К концу вечера сеньорита Кордес, впрочем, тоже заметно сникла. Настроение ее упало. Риган казался полностью поглощенным своей девчонкой. Это напомнило Сирене, как он некогда выплясывал в ее собственном присутствии, как был с ней нежен и внимателен. Конечно, когда хотел этого. Она помнила, что Риган не питал к женщине искреннего интереса, он никогда не изображал из себя галантного кавалера. Сегодня же его поведение было — Сирена попыталась подобрать слово поточнее — да, осторожным. Настроение при этой мысли испортилось окончательно. Сердце ее разбито: он любит девчонку! Он любит ее! Это и в самом деле правда, что Риган любит Камиллу.
Ближе к концу вечера ван дер Рис уселся на один из золоченых стульев подле кадки с каким-то растением. Камилла ушла освежиться. Пока он ее дожидался, мимо проплыла какая-то рыжеволосая дама, ранее сопровождавшая девушку в саду. Риган оценивающе посмотрел на женщину, а когда та, соблазнительно качнув бедрами, нахально улыбнулась, немедленно возвратил ей в точности такую же улыбку.
Сирена, стоявшая неподалеку, все видела. В этот момент она поняла, что Риган не любит Камиллу. Если бы он действительно любил невесту, то выстройся перед ним целая шеренга прекрасных женщин, по первому зову готовых упасть к его ногам, он смотрел бы сквозь них, как если бы они были стеклянные. Ван дер Рис принадлежал к числу тех мужчин, для которых, если они влюблены в кого-нибудь, других женщин просто не существует. После свадьбы, когда оба супруга вдруг обнаружили, что страстно любят друг друга, Риган ни разу не посмотрел на другую. Он был предан лишь ей одной и хранил абсолютную верность.
Настроение Сирены сразу же поднялось, сердце радостно забилось в груди… Еще оставалась надежда, еще был шанс вернуть его обратно, заставить признаться в любви к ней, к ней одной, услышать, что развод — досадная ошибка. Да, он по-прежнему хотел ее, по-прежнему любил!
Риган внезапно встал и обнаружил прямо перед собой Сирену.
— Только не говори, что ты искала меня, чтобы закончить свою печальную историю.
— Нет, не скажу, — с легким сердцем рассмеялась Сирена, чувствуя, что на душе у нее стало гораздо светлее, чем всего минуту назад, минуту, которая казалась целым столетием, безрадостным и унылым. — История еще не закончена. И по-прежнему остается открытым вопрос, каков у нее будет финал.
Голос Сирены был тих. В нем звучала неожиданная для Ригана нежность. Это мгновение показалось вечностью, время словно бы остановилось, и оба они попались в одну из ловушек Хроноса, самого лукавого среди богов.
— Так зачем же тогда я тебе понадобился? — спросил наконец Риган, вырвавшись из западни.
— Я просто подошла пожелать тебе спокойной ночи и сказать, как прекрасна твоя невеста, — рассмеялась Сирена, вполне уловив смысл того взгляда, которым окинул ее ван дер Рис. — Она у тебя славный ребенок.
Риган вновь почувствовал, как почва уходит у него из-под ног, едва Сирена рассмеялась. Звук ее смеха, казалось, окутал его, погрузив в пучину чувств, которые он считал преодоленными. Ему хотелось вырваться на волю. Эти зеленые кошачьи глаза смеялись над ним, издевались, мучили. Боже, как он хотел ее! Хотел сжать в своих объятиях, припасть губами к этому алому горячему рту…
Сирена улыбнулась, на свой язвительный лад интерпретируя мысли Ригана.
— Нечто большее, чем официальное пожатие рук, в нашем случае было бы расценено как попытка изнасилования! — хохотнула она. — Ты дал мне развод, помнишь? Что ж, я тоже, вероятно, выйду замуж еще раз. Нет, нет, не за Тайлера. Может быть, за кого-нибудь более впечатляющего, вроде, например, того джентльмена, что сейчас разговаривает с баронессой.
Видя, насколько потрясен Риган ее замечанием, она опять захохотала.
— Неужто мой брак с лордом Лэнгдомом так сильно смог бы тебя огорчить? Ах Риган, дорогой, это упадочное общество, в котором мы находимся, плохо действует на тебя! — дьявол плясал в ее глазах, губы искривились в усмешке. — И если мне суждено выйти замуж за сэра Лэнгдома, который, между прочим, совершенно мной очарован, свидетельством чему может служить то, что он весь вечер буквально преследовал меня, — так вот, если этому суждено случиться, я стану твоей законной мачехой! — вновь рассмеялась Сирена, и от ее звонкого смеха Риган затрясся в бешенстве.
— Сука! — прошипел он сквозь зубы, когда испанка покинула его, чтобы разыскать Тайлера.
Сирена вся дрожала. Не слишком ли она оттолкнула от себя Ригана? Уж очень немилосердно она его дразнила. Это была опасная игра, и Сирена, конечно, знала о возможных последствиях. И все же она вынуждена была играть в нее. Она должна была заставить Ригана считаться с собой. Ей нужно было, чтобы он хоть что-нибудь к ней почувствовал, и если злоба и гнев являлись теми первыми шагами, которые следует сделать, чтобы открыть ему глаза, то нужно воспользоваться шансом и вести игру до конца.
Сирена очнулась уже подле Тайлера, поймав себя на том, что жалуется ему на страшную усталость и просит поскорее отвезти домой. Если молодой джентльмен и заметил странные огоньки, поблескивавшие у нее в глазах, то не подал виду. И все-таки он посмотрел на нее вопросительно, поскольку всего несколько минут назад видел, как она оживленно беседует с Риганом. На щеках Сирены и сейчас еще играл румянец, очень плохо вязавшийся с ее жалобами на усталость.
— Вы не можете так скоро нас покинуть! — вмешался сэр Лэнгдом, когда Сирена прощалась с бароном и баронессой. — Вечер в самом разгаре, и вы всего лишь один раз удостоили меня чести танцевать с вами. Ну, пожалуйста, останьтесь еще хоть немного.
Хотя слова Стефана звучали вежливо, в них угадывалось скорее требование, чем просьба.
Краешком глаза Сирена заметила, как Риган вывел Камиллу на середину зала для кадрили. Внезапно испанка улыбнулась и, решившись, взяла сэра Лэнгдома за руку.
— Ну хорошо, последний танец! — ласково проговорила она, заглядывая в его красивое, хотя и несколько грубоватое, как бы рубленое лицо.
Стефан Лэнгдом был высоким мужчиной пятидесяти пяти лет, выглядевшим, однако, лет на десять моложе. Его манеры отличались необыкновенным изяществом, и двигался он с грацией атлета. «Дамский любимчик, сердцеед», — подумала Сирена. Во время танца она пристально изучала партнера. Его чуткость к веяниям капризной моды не вызывала сомнений. Свою кипенно-белую рубашку и строгий серебристо-серый камзол он носил с достоинством, но без чванства. Вкус, похоже, редко ему изменял. Он не старался, как очень многие в последнее время, украсить себя непомерным количеством бриллиантов; драгоценностей на нем вообще не было, за исключением рубиновой булавки для галстука и незатейливого, почти простенького кольца из оникса на среднем пальце правой руки.