Растворяются в лесу.
Нам чудовищно не хватает конницы. Просто чудовищно. Сейчас вдоль дороги — полно пустошей, редколесья, где всадники могут противостоять быстроногим германцам.
Легковооруженные легионеры несут потери. Их убивают. Град камней, прилетевший из кустов — обычное дело. Наши лучники сбили пальцы, отстреливая отдельных смельчаков, пытающихся подобраться к нашей колонне.
И что хуже всего: скоро начнется дождь.
* * *
Солнце сияет в вышине ярко-голубого неба.
В лазурной воде видны пенные следы.
Квинт лениво перебросил ноги через брус, вытянул их — босые и загорелые — и уперся ладонями в нагретый солнцем настил палубы.
"…Туснельда, дочь германского царя Сегеста. Мы собираемся пожениться", — прочитал он. Письмо брата в этот раз поистине полно открытий.
Квинт Деметрий Целест, младший из братьев Целестов, улыбнулся и кивнул. Гай. Брат. Женится?
Хоть что-то в этом мире происходит правильно.
* * *
Легионы умирали на многих полях сражений. От края до края мира лилась римская кровь. Впитывалась в растрескавшуюся от жажды землю Иудеи, в сырую, мутную от болотной жижи землю Галлии, в мокрый соленый песок Понта, в красную твердую равнину Египта…
В вересковые пустоши Германии.
Мы пришли навсегда.
Только одно мы несем на остриях мечей, на железных концах наших пилумов. Одну истину.
Не связывайтесь с Римом.
Не надо.
* * *
Вересковые пустоши тянутся вдоль леса. Когда поднимается ветер, по ним пробегают фиолетовые волны.
Огромные буки качаются, желтая листва летит нам в лица.
Осень.
Полуголые германцы пешком или на низкорослых конях выскакивают из ниоткуда, наносят удар и исчезают прежде, чем мы успеваем ответить. Их задача даже не навредить нам, а обессилить.
Еще один военный совет. Очередной.
Нумоний, командир Восемнадцатого. Его наполовину седая голова со шрамом белеет в полутьме.
— Они нас изматывают, пропретор. Напрасно мы отпустили германские когорты. Легионная конница не справляется — тем более что она разделена между отдельными когортами. Всадников слишком мало, они действуют малыми отрядами. Даже пешие германцы легко им противостоят.
— Что вы предлагаете, легат? — у Вара болезненный вид. Исходящий от пропретора запах шиповника — словно крик о помощи.
— Первое: свести всю конницу легионов в единую единицу, — говорит Нумоний. — Под единым командованием. Это даст нам необходимую мобильность и ударную мощь. Мы сможем противостоять их комариным укусам. Второе… — он медлит, затем продолжает: — повернуть легионы и вернуться по своим следам обратно, к летним лагерям.
— Что? — Вар поднимает брови. — Вернуться сейчас? Вот так? С поджатым хвостом?!
— Это будет лучше. Простите, пропретор, но это так.
— Великий Август…
— Великий Август далеко, а германцы близко.
Тяжелое молчание.
Я представляю, как акулы плывут вслед изуродованному штормом кораблю. И то одна, то другая, перевернувшись на спину — видно белесое брюхо — атакует, оставляя на веслах расщепленные следы зубов. Крак! Кракк!
"Думаешь, они слижут кровь у нас с пальцев?"
Очень сомневаюсь.
— Я согласен с легатом Валой.
Вар поднимает голову, смотрит на меня без выражения. Лицо обвисло на костях черепа, точно старый потрепанный плащ.
— Что?
— Нам нужно возвращаться.
В воздухе нарастает напряжение. Трибуны переглядываются.
— Гай Деметрий Целест, — говорит Вар медленно, словно забыл, как это делается. — Как вы смеете мне такое предлагать?
Он забыл добавить: уважаемый легат.
— Мы едва тащимся, пропретор. Если так пойдет и дальше, нам придется зимовать во владениях марсов.
— Есть и третий вариант, — вступает Нумоний.
— Какой?
— Если префект Арминий со своими когортами вернется, мы сможем продолжить движение. Ауксиларии прикроют наши фланги, позволят легионам не тратить время на разворачивание походной колонны в боевое построение. Мы увеличим скорость до двадцати миль в день. И рано или поздно гемам придется принять решительное сражение.
В котором легионы их раздавят.
* * *
Наше тело всегда испытывает боль. Не бывает такого, чтобы мы ее не испытывали. Жизнь — это боль. Удобство — не отсутствие боли. Это временное равновесие между приятными и неприятными ощущениями.
Равновесие между раздражением и… раздражением.
Смешно.
Наше тело, если перестает испытывать любой, хотя бы странный сигнал боли, начинает тревожиться. Тело начинает думать, что уже мертво.
Я хмыкаю.
Предпочитаю быть раздраженным, чем мертвым.
А сейчас я чувствую, как ноет в желудке — когда смотрю на то, как отряд наших всадников играет вперегонки с конными германцами. Их смешные желтые кони… Куда им до отличных испанских коней наших эквитов?
Вперед, эквиты!
Молодец, Метелл!
Они вырываются вперед. Мчатся, опережая гемов на половину стадия. И отрыв между эквитами и германцами все увеличивается…
— Метелл! — ликуют в рядах легиона. — Так их!
Молодой префект легионной конницы. Красавец и умница. Хвастун, щеголь, бабник, но — отличный наездник.
Его лошадь — прекрасная белая кобыла — мчится, словно выпущенная из лука. Мы видим, как за ней со всех сторон срываются в погоню конные германцы. Проклятье.
Но куда им? Все, что они могут сейчас видеть — спина Метелла и круп его лошади.
Метелл вырвался.
А значит, вести дойдут до адресата.
Только бы Арминий успел.
Брат, нам нужна твоя помощь…
Потому что легионы уже изнемогают.
* * *
— Легат?
Я говорю:
— Мой префект сумел прорваться.
Квинтилий Вар поднимает голову, лицо его вдруг оживает. Конечно, это выход.
— Он найдет Арминия?
— Думаю, да. Метелл — надежный человек. А три когорты — слишком большая сила, чтобы не затеряться просто так. Он их найдет. И приведет сюда.
Когда я отъезжаю от палатки, меня догоняет командир Восемнадцатого Галльского.
— Мы идем в западню, — говорит Нумоний. — Ты ведь это понимаешь, Гай?
— И?
— Теперь они нас погонят со своей земли. Мы захватчики, помнишь? — говорит Нумоний Вала.
Некоторое время я молчу. Захватчики — римские убийцы — убивать без жалости. Логическая цепочка.
— Нет, — говорю я. — Не помню.
* * *
Матросы начинают кричать.
Квинт поднял голову, ветер теребил светлые волосы на лбу. В его руках — письмо. Сверху появилась смуглая голова, совершенно разбойничья с виду.
— Что там?
— Акулы, префект.
Он выпрямился.
— Вижу.
Темные следы в воде. Пенные росчерки. Черные треугольники плавников.
— Приготовьте мясо.
Принесли ведра. Особая мясная вонь от них, Квинт прищурился. Выбрал ведро и погрузил руки, вытянул несколько кусков. Поднял. С кровавой вырезки стекали по предплечьям и падали вниз капли. На палубе осталась цепочка красных пятен.
Квинт размахнулся и швырнул кусок мяса далеко в море.
Он медленно пролетел по дуге и упал в воду. Плюх!
Либурна набирала ход.
Весла поднимались и опускались в волны под удары барабана. Белая пена захлестывала деревянные лопасти, вскипала.
Черные плавники резали лазурную гладь.
* * *
— Легат! Из леса выходят всадники. Похоже, в римских доспехах…
— Где?!
И вот — долгожданная помощь. Сюда идут германские союзники!
Наконец-то.
Они все ближе. Спасены! Спасены, думают римляне. Ликуют, предвкушая поражение германцев. Арминий, Арминий идет нам на выручку!
— Арминий! Арминий идет нам на помощь! — кричит Тит Волтумий. — Метеллу все-таки удалось. Теперь мы погоним гемов, как шавок.
Всадники приближаются. Уже можно рассмотреть алые вексиллы и зеленые щиты вспомогательных когорт.
Это германские когорты Арминия.
Помощь.
Интересно. Получается, брат провел свои когорты напрямую через лес, не по дороге…
Которая все равно забита нашим обозом.
— Отлично, — говорю я. — Теперь повеселимся.
* * *
Длинное, хищное тело выгнулось на узкой палубе между рядами гребцов. Зубы, острые как зубья, сомкнулись. Рядом с босой ногой префекта…
Квинт мгновенно отскочил — с хохотом.
Матросы закричали, зааплодировали. Им нравится их новый командир. Им нравится его бесстрашие. Им нравятся его причуды. Им нравится даже его рост.
Квинт, прозванный Гумилием, наклонил голову на плечо.