Молодой боец запрыгнул обратно на бричку, а Нестор восхищенно повернулся к Мите:
— Вот черти, что творят! Лет семнадцать-восемнадцать хлопцу! И таких — сотни!
Штаб группы занимал полчаса как отбитый у противника домик, в котором уже суетились телефонисты. Толстый, маленький начальник связи распоряжался, дирижируя телефонной трубкой в руках. Вошедшему Махно он протянул захваченную карту польского генштаба и ткнул в Хелм.
— Значит, штаб фронта… Интересно, интересно… Вчера радио было, что там Пилсудский… А кто это там у забора лежит?
— Поляк. Отстреливался до последнего. Наши окружили его, а он еще в пяти шагах стрелял.
Беленькие хатки села стояли словно вымершие, без людей. Только разбитые кое-где окна да свежие расщепы от осколков на деревьях. Ставни всюду закрыты: крестьяне на всякий случай затворили, будто это спасет от пуль. Оглушенные выстрелами куры, гуси и утки сбились в кучи, засели под заборами и у стен. Собаки, поджав хвосты, притулились к хатам и даже не пытались облаять чужаков. А над зеленой башенкой деревенского костела судорожно моталась стая голубей. Вверх-вниз, вверх-вниз…
— Митя! Давай свои броневики вот сюда, — Нестор показал сперва на карте, а потом в окно, — за батарею. И жди, когда пехота подтянется. Поляки нас окружить хотят, а мы двинем Пилсудского добывать.
Броневики “Торпедо”, “Динамо”, “Локомотив” и “Красное Симоново”, дымя выхлопом, укатили под холм. На вершине, куда тянулся телефонный провод, стояли артиллеристы.
Грохнули пушки. В небе над станцией, пока еще занятой поляками, полетели дымки разрывов. Сзади, над селом, где был Махно, развернулся самолет, и с него к земле выбросили вымпел с длинным шелковым хвостом.
Митя поднялся на гребень, внизу справа торопливо отпрягали лошадей и разворачивали еще два орудия. Полный и солидный артиллерист медленно поднес к глазам бинокль:
— Надо парочку снарядов во-он в ту лощину, вишь, они там накапливаются.
Второй, щуплый и подвижный, скомандовал телефонисту:
— Трубка сто двадцать, правее ноль девять. Огонь!
— Огонь! — повторил связист.
Сразу же сзади бухнули две пушки и снаряды с шипением ушли вперед.
Трах! Трах! разорвались над склоном шрапнели.
— О, побежали, — степенно сказал полный, а щуплый в свою очередь поглядел в бинокль:
— Трубка сто тридцать, левее ноль шесть. Огонь!
Вдали припадали к земле и снова вставали крошечные фигурки, ветер мешал их с дымом от разрывов и пылью. По резким движениям и бегу врассыпную Митя понял, что поляки запаниковали. На взмыленном коне подскакал посыльный:
— Товарищ Махно приказал перенести огонь вперед, чтобы своих не побить — мы атакуем станцию. А вам, товарищ Скамов, приказано вместе с рейдовой группой двигаться на Хелм.
Первой в город в утренних сумерках вошла разведка — эскадрон с десятком ручных пулеметов. Следом — конница, броневики, пехота на грузовиках и телегах, конная артиллерия рейдовой группы. Охрану штаба и невеликий гарнизон застали врасплох, точно как сами поляки хотели устроить в Бердичеве.
Короткий бой — и Митины бойцы, указывая карабинами, выводят расшитых серебром польских офицеров на улицу. Когда патрули полностью перекрыли город, когда броневики заняли станцию и когда на Высокой горке встала батарея, в город вошли остальные силы Первой Конной.
— Слушай, а вот я чего не понимаю. А почему мы не использовали команды Болдырева? Ведь с немцами куда как хорошо вышло? — спросил Митя в минуту затишья у Нестора.
— Так в командах сколько поляков было! Балаховича помнишь?
— Корнета?
— Уже полковника, польской службы. И таких немало, всю нашу сеть сдали. И ладно бы тайники да склады… по тюрьмам сейчас много, а кого и застрелили.
Потом люди Разведупра потащили их смотреть взятых в плен польских генералов. И показали самого Пилсудского — в скромном френче и плоской фуражке с орлом. Махно вгляделся…
— Это же Мечислав! Помнишь, мы в Париже Чернова страховали?
Митя посмотрел внимательней — те же вислые усы, те же кустистые брови, крупный нос, только бороды нет…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Точно, Мечислав!..
Глава 17
Осень 1919
— Э-э-э… православный крест?
— Где???
— Ну вот же, осевой бульвар, поперек — второй, два тупика и короткая улица наискосок.
Зодчие переглянулись, один простецким жестом полез чесать затылок.
— Всю планировку переделывать…
— Ага. Для житья беды большой нет, но представьте, как лет через тридцать будут писать, что архитекторы таким завуалированным образом подложили свинью пролетарскому государству.
— Весь план рушить не надо, — опечаленный Веснин ожил и решительно провел на чертеже пару линий, — вместо тупиков делаем сквозную, сводим все поперечные в пучок, на площадь. Заодно и парадный въезд оформим.
Соцгородок в Иваново-Вознесенске строили по инициативе местного жилкооператива для рабочих. Сами собрались, сами решили, сами наняли архитекторов. Когда мне об этом сообщил Кузнецов, я провел через ВЦИК постановление о “шефстве” — практика создания “образцово-показательных” объектов хорошо себя зарекомендовала, а жилья нам придется возводить много.
Кое-что за последние лет десять-двенадцать сделало Жилищное общество, но на всю страну этого никак не хватало. Некоторые горячие головы предлагали уплотнять буржуев, и вселять на их место рабочих, но буржуев-то мало, а рабочих много… Создание коммуналок в бывших доходных домах мне очень и очень не нравилось даже как временная мера. Посчитали, прослезились и пошли по привычному кооперативному пути — приняли программу государственной поддержки. “Буржуев” же профессорского, преподавательского и научного сословий вообще освободили от уплотнений-подселений — ну, разве что сами возжелают. И, кстати, таких возжелавших было немало, у многих приезжали молодые родственники учиться.
Естественно, когда на заводах заходила речь о создании строительного кооператива, горлопаны требовали отнять и вселить. Крикунам молча выдавали ордера на комнаты в конфискованных квартирах, а в довесок все квитанции с ценами — за воду, за электричество, за отопление, добавляли стоимость переезда и расчет времени на дорогу от дома до работы. По всему получалось, что новое жилье-то попросторнее будет, но вот содержать его, а тем более каждодневно мотаться из центра города на окраинный завод — так себе удовольствие. Тех, кто продолжал стоять на своем, селили вместе, эдакими вороньими слободками. Милиция, конечно, выла: публика там подбиралась специфическая. Скандалы через день, драки еженедельно… Что поделать — после гражданской войны нервы у народа завсегда расшатываются. Большинство же остальных “страждущих” после осмотра и подсчета записывались в жилкооперативы.
Вот в Иваново-Вознесенске и обкатывали “соцгородок”. С водопроводом, канализацией, центральным отоплением, школой, клубом, больничкой, трамвайной линией и даже магазинами Коопторга. По единому плану, как цельный архитектурный комплекс. Ради такого дела поставили даже заводик — колонны и балки лить. И пенобетонные блоки. И шиферные листы. Работы хватит: домов сто пятьдесят штук, каркас в четыре этажа, а закончат здесь — и другие кооперативы подтянутся. Не останется завод без дела, да и технологию отработаем.
В нерасселенных покамест казармах и бараках тоже старались жизнь улучшить. Если в городе планировали ГЭС или ТЭС, то обязательно предусматривали электрификацию жилья. На паровозных и котельных заводах штамповали дровяные водонагреватели, которые можно было на любую кухню воткнуть. Городским Советам выдавали субсидии на прокладку водопровода и канализации.
Так дело пойдет — лет за пятнадцать, если расчеты верны, управимся. И тогда за решение жилищной и продовольственной проблем мне положены два конных памятника в золоте. Можно один, но на двух конях и с мастерком вместо сабли.
Пока я витал в эмпиреях, архитекторы углубились в план и елозили по нему карандашиками, а я оглядывал первый дом с образцовыми, по нашей старинной практике, квартирами. И даже сейчас, в будний день, там топтались зрители.