— Здорово, — обрадовался Кошевой.
— Он вернул ей дочь в девятнадцатилитровой пластиковой банке из-под питьевой воды «Колокольчик». Внутри по отдельности лежали части тела. Молния приклеил к банке обрывок малярной ленты и написал на нем маркером «Собери ребенка сам». Вы можете себе это представить, Кошевой?
— Мне жутко это представлять, господин Гордеев. Честно говоря, меня чуть не стошнило от того, как вы спокойно это рассказываете.
Гордеев кивнул:
— Вы не одиноки в своих чувствах, Кошевой. Меня самого тошнит от себя. Но ничего не поделать. Мои чувства атрофировались. Я могу чувствовать только когда выпью водки, но и тогда мои чувства бледнеют по сравнению с чувствами обычных людей. Качаете головой? Превосходно. А что вы скажете о нашем убийце?
— Он псих.
— Тонкое наблюдение.
Кошевой напрягся:
— Этот ботинок, та же модель телефона… он знает, что мы идем по его следу, и играет с нами. Намекает на что-то… мы обязаны разгадать его ребус, чтоб выйти на след…
— Вы определенно делаете успехи, Кошевой, — обрадовался Гордеев. — Что касается Молнии, то он чем-то напоминает мне одного знаменитого американского убийцу по кличке Зодиак. Старое дело. Слыхали о нем, Кошевой?
— Нет.
— Отлично. Тогда я вам расскажу. Зодиак писал о своих преступлениях в редакции местных газет. Кроме того, к письмам он прилагал криптограммы, расшифровка которых, по словам Зодиака, помогла бы раскрыть его личность.
— Он тоже играл с полицией! — воскликнул Кошевой. — Ставил на кон свою жизнь!
— Превосходная мысль. Однако ошибочная. Все эти криптограммы — полная чушь. Только одну из них расшифровали, и в ней не было ничего полезного для следствия. Зодиак не рискнул бы своим инкогнито; он старался привлечь к себе внимание. Молния такой же. Этот ботинок, телефон и то, что аккумулятор снова исчез, — всё это ровным счетом ничего не значит. Трюки для привлечения внимания. Люди любят загадки и тайны, но в этом мире не осталось загадок и тайн, Кошевой. Этот мир слишком прост.
Кошевой нахмурился:
— Мне кажется, вы ошибаетесь.
— Вы смеете возражать мне? Великолепно.
— Почему вы всегда такой… ну… не верующий? — горячился Кошевой. — Пусть мир и прост, но разве не мы сами создаем в нем загадки?
Гордеев посмотрел на своего напарника с любопытством:
— То есть вы считаете, что Молния не так банален, как может показаться на первый взгляд?
Кошевой потупился:
— Конечно, он псих, но разве его существование, его поступки, то, что он убил больше двадцати детей, банка с человеческими останками — не тайна? Страшная тайна, тошнотворная тайна, но все-таки тайна!
Гордеев покачал головой:
— Посветите сюда, Кошевой.
— Сюда?
— Правее. Видите эту глину?
— Кусок засохшей глины?
— Именно так: кусок засохшей глины. Повторюсь: ботинок, телефон и банка ничего не значат. Их нам подсунул Молния, а значит, они лишь информационный шум. Созданная человеком загадка, которая не нуждается в разгадывании. А вот этот кусок глины, Кошевой, значит очень много. Молния не подозревает о его существовании; и это та самая криптограмма, расшифровав которую, мы выйдем на след убийцы. Не верите? Посветите сюда. Выше, мне в лицо. Не стесняйтесь, светите. Вам страшно? Нет? Превосходно. А теперь запомните: еще до нового года я скажу вам, кто такой Молния. Благодаря куску засохшей глины, о котором он не имеет понятия.
Кошевой посветил на пол.
— Это улика? — пробормотал он. — Нам надо забрать ее… ну… на анализ?
— Зачем? — Гордеев покачал головой. — Оставим ее здесь. Всё, что надо, она мне уже сообщила.
— Но что может сообщить кусок глины?!
— Всему свое время, Кошевой. — Гордеев улыбнулся. — Вы ведь работаете со мной ради загадок и тайн, верно? Если я скажу сейчас, вам будет неинтересно. Ну-ну, не хмурьтесь. Хотите водки? Тут рядом есть замечательный кабачок.
— Мне надо уйти по делам, — помолчав, сказал Кошевой. — Прошу прощения.
— Вы разочаровались во мне? Водка помогает мне думать.
— Что-то не верится.
— Изумительно. Что ж, тогда до встречи. Не споткнитесь, когда будете выбираться отсюда; пол завален битым стеклом.
Кошевой ушел. Гордеев еще немного побродил по складу, мучаясь сомнениями. Однако время поджимало: следовало забрать дубликат ключа, который он заказал накануне вечером. Ларек закрывается в семь; к счастью, идти недолго. Через двадцать минут Гордеев был на месте. Работник ларька как раз собирался уходить. Он посмотрел на припозднившегося клиента с неудовольствием, однако вернулся в ларек, покопался в ящике и отыскал готовый ключ. Гордеев сунул его в карман не глядя. Работник ларька произнес что-то неразборчивое. Гордеев расслышал «с вас» и «рублей». Он сунул в окошко смятую купюру и, не дожидаясь сдачи, направился в ресторан японской кухни, где заказал графин водки и пиццу. Водку ему принесли сразу, а пиццы не было. Официантку Светочку послали извиниться перед клиентом за отсутствие пиццы. Гордеев спал щекой в тарелке. Рядом стоял опустевший графин. Светочка не знала, как поступить. Перед тем как сделать заказ, Гордеев предъявил ей удостоверение, и Светочка сомневалась, имеет ли она право будить такого важного человека. Поэтому она немного постояла возле столика, нервно поглаживая на себе кимоно, и тихо ушла, чтоб не тревожить сон представителя властных структур.
В том же кафе за другим столиком сидела Надя. Напротив нее расположился молодой человек с бледным лицом, усеянным веснушками. Надя познакомилась с ним в Интернете. Молодого человека звали Ерема. Ерема был романтичным юношей. Большую часть времени он проводил в Сети: искал девушку своей мечты на сайтах знакомств. Он назначал свидания в японских ресторанах, потому что, насмотревшись аниме, полюбил японскую кухню. На свиданиях девушки с любопытством разглядывали Еремин бордовый пиджак с белой розой в петлице; самые жестокие откровенно над ним смеялись. Друг Еремы по фамилии Королевский объяснил этот факт в скайпе тем, что современные девушки чересчур практичны и не приемлют романтических жестов. Он посоветовал Ереме быть смелее. Ерема, следуя совету друга, положил на стол перед Надей фотографию. Надя, поглядев на фото, не знала, плакать ей или смеяться. После Ромы это было четвертое подряд свидание, на которое ей приносили снимок неприличного содержания. Надя не понимала: может, это она ненормальная, а то, что происходит вокруг, — вполне естественно. Она смотрела на фотографию пустыми глазами, а Ерема ерзал в кресле, потому что опасался Надиной критики.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});