Создания Света, Создания Тьмы танцуют на ноже гильотины, и Изида боится поэта. Создания Света и Создания Тьмы раскидывают по всей вселенной людей, машины и богов, и Изида в восторге от этого танца. Создания Света и Создания Тьмы рождаются в бесчисленных количествах и умирают в одно мгновение, могут опять ожить, могут не оживать, и Изиде это нравится.
Видя эти сны и страхи, служка прижимается к ней еще плотнее, маленький служка, который плачет в ночи.
Рев проносящегося времени становится постоянным, что тоже можно считать за форму тишины.
Ангел Дома Жизни
Они идут глубокой ночью, пешком. Их трое, и они проходят, не задумываясь о вере или ее отсутствии. Они проходят мимо мест развлечения для многих рас, доходя в конце концов до проспекта Оракулов, и идут по нему, проходя мимо астрологов, нумерологов, гадалок и предсказателей Ии-Чинг.
По мере их продвижения яркий свет меркнет, уступая место тусклому свету и естественной ночи. Чистое небо висит над их головами, и на нем сверкают звезды. Улица становится более узкой, здания наклоняются к ним, канавы заполнены отбросами, дети с ввалившимися глазами, не отрываясь, смотрят на них, почти невесомые в кругах рук своих матерей.
Они пробираются через помойку, идут по ней. И никто не осмеливается остановить этих троих. Физически можно почувствовать силу, от них исходящую, а та решительность, с которой идут они, тоже отличает их. Они идут легко и грациозно, и на них богатые одежды. Они идут там, где скребутся кошки и валяются разбитые бутылки, но когда на них смотришь, то кажется, что всего этого нет и в помине.
Вокруг них сверкают небеса, так свет мира, уничтоженного Сетом, наконец-то дошел до этой планеты, похожей на новую звезду в небе, и обливает ее цветом красным сквозь голубой.
Дует холодный ветер, но они не обращают на него внимания. Слово, обозначающее «сношаться» на девяноста четырех языках нацарапано на двери, но они не замечают его.
Только когда они подходят к полуразвалившейся машине, останавливаются перед неприличным рисунком на двери:
Первый. Это здесь.
Второй. Тогда давайте войдем.
Третий. Да.
Первый дотрагивается до двери тростью с серебряным набалдашником, и она распахивается. Он входит, остальные следуют за ним. Они проходят по коридору, и он дотрагивается до еще одной двери. Она тоже открывается, и они вновь останавливаются.
Гор Ты!
Тот, чьи глаза сверкают зеленым в тени, кивает.
Зачем ты здесь?
Человек с железным кольцом. Сказать тебе, что твой отец мертв.
Гор. Кто ты?
Человек с железным кольцом. Ты знал меня как Железного Генерала. Я убил Озириса и сам был разбит на куски. Принц собрал меня, и я опять ношу человеческую плоть, по крайней мере сейчас. Я пришел, чтобы сообщить тебе эти новости и чтобы сказать тебе в лицо, что я убил его не ударом в спину, не хитростью, а в открытом и честном бою во время битвы.
Гор. Ты правдив. Среди всех остальных я всегда готов поверить твоему слову. И я не ищу удовлетворения, если это произошло в честной битве. А чем кончилась она?
Толстяк, весь в черном, один глаз которого — серое поворачивающееся колесо.
Принц снова управляет Средними Мирами.
Брамин. А мы, его эмиссары, пришли просить тебя вернуться в Дом Жизни, чтобы ты мог править вместо своего отца, как Ангел этого Поста.
Гор. Понятно. А что с Сетом?
Брамин. Он исчез. Никто не знает куда.
Гор. Это уже лучше. Да, думаю, я вернусь.
Мадрак. (падая на одно колено перед Мегрой из Калгана). Что это за ребенок?
Гор. Мой сын.
Мадрак. Сын Гора. Ты уже дал ему имя?
Гор. Еще нет.
Мадрак. Поздравляю.
Г е н е р а л. Да.
Брамин. Желаю счастья.
Гор. Спасибо.
Брамин. Я дарю ему подвеску Изиды, которая обладает большой силой. Я знаю, она будет рада, что ее внуку сделан этот подарок.
Гор. Спасибо.
Генерал. Я дарю ему кольцо, которое — часть моего тела, что служило мне верой и правдой. Когда это было необходимо, оно всегда напоминало мне о человечности.
Гор. Спасибо.
Мадрак. Теперь я должен идти, потому что я начинаю свое паломничество раскаяния. Я дарю ему свой посох, чтобы он мог утешиться, играя с ним. Ведь есть древнее поверье, согласно которому дерево помогает. Хотя я не знаю, почему.
Гор. Спасибо.
Мадрак. Хайль, Ангел Дома Жизни!
Гор. Доброго тебе пути, Мадрак.
Мадрак уходит.
Генерал. А мне надо идти вдохновлять одну революцию, которая здесь готовится. Пойду поищу свою лошадь. Хайль, Ангел Дома Жизни!
Гор. Доброй тебе революции, Генерал!
Генерал уходит.
Брамин. А я отправляюсь в Дом Мертвых, которым теперь управляю. Хайль, Ангел Дома Жизни! В один из дней Принц свяжется с тобой из Марачека. А Ангелы других Постов соберутся, чтобы воздать тебе почести.
Гор. Доброй тебе поэзии и хорошего сумасшествия, Брамин!
Брамин. Спасибо, и по-моему, сказано уже все, что требовалось.
Гор. Да.
Брамин поднимает свою трость, и поэма, падая, сверкает на полу. Гор опускает глаза, чтобы прочитать ее, и когда он вновь их поднимает, зеленый человек уже исчез. Поэма растворяется в воздухе, и Ангел Дома Жизни знает, что все в ней правда, но тут же забывает слова, как и должно быть.
Остров мертвых
Глава 1
Жизнь — прошу простить за маленькое философское отступление, прежде чем станет ясно, что за историю я собираюсь рассказать, — иногда напоминает мне берег Токийского залива.
Конечно, не одно столетие прошло с тех пор, как я в последний раз видел залив, поэтому сейчас, быть может, я не совсем в курсе, но, как мне рассказывали, изменилось не так уж много, если не говорить о кондомах.
Я помню огромное пространство грязной воды — у горизонта вода была более чистая, наверное, и более яркая, — помню, как она воняла и хлюпала, холодная, и, словно время, приносила и уносила разные предметы. Каждый день волны Токийского залива выбрасывали на берег какую-нибудь вещь. Что ни назови — вода рано или поздно выбросит на песок: мертвеца, раковину, белую как алебастр или розовую, будто тыковка, с завитым в левую сторону спиральным рогом, невинным, как у единорога, бутылку с запиской или без, если с запиской, то ее или можно прочесть, или нельзя, человеческий зародыш, кусок отполированного водой дерева с дыркой от гвоздя — возможно, остаток Того Самого Креста, кто знает? — и белую гальку, и темную гальку, рыбешку, пустые лодки, куски каната, кораллы, водоросли — словом, «не счесть жемчужин…» и так далее. Вы оставляете лежать вынесенную морем вещь, где она лежала, и вскоре вода забирает ее обратно. Вот как все происходит. Ах да, в те времена в заливе было полно использованных кондомов, желеобразных, почти прозрачных свидетельств неумирающего инстинкта к продолжению рода, «но не сейчас, а в следующий раз». Иногда их украшал залихватский рисунок или надпись, а иногда на одном конце имелось перо. Говорят, что теперь они уже исчезли, подобно клепсидрам и одежным крючкам, их изничтожили противозачаточные пилюли. Молочные железы так же неизменно увеличиваются в объеме, так кто там недоволен? Иногда я ходил вдоль берега ранним солнечным утром, знобкий бриз помогал мне преодолеть последствия отдыха и восстанавливающего лечения после впечатлений небольшой и строго локальной войны в Азии, где я потерял младшего брата, так вот, иногда я слышал крики птиц, хотя никаких птиц видно не было. Это придавало сцене привкус таинственности, и сравнение становилось неизбежным: жизнь — это что-то такое, что очень напоминает мне берег Токийского залива. Все в движении. Странные и невероятные предметы выбрасывает на берег волна. Один из таких предметов — это вы, другой — это я. Некоторое время мы остаемся на берегу, возможно, бок о бок, а потом хлюпающая, воняющая, вызывающая знобкую дрожь волна холодными пальцами прогребает песок, и какие-то предметы снова исчезают. Таинственные крики птиц — это как бы символ неведомого человеческого будущего, открытый конец жизни. Голоса богов? Возможно. И, наконец, последний штрих к сравнению, прежде чем мы покинем эту часть: во-первых, некоторые исчезнувшие предметы, как мне кажется, могут по воле случая и капризного течения снова вернуться на покинутые берега. Мне такого наблюдать не приходилось, но, видимо, я был недостаточно терпелив. И кроме того, кто-то мог бы прийти на берег, подобрать какой-нибудь предмет и унести с собой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});