, ко всему тому, что происходило между ними.
– Прости. Я устал.
Алэйда улыбнулась. Шаловливо, как девочка. Когда-то ему нравилась эта её улыбка, но сейчас он ясно видел её фальшь. Маска, заботливо натянутая на высокомерное лицо, рвалась по швам. Он знал это и раньше, но одно дело – знать, другое – видеть.
– Позволишь ли мне остаться? – проворковала Алэйда.
Он сам её выдрессировал. Не любил, когда в одной комнате с ним кто-то спал. Покачал головой, подтверждая прежние распоряжения. И она несмело наклонилась и поцеловала его. Вытерпел. Дождался, когда уйдет, и набрал себе полную ванную. Как будто можно было смыть с себя эти липкие прикосновения!
Лёжа в холодной воде, Эйдэрд вспоминал, как увидел Леолию у постели Ларана. Заплаканную. Неужели правда его любит? Возможно ли, что они встречались ранее, и у них успели завязаться отношения? Эйду так и не удалось узнать, что было между этими двумя. Шутки Ларана про обнажённую нимфу… Да и в целом оба с самого начала вели себя, как если бы были уже знакомы друг с другом.
Там, в карете, он дал волю гневу. Гнев был, но Эйдэрд привык справляться с эмоциями. В тот раз он разрешил ревности и злобе взять вверх. Эффект превзошёл все ожидания. Больше всего Эйдэрд боялся, что она заплачет и попросит прощения. Не был уверен, что в нём хватит решимости отвергнуть её просьбу.
Но она не заплакала. Не извинилась. Смотрела на него как на дикого зверя, и он видел, как зарождающееся доверие умирает в ней. Он сам уничтожал его.
Тогда герцог даже порадовался тогда. Пусть она его ненавидит. Это было правильно. Сжечь все мосты! Никаких верёвочек, связывающих их.
Вот только оказалось, что видеть её опустошённое лицо очень больно.
Лео, Лео… Что ж ты наделала, девочка! Почему именно ты родилась в семье проклятого короля?
Эйдэрд стиснул кулаки. Хватит сопли пускать! Не подросток. Смерть – неизбежная участь всех живущих.
Он вылез из ванной, встал на кулаки и принялся отжиматься. Вода ручейками стекала на пол.
И первые лучи солнца застали герцога в таком положении. Он поднялся и подошёл к раскрытому окну. Низкое небо закуталось в сизые тучи, как в ватник, и солнечным лучам приходилось пробивать сквозь прорехи между ними.