Вторая половина XV в. застает Новгородскую республику на вечерней заре ее долгой и яркой истории, когда особенности общественного строя, способствовавшие расцвету республики, в ходе исторического развития обратились в свою противоположность. Еще живые в сознании тысяч новгородцев традиции вечевой вольности, лишенные своего реального содержания, превратились в тормоз дальнейшего развития и самого Новгорода, и всей Русской земли. Столкновение старой традиции с реальными потребностями и задачами новой эпохи, разрушение старых морально-политических ценностей, сопровождавшееся к тому же огромными людскими и материальными потерями в ходе жестокой феодальной войны, не могли не вызвать болезненного слома общественного сознания. Блестящая и заслуженная, исторически оправданная и необходимая победа Москвы над Новгородом, выводившая страну и сам Новгород на новые широкие пути исторического бытия, неразрывно связана с трагедией уходящей в прошлое когда-то героической и жизнеспособной вечевой «старины».
Непосредственные политические результаты похода 1471 г. зафиксированы в Коростынском мирном докончании 11 августа 1471 г.31
Как неоднократно отмечалось в литературе, текст Коростынского договора в своей основной части почти дословно воспроизводит Яжелбицкий договор 1456 г. Новгород сохранил свою «старину», свой политический строй, почти всю территорию республики, отказавшись формально только от Волока и Вологды (давно уже фактически перешедших в руки Москвы); великий князь согласился держать Новгород «в старине, по пошлине, без обиды», вернул перешедшие на его сторону Торжок и Демон, сложив с них крестное целование, и т.п. На первый взгляд все осталось почти по-старому. Но это только на первый взгляд.
Прежде всего, изменились сама процедура заключения договора, его формулировки.
Договор 1456 г. Договор 1471 г. «Се приехали
послове…[20] и докончали мир по крестным грамотам». «И приехаша… и
добили челом своей господе великим князем, и кончали мир по крестным грамотам».
В договоре 1456 г. фигурируют послы — полномочные представители суверенной (в своих пределах) власти. В 1471 г. новгородские делегаты послами уже не названы. Еще более важно, что в 1456 г. они просто «докончали мир», а в 1471 г. — предварительно «добили челом», и при этом не просто великим князьям, а «своей господе». Факт политического подчинения Новгорода великому князю в этой вступительной статье подчеркнут со всей определенностью.
Исследователями уже отмечено включение в новгородскую грамоту 1471 г статей о конкретных обязательствах новгородцев порвать с Литвой — в грамоте 1456 г эти статьи отсутствуют. Однако важно не только само обязательство, но и его формулировка. 4)[21] «А за короля и за великого князя Литовского, хто король или великий князь на Литве ни буди, от вас, от великих князей, нам, вашей отчине Великому Новугороду, мужем вольным, не отдатися никоторою хитростью, а быти нам от вас, от великих князей, неотступными ни х кому». 5) «А князей нам у короля… себе на пригороды не просити, не приимати из Литвы князей в Великий Новгород». 6) «Также нам, Великому Новугороду, отчине вашей, недругов ваших… к себе в Новгород не приимати».
Итак, Великий Новгород не только отказывается впредь и навсегда, при любых обстоятельствах, отдаваться королю или принимать «недругов» Москвы, но и дважды называет себя «отчиной» великого князя. Это именно то название, то обозначение Новгорода как неотъемлемой части Русской земли, которое выдвигалось и подчеркивалось великокняжеской властью с начала 60-х годов XV в. и было ее идейным знаменем в конфликте 1470—1471 гг. Новгородцы, приняв данную терминологию, полностью капитулируют перед великим князем в важнейшем политическом вопросе. Отмеченный факт не менее существен, чем органически с ним связанная декларация о полном отказе от литовской ориентации, декларация, означавшая принципиальное осуждение собственной новгородской политики последнего десятилетия.
Обращает на себя внимание также термин «мужи вольные», примененный новгородцами к самим себе. Как мы видели, именно так официально называли себя псковичи, с 1460 г. находившиеся в полной политической зависимости от Москвы, но сохранявшие свое внутреннее самоуправление. Употребление этого термина (и тоже в сочетании с признанием себя «отчиной») новгородцами в тексте Коростынского докончания может свидетельствовать об их стремлении к такому же статусу в составе Русского государства, какой был у Пскова. Именно такое положение и зафиксировано фактически Коростынским договором. В. Н. Бернадский видел в термине «мужи вольные» дерзкий вызов, показатель «слепой приверженности» к «старине» и самоуверенной ограниченности косного новгородского боярства32. Это, однако, маловероятно. Перед нами — согласованный обеими сторонами текст договора, в котором подобные выпады едва ли были возможны.
Существенное значение с конкретно-политической и, более того — с принципиально-идеологической точки зрения имеет и следующая статья договора: 8) «А на владычество нам, Великому Новугороду, избирати… по своей старине; а ставитися нашему владыце в дому Пречистые… на Москве… у митрополита… а инде нам владыки опроче московского митрополита нигде не ставити».
Подобно тому как статьи 4 и 5 декларируют политическую неотделимость Новгорода от Русской земли, а статьи 6 и 7 — его лояльность по отношению к великому князю, эта статья определяет неотделимость новгородской церкви от русской митрополии. Налицо решительный, бесповоротный разрыв со всеми попытками (от кого бы они ни исходили) втянуть новгородскую епископию в орбиту влияния литовского киевского митрополита. Тем самым один из существенных вопросов конфликта 1470—1471 гг. решается целиком и полностью с позиций Москвы.
Характерна и заключительная часть документов:
Договор 1456 г. Договор 1471 г. «А на том на всем, князь великий… целуйте крест ко всему Великому Новугороду… «А на том на всем,
господине князь великий… целуйте… крест ко всему Великому Новугороду… Такоже и посадник и весь Великий Новгород целуйте крест к великому князю…» Также… весь Великий Новгород целуем крест
ко своей господе, к великому князю…»
Употребленный в начальной статье грамоты термин «господа», «господин» по отношению к великому князю повторен и в заключении. Это — новый политический термин, отсутствовавший в прежних новгородско-московских актах.
Таким образом, несмотря на традиционность большей части своего текста, включавшего без изменения статьи прежних новгородско-княжеских докончаний (восходящих в основе к грамотам XIII в.), новгородская грамота о Коростынском договоре содержит принципиально важные новые моменты. Она не только уточняет и конкретизирует политические обязательства новгородцев, сводящиеся к полному отказу от ориентации на чужеземные силы, но и впервые декларирует политический статус Новгорода как «отчины» великого князя, неотъемлемой части Русской земли и признание «мужами вольными» главенства над собой своей «господы» — великих князей всея Руси. Именно в этом основной, принципиально новый смысл документа, тем самым существенно отличающегося и от Яжелбицкого, и от всех предыдущих договоров.
Московский текст Коростынского договора также в подавляющем большинстве статей воспроизводит условия Яжелбицкого мира. Терминология этого текста консервативна — делегаты Новгорода в нем всюду названы по-старому «послами». Новой является статья 24 о пропуске псковских послов через Новгородскую землю и новгородских через Псковскую33. За ней следует пять новых статей, отсутствовавших в Яжелбицком договоре. Все они связаны с вопросами судебного устройства.
Первая из новых статей устанавливает единый принцип судебного разбирательства о татьбе и разбое. Каждая из сторон должна разбирать эти дела на своей территории, охраняя права представителей другой стороны. По существу эта статья означает отрицание экстерриториальности уголовного суда. Статья усиливает гарантии правосудия в отношении москвичей в Новгородской земле и новгородцев — на территории великого княжества. Ее следует рассматривать в контексте не московско-новгородских отношений, а в более широком плане — как шаг в новом судоустройстве в масштабах всей Русской земли.