дружеские отношения связывали Гиляровского и Зимина. Гиляровский относился к Зимину с явным расположением и всегда радовался его начинаниям, служившим на пользу родному искусству.
Дядя Гиляй не раз указывал Зимину на талантливых, многообещающих людей, которых он замечал среди молодежи художественных училищ. Он был постоянным посетителем не только отчетных выставок, но и мастерских в училищах, был связан с преподавательским составом.
Из художественной молодежи, начинавшей свою творческую дорогу в театре щедрого и широкого по натуре московского мецената, частыми посетителями Столешников были Ф. Ф. Федоровский, И. С. Малютин, И. Ф. Федотов, а позднее, уже в послеоктябрьские годы, — П. П. Кончаловский и А. В. Лентулов.
Художники приходили сюда поговорить, посоветоваться, просто посидеть вечерок, часто приносили эскизы оформления готовящихся постановок, рисунки костюмов.
— Удивительное чутье у дяди Гиляя, — сказал однажды Федотов, показав ему эскизы к какой-то классической опере. — Уверен, что он никаких альбомов не видел, но замечания сделал верные. Чутье! В нашем деле чутье имеет важное значение.
— Об этом еще Илья Ефимович говорил, — вставил, случайно услыхав эти слова, Гиляровский.
— Не поняв Грозного изнутри, едва ли я смог бы написать его, — сказал однажды, по словам Гиляровского, Репин. — Даже разбросанные в палате по полу валики от диванов почувствовать и пережить надо, прежде чем написать. В Оружейной палате я ведь их не видал, — сказал однажды Репин, когда разговор зашел об «Иване Грозном».
Много пришлось слышать таких разговоров Владимира Алексеевича и с уже окрепшими театральными художниками, и с только что вступившими на этот путь. Занимательными, острыми бывали споры Гиляровского с уже известным художником Г. Б. Якуловым. Когда полный задора Якулов, вкусивший славы за оформление постановки в Камерном театре у А. И. Таирова, вдохновенно отстаивал свои взгляды на желтое солнце, Гиляровский, ласково улыбаясь, замечал ему:
— Не желтое солнце, Георгий Богданович, а несколько другого оттенка!
9. Гонцы весны
Самые различные люди, различные по возрасту и внешности, по внутренней сущности, устремлениям и увлечениям, привычкам и интересам, приходили к радушному хозяину Столешников. Приходили сюда изобретатели каких-то перпетуум-мобилей, летчики, фантазеры и мечтатели, намеревавшиеся дополнить своими изобретениями и открытиями «фантазии» романтика из Калуги — Константина Эдуардовича Циолковского. Но чаще всего бывала в Столешниках молодежь, наполнявшая квартиру дяди Гиляя светлым, живым, радостным, говорливым хороводом. Эта молодежь была полна энергии и настойчивости первооткрывателей, ее переполняли мечты и планы, которые она стремилась осуществить, использовав свои знания и способности. Все они были жизнерадостны и веселы, уверены в себе и порой озорны в поступках, не боялись трудностей и препятствий.
Это были гонцы весны, вернее, постоянной, вечной молодости жизни, и они приносили эту молодость в Столешники.
Приходила сюда литературная молодежь, продолжавшая по мере сил и способностей дело Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, И. С. Тургенева, И. А. Гончарова, Н. С. Лескова, А. П. Чехова, А. М. Горького и других крупных русских писателей. Среди них был мужиковатый А. И. Куприн, элегантный И. А. Бунин, подчеркнуто сдержанный, не заботившийся о своей внешности Н. Д. Телешов, Леонид Андреев.
Из большой плеяды молодых живописцев, начинавших выставляться в новых художественных объединениях, бывали художники-волгари Павел Варфоломеевич Кузнецов, Петр Саввич Уткин, Александр Иванович Савинов, Кузьма Сергеевич Петров-Водкин, Александр Терентьевич Матвеев, ходившие под элегантно-интригующим названием членов общества «Голубая роза»; уроженец донских степей Илья Иванович Машков; «ловкий увалень» из Пензы Аристарх Васильевич Лентулов; легкой, уверенной поступью входивший в искусство москвич Петр Петрович Кончаловский; неистовый, темпераментный представитель солнечной Армении Георгий Богданович Якулов; молодые живописцы из Союза русских художников, негласным покровителем которых был М. А. Врубель, и в том числе Абрам Архипов, Станислав Жуковский, Петр Петровичев, Леонард Туржанский.
Художественный «пульс» Столешников во многом определяли артистизм Константина Коровина, суровая сдержанность Валентина Серова, тонкость, даже с оттенком лощености, гостей из Петербурга — А. Н. Бенуа, С. П. Дягилева, С. К. Маковского, индивидуальность волгаря Б. М. Кустодиева, талант И. Э. Грабаря и других.
Но наиболее близкими из молодежи были в Столешниках трое — Александр Михайлович Герасимов, Николай Иванович Морозов и Олег Леонидович Леонидов. Их молодые годы, расцвет их дарований во многом связаны со Столешниками, с Владимиром Алексеевичем Гиляровским.
Во всех русских степях — донских, новороссийских, крымских, сибирских, заволжских, тамбовских, козловских — есть неповторимые особенности. По-разному эти степи цветут, благоухают, по-своему переливаются вешними цветовыми оттенками, даже по-разному, кажется, звенят над ними жаворонки. Есть у каждой степи особенности, позволяющие безошибочно угадать, в какой части родной земли она вольготно раскинулась. Так и люди, родившиеся или живущие в степях, обладают чертами, по которым можно быстро и безошибочно угадать, из каких они краев.
Александр Герасимов, кажется, до корней волос был насыщен своеобразием козловских, ныне мичуринских, степей, где он родился и вырос. Уже будучи воспитанником московского Училища живописи, он проводил летние месяцы на родной ему и близкой Козловщине.
До старости колесил Александр Герасимов по родным местам, усиленно писал там хорошо знакомые ему дороги, большаки, поля с волнами пшеницы или ржи, веселые подсолнухи.
Появившись в Столешниках как-то неожиданно, Александр Герасимов сразу стал здесь своим человеком.
В этом коренастом юноше с кудрями темных густых волос, в быстрых его движениях, уверенном голосе, громком, раскатистом смехе было много от родных степей Козловщины, от его полей, волнами колышущихся под летним ветром, от пылающих золотом цветущих подсолнухов, от аромата весенних яблоневых садов, от бесконечных, на десятки верст тянущихся вдоль дорог бахчей. От «Сашка», как звали его дома, и «Саша», как звали его в московском Училище живописи и одно время в Столешниках, веяло ароматом родных степей.
Александр Герасимов, сын исконного Козловского прасола Михаила Семеновича Герасимова, бережно сохранял в своих повадках и манерах этот козловский привкус, щеголяя в первые годы пребывания в московском Училище