то не думал об этом слишком серьезно – я скорее просто хотел что-то делать, к чему-то стремиться. Жить жизнь и не оглядываться назад было проще всего, да и многие к этому мотивировали: мол, какая уже разница, почему и что, твоя жизнь принадлежит тебе и только тебе. Но на самом деле я больше всего боялся оказаться… оказаться той самой ошибкой, не должной существовать. Да, звучит тупо, есть куча людей, пользы от которых по нулям, а то и в минус, хотя в семье росли. Но я так хотел доказать себе, что раз я сирота, без мамы и папы, мотивов которых не знал и не знаю, – то, значит, что-то во мне да должно быть, разве нет? Сейчас себя вспоминаю – слов не могу найти, каким же фанатиком я был!.. Но знаешь что? Тогда было лучше. Да, я просто работал в ЦРТ, было начальство, некая надежда на успех и бешеный интерес к решению нерешаемых задач. Никакой политики, бизнеса, всяких вопросов добра и зла, ответственности и так далее. Изолированная лаборатория маленького человека, да и то – я был молод, умел ловить момент и просто… просто надеяться, что вот я сделаю дело и буду жить, как простые люди, заслужив право на невинное счастье и легкомыслие. В итоге лишь утонул в навязанном предназначении, которое никому, кроме меня, не было нужно.
Последние три недели я все думаю и думаю, каждый день и час в голове живет мысль, что, возможно, я вновь иду по пути, который ошибочно считаю верным. Я уж думал: все, нащупал некие рельсы и просто еду с одной скоростью – но нет, угораздило же встретиться с ним. Я вообще не хотел туда ехать, дочь Артура Конлона заставила – крайне символично, да? Опять же, если бы не мы, то ее отец был бы жив, а значит, и история его детей изменилась бы, что, несомненно, сводит с ума причинно-следственными связями. И вот, думая об этом, как и о том, к чему меня привела встреча с парнишкой, которой бы не было, не будь у руля отчаявшаяся дочь человека, чья смерть на наших руках, я еще больше начинаю скучать по тебе, потому что… без тебя мир совсем другой. Ты всегда знала правильное решение, понимала эту жизнь лучше всех, и я так… так горжусь, что знал тебя, так люблю даже одну только мысль о тебе, что… Удивительно, как хороший человек может одним лишь своим существом направить людей в нужную сторону. Но еще больше поражает редкость столь естественного влияния, которое скорее можно списать на аномалию, нежели на естество. Миллионы людей в моей жизни даже не приблизились к тебе, что, с одной стороны, придает еще большей ценности, а с другой… А может, дело во мне? Среди миллионов никто не смог помочь мне пережить утрату. А ведь я путешествовал почти год после твоей смерти, хотел перезагрузиться, познать что-то новое, открыть для себя что-то. Но вернулся я еще более одиноким, чем уезжал, что вновь толкает на вопрос: а не ошибка ли я? До сих пор не могу распознать, какое мое действие… или же бездействие привело к тому, что тебя больше нет. Я люблю тебя, ты была моим сердцем, с твоим уходом из этой жизни я потерял так много…
Бенджамина тянуло желание сказать что-то еще, но чем больше он перебирал слова, способные хоть как кто объяснить его сложные чувства, тем больше понимал, что лучше всего закончить сейчас, на самом честном откровении. Он даже не смог попросить прощения за то, что собирается сделать, как и не смог по-настоящему проститься, вполне допуская, что больше он сюда не вернется.
Просидев еще несколько часов на том же месте, Бенджамин весь этот отрезок времени был готов к встрече со смертью, тихой и спокойной, на пике любви, когда он просто закроет глаза и отдастся вечному покою рядом с любимой. То была пусть и несбыточная мечта, но все же если и выбрать, то лучшего в нынешних условиях не придумать, а причиною служит не только страх вновь все испортить, а еще и понимание грядущего события. За это он и любит свой остров – буквально и метафорически изолированное от человеческого мира место, способное дать уникальное уединение, откуда все вокруг видится в несколько ином свете. Наконец-то Бенджамин решился нарушить вынужденный режим молчания для осмысления действий настоящих и грядущих. Как только он выключил глушилку связи, его планшет разразился сигналами входящих сообщений и пропущенных вызовов. Единственный звонок был необходимостью, потому что вновь случился разрушительный для всех человеческий фактор.
– Я не буду спрашивать, почему ты решила провести аресты пятидесяти филиалов. Я даже не буду интересоваться твоим тупым чувством возмездия – я понимаю, все это личное. Но ответь мне на вопрос, всего один: почему ты решила рассказать людям о причинах бесплодия?!
Перед глазами Бенджамина на планшете постоянно обновлялись строки новостей, где в каждом сообщении фигурировали такие слова, как «беспорядки», «ложь», «враг», «война», и все те симптомы начала чего-то большего и ужасного.
– Это правда? – иным, более личным и глубоким тоном, словно для себя, а не отчетов и вердиктов, перебила Ксения. – Невозможность иметь детей вызвана нанороботами? Это искусственный контроль? Ты даже представить не можешь, что значит для матери лишение этого выбора!
Бенджамин не спешил с ответом – устремив нахмуренный взгляд вдаль, он чувствовал, что что-то упустил, некий важный кусок истории.
– Ответь-ка, Ксюша, а кто тебя покрывает? Кто дал ресурсы и…
– Итан Майерс. Он решил обратить внимание на мое расследование, как и на Эхо, потому что, по его же словам, он может это сделать. А ты, за что я тебе благодарна, сам ему говорил про то, с чем я столкнулась. Итан бы в жизнь не выбрал мою работу, потому что и не знал бы о ней.
Вновь все выходит из-под контроля, гневается Бенджамин.
– Ты не ответил на мой вопрос, – уже значительно упрямее сказала Ксения.
– Да тебе плевать на мой ответ, ты уже сделала свои выводы. Раз ты нашла какие-то данные, то стоило проверить их подлинность – это раз, а потом нам вместе решить…
– Так Эхо был прав? ЦРТ стоит за этим?
– Я не весь ЦРТ!
– А я и не тебя обвиняю.
– Я знаю то, что все это не просто так, как и не просто так это случилось сейчас, тебе нужно…
– Я устала воевать! – пресекла Ксения порыв Бенджамина своим отчаянным криком усталости. – Этому нет и