Я бросил в нее шишкой.
— Завтрак стынет.
Она зашевелилась и села. Отекшая, челка всклокочена, поперек щеки красные рубчики.
— Не смотрите.
Мне понравилось.
— Хорошо, не смотрю.
Она нашла кроссовки, изящно влилась в них узкими ступнями. Загорелые лодыжки манили.
— Мне умыться надо.
— Воды нет. — Пол-литра, на переход. Мало ли, пить захочется.
Требовательно и настойчиво:
— Мне умыться надо.
Аристократка. Прям как в кино.
— Ладно. Мыло нужно?
Нужно.
— Полейте мне.
Ни пожалуйста, ничего.
— Не хочу вас обидеть, Ян, но я все-таки в камердинеры к вам не нанимался. Нельзя ли повежливей?
— Извините.
Вот так-то лучше. Она уже сложила ладошки чашечкой, когда я заметил полузанесенную хвоей бутыль.
— Одну минуту.
Вытащил ее из-под камня, отвинтил крышечку, попробовал на язык. Нормально, сойдет.
— Живем! Все, что нужно обыкновенному медведю, растет вокруг обыкновенного медведя.
Умылись, поели. Запили чаем. Вылезли наверх и пошли.
* * *
Хвойный запах, цикады, ветерок с моря. Тропа виляет, забираясь выше и выше. Выцветшая краска на камнях, перечеркнутые цепочкой камней ответвления — туда не ходи, сюда ходи! Отбеленные солнцем коряги, сыпухи склонов, крохотные, поросшие соснами террасы над морем. И жара. Жарко, как летом.
Тропа ныряла в колючие заросли. Не туда, явно.
— Возвращаемся.
— Почему?
— Не там свернули.
Вернулись к развилке. Пока она отдыхала, я пробежался вперед метров на двести.
— Сюда, кажется.
— Я думала, вы тут все тропы знаете.
— Ни единой, сам в первый раз иду.
Я покачал головой.
— А кто вы тогда?
— Да как вам сказать… так, дикарем путешествую. Это что-то меняет?
Пауза.
— Нет, наверное.
— И я так думаю. Вам вообще куда?
— Домой.
— А дом где? — Я был терпелив, как фотограф-анималист.
— В Харькове. Давайте покурим?
— Одну на двоих, ладно?
— Лучше две.
Привычка получать желаемое, за полдня от нее не избавиться.
— Одну, Яна. Вы начнете, потом мне оставите.
Флюиды легкого раздражения. Вчера она была посговорчивей — ссора, стресс, испуг, беззащитность, — а сегодня уже другая: принцесса крови мирится с обстоятельствами.
Я протянул ей горящую спичку.
— Хотите, верну вас спутнику?
Она покачала головой:
— Он сегодня уехал.
— Точно?
Усмехнулась. Понятно.
— А ваши вещи?
— Сумочка. На заднем сиденье осталась.
Самый лучший способ путешествия — с одним кошельком. Важные, стало быть, птицы попались.
— Знакомые в Крыму есть?
— Нет.
Так, влип. Документов нет, перевод не получишь. На билет тоже не хватит: ни на поезд, ни на автобус. Очаровательно. Я свернул еще самокрутку — себе. Сидели, курили, молчали. Вокруг гремели цикады.
Похоже, везти мне ее в Харьков, не бросать же.
— Хорошо, что вы не из Йошкар-Олы, Яна.
Она метнула в меня недовольную молнию.
— Ну-ну, не сердитесь, шучу. Значит, так: через пару дней я возвращаюсь домой, в Питер. Если потерпите меня пару суток, доставлю вас в целости и сохранности прямо к порогу, идет?
По большому счету выбора у нее нет.
— И где мы будем эти два дня?
— Доедем до Алушты, взойдем на Демерджи, оттуда по горам в сторону Симфера и домой.
Не в восторге, заметно.
— Все могло быть гораздо хуже, Ян. А так — приключение. Будет что на свалке вспомнить.
— Можно попить?
Смирилась.
— Можно. Допиваем все и идем.
* * *
Офигительно пахло травами. Под обрывом, в камнях, ухало. Скалы, громоздясь, уходили далеко в воду, а между ними, в полосах пены, мотались взад-вперед бурые космы. Тянуло холодом; море дышало, слепя искрами и обрушивая холмы из стекла — густая синь в белых черточках до самого горизонта.
Хотелось вниз. Тропы сорвиголов срывались с края и козьим следом змеились по склону. Мы шли по лугу, обрастая цепкими семенами. Метелки травы льнули к коленям, волнуясь под ровным, набегающим с моря ветром, и можжевеловые кусты стреляли вдруг мелкими птичками…
* * *
— …меня в этой крепости озарило: Генуя по-итальянски Дженова, почти как Женева, и, думаю, неспроста: расположены рядом, обе бойцами славились, обе внаем их сдавали: европейские короли из швейцарцев гвардию набирали, а генуэзцев монголы даже на Куликовскую битву подписали.
— Вы историк?
Мы шли рядом — я уступил ей тропу.
— Не. Медик.
Она улыбнулась. Уголками губ, как Джоконда.
— Что, не похож?
Взгляд сквозь челку — болонка! — и отрицательное покачивание головой: не похож.
— Понимаю. Вообще изначально я выглядел более презентабельно. У меня был другой рюкзак, был спальник, фотоаппарат, горелка… все это позавчера умыкнули, и пришлось заново снаряжаться.
Открылся пляж. Широкий, песчаный — изогнутая дуга до подножия далеких гор.
— Веселое. Сейчас на трассу, и в Алушту на попутках.
— Думаете, возьмут?
— Конечно. Сюда ж я доехал.
— Сюда — в смысле в Судак?
— Сюда — в смысле в Крым.
— В Крым? Из Питера?
— Ну да.
Она не поверила.
— Что, серьезно? И сколько вы так ехали — месяц?
— Пятьдесят четыре часа. Двое суток.
Ноги вязли. Я снял ботинки и зашагал по кромке прибоя; песок плотный, прессованный, гладкий — как по асфальту идешь.
— Попробуйте, Яна, так гораздо легче.
Она продолжала размалывать сухие наносы, оставляя вихляющие следы. Ей было интересно другое.
— И ни разу не заплатили?
Я кивнул.
— Потрясающе.
— Согласен.
— Я о другом.
— Я понял.
Почему-то именно это никому не дает покоя.
— А если бы у вас на Камчатке рюкзак украли?
— Вернулся бы в Питер с Камчатки.
— «Никогда не сдавайся!», да?
Нехорошо так, с издевочкой. Ви-ай-пи, блин. Вери импотент. Надменные, как верблюды, а сами, при случае, даже воблу почистить не могут, мучают ее, как я не знаю…
— Именно так, Ян. Вот что мне всегда нравилось в америкосах, так это никогда не сдавайся! У нас, к сожалению, это редкость. Наши даже таблетки по четвертинке глотают — на всякий случай, чтобы чего не вышло.
— Ну, не все же такие крутые.
То ли уколоть хочет, то ли польстить.
— Дело не в крутизне, дело в ментальности. У них — никогда не сдавайся, у нас — а все равно ничего не выйдет! У них — сделай или сдохни, у нас — а почему я должен? Кто виноват? что делать? и: а почему я должен? Безволие, инертность, заведомая обреченность. Чтоб самому решение принять — рубите, я отвечаю! — фиг!
Свернули с пляжа, набрали воды. Пошли к трассе. Навалилась жара. По обе стороны от обочины тянулись кривульки виноградной рассады.
— Смешные, правда?
Она пожала плечами и стянула джемпер, оставшись в короткой, по грудь, маечке. Золотое колечко в пупке; смуглая, гладкая кожа; край джинсов охватывает мышцы на животе.
Пока шли, она не проронила ни звука. Дошла и села в тенечке с бутылкой между колен. Ждет, пока я ей машину поймаю. Княжна, елки зеленые. Джозиана де Сент Шантеклер.
Я тормознул первую.
— День добрый, уважаемый. Подвезите по трассе, пожалуйста. Мы сами в Алушту, но с вами сколько по пути.
— А шо вы платите?
— Да, честно говоря, ничего. У нас денег нет, на попутках едем.
— Не-е, я так не могу.
Уехал. Остановился второй.
— Здравствуйте, подвезите в сторону Алушты, пожалуйста.
— А куда вам?
— Нам в Алушту, только у нас денег нет.
Закрыл дверь, тронулся.
— У вас действительно денег нет?
Есть. Десятка на крайняк.
Продолжения не последовало; она просто спрашивала, есть ли у меня деньги, не опускаясь в вопросе до скрытой просьбы.
Подрулил еще один.
— В Алушту?
— Да.
— Шо платите?
— Денег нет, на попутках едем. Возьмете?
— Шо, совсем не платишь?
— Совсем.
Он немного поосознавал этот факт.
— Шо, даже на бензин не дашь?
Я развел руками.
— Ну-у, у нас таких не подбирают. Год тут будешь стоять.
— Едва ли.
— Ты шо, сынок, кто ж тебя бесплатно возьмет: сорок километров, бензин, дорога…
— Так, отец родной, давай так: да — да, нет — нет. Нет — скатертью дорога, не занимай место.
Обиделся, отвалил.
— А вот вам, Яна, национальный крымский вопрос: а шо вы платите?
— Они правы. Без денег далеко не уедешь.
— А вот посмотрим.
Следующему я голоснул по-западному, большим пальцем, и тот, крутанув руль, припечатал легковушку к обочине.
— Путешественники?
— Путешественники.