мной взглядом, ты плюхнулась на пол прямо в холле и зарыдала. Я соскользнула вниз к тебе, и вся горечь, которую я испытывала, улетучилась. Поглаживая твою спину, я пальцами чувствовала твой позвоночник. Неважно, какая была проблема, я была единственным человеком, способным тебя утешить.
– Я не готова стать матерью, – говорила ты навзрыд. – Я вообще не знаю, хочу ли я быть матерью.
Моя рука неподвижно застыла на твоей спине.
– Или тогда нужно выходить замуж, – выдохнула ты. – Я должна сказать ему, что нам нужно пожениться.
– Нет-нет, – услышала я свой голос. – Тебе не нужно ничего делать. Не нужно ничего делать.
На какое-то мгновение ты лишилась дара речи. Ты вся дрожала, и я гладила тебя по спине снова и снова, медленно и спокойно, по-матерински. Наконец ты уткнулась лицом в ладони. Спустя какое-то время, убрав руки от лица, ты посмотрела на меня, твои глаза блестели.
– Я делаю громкие заявления, Эбби, но я остаюсь все той же девочкой с консервативными взглядами. Я никогда не смогла бы родить внебрачного ребенка. Я бы никогда не поступила так со своими родителями. Я запуталась, я просто никогда бы этого не сделала. Я знаю, что в Голливуде это нормально, но я так не могу. И я не знаю, хочу ли я выйти замуж за Рафаэля. То есть я люблю его на самом деле, но я думала, что у нас гораздо больше времени.
– Тебе не нужно ничего делать, – повторила я.
– Раф замечательный и хорошо ко мне относится. Но, боже мой, он такой любитель пофлиртовать. Ты даже не представляешь. Не уверена, могу ли я ему доверять, я имею в виду длительный срок, как мужу. И я еще не готова стать матерью. Не сейчас. Это похоронит мою карьеру. Это все равно что уничтожить себя как актрису, расчистив дорогу для кого-то другого.
По моему телу холод прокатился волной, и я поднялась на ноги. Ты смотрела на меня снизу вверх, словно ребенок.
– Тебе не нужно ничего делать, – снова сказала я. – Тебе не нужно ни за кого выходить замуж.
В твоем взгляде читалась нотка надежды и удив-ления.
– Мы будем растить ребенка вместе, – заверила я. – Я помогу тебе. Одна глупая ошибка не сможет испортить тебе жизнь. Я этого не допущу.
Ты улыбнулась. Усилием воли ты собралась, встала и обняла меня:
– О, Эбби. Спасибо тебе. Ты настоящий друг. Такая добрая и… такая сумасшедшая.
Я позволила тебе обнять себя. Неожиданно для себя я испытала дикий приступ гнева. Ты была так глупа, допустив это, немыслимо глупа, ничем не отличаясь от наивной начинающей звезды, угодившей в самую незамысловатую из ловушек. И теперь ты будешь за это наказана. Самая грязная лужа, зараженная похотью и материализмом. И ты уже была инфицирована. Ты бы стала ужасной матерью, и у тебя был бы несчастный ребенок.
– Может, мне не стоит рожать, – тихо прошеп- тала ты.
Я отпрянула назад. От слез твое лицо исказилось и покрылось пятнами, ты выглядела безобразно. Развернувшись, ты направилась в гостиную и упала на диван. Я последовала за тобой, устроившись напротив. Твое лицо уже высохло от слез, и, сняв резинку, ты распустила волосы, позволяя им медленно опуститься тебе на плечи и став похожей на Мадонну. Мой взгляд был прикован к тебе, но твое внимание переключилось на что-то в центре комнаты.
– Ты уже рассказала Рафаэлю? – тихо спросила я.
Ты ничего не ответила.
– Ты боишься говорить ему?
– Нет, конечно не боюсь, – вздохнув, ты подняла ноги на спинку дивана. – О, Эбби. Мне не на что жаловаться. Раф – замечательный мужчина. Бесспорно, он самый большой романтик, которого я когда-либо встречала. Каждый день, проведенный с ним, напоминает сон. Но как бы это сказать… – ты сделала глубокий вдох, – в нем есть некое высокомерие. Я понимаю, что это часть его культуры, но иногда мне кажется, что я должна мириться с его плохим поведением лишь потому, что он мужчина. Как будто он обладает особой свободой, которой нет у меня, – ты бросила на меня холодный взгляд. – Но что я могу с этим поделать?!
Теперь наши взгляды пересеклись, и я спросила:
– Ты уверена?
– Уверена в чем?
– Что ты ничего не можешь с этим поделать.
– Что ты имеешь в виду? – ты изменилась в голосе, словно готовясь к защите.
– Я имею в виду то, что тебе нужно бросить его.
Ты слегка оторопела:
– Нет.
– То, что ты говоришь о нем, правда, Элиза. Ты замечала, как он ведет себя с этой француженкой, Мирель Соваж?
– Что ты такое говоришь? – ты смотрела на меня в изумлении. – Ты думаешь, я бы не узнала, если бы он изменял мне? Да, он далеко не идеален, но он не станет мне изменять. Никогда, – опустив ноги, ты встала с дивана. – Слушай, мне очень жаль. Я не должна была вот так срываться. Конечно, я хочу ребенка. Дело не в этом. Я разберусь со всем. Мы с Рафом вместе со всем разберемся.
Ты вышла в прихожую, уронив на пол свой сморщенный кожаный рюкзак. Подняв его с пола, ты накинула обе лямки на плечи, как папуас. Слезы в твоих глазах высохли, и они стали похожи на нефрит.
Внезапно мне захотелось рассказать тебе о том случае на мосту. Впервые за много лет мне захотелось все тебе рассказать. Мне хотелось описать все, что произошло после того, как я спрыгнула. Больничная палата, лица моих родителей – то четкие, то с размытыми очертаниями. Дикая пульсирующая боль на месте разреза, сделанного для нефрэктомии. Закрепленный на потолке телевизор, показывающий красивые пейзажи, бабочек, порхающих вверх-вниз. Раскрывающийся хоботок погружается внутрь цветка. Гусеница, ползающая по листу баньяна. Отойдя от наркоза, я попросила медсестру показать мне мою разорванную почку. Ее проткнули ребра, сломанные при ударе об лед. Медсестра отказалась. Мне еще долго снилась почка – жуткий красный комок, похожий на абортированный плод.
Выписавшись из больницы, я вернулась домой, в свою тускло освещенную спальню со старыми обоями с изображениями кроликов. Потрогав живот, я нащупала толстый слой марли. Там, внутри, сидела глубокая, словно стягивающаяся пружина, боль. Но вот пружина сжалась и затвердела. И когда я оторвала марлю от раны, открылась темно-красная выемка – лужица, не вселяющее надежды на то, что она когда-нибудь затянется.
Глава одиннадцатая
То, что я сказала, должно было остаться между нами, но я услышала крик Рафаэля, доносившийся из твоей спальни: «Мирель тут вообще ни при чем!»