Читать интересную книгу Яся ищет мужа - Ярослава Танькова

А еще с 1998 по 2001 мне доверили быть самым молодым ведущим редактором газеты. Подтолкнуло меня к этому шагу сотрудничество с необычайно креативным редактором — Сергеем Черных. Поначалу он просто планомерно тыкал меня носом в безалаберность моих текстов. А потом предложил попробовать помочь ему вести номера и самой править чужие тексты, чтобы на личном опыте прочувствовать, как тяжело на «падающем флажке» за час до подписания номера «рубить хвосты» у слишком длинных текстов, «пачками» выдумывать нетривиальные заголовки статьям, авторы которых не удосужились самостоятельно вовремя пошевелить мозгами… Я попробовала раз-два, увлеклась, и понеслось… Через полгода я вела номера уже самостоятельно. Тот период жизни очень многому меня научил. Уже одно то, что с тех пор я никогда больше не сдавала редактору свои заметки без грамотной подачи: рубрика-заголовоклид, — дорогого стоит. А уж что говорить о том, какую пользу приносит привычка вылавливать в чужих текстах штампы, длинноты и прочие несуразности. После этого и в своих творениях видишь много нового… Но редакторская работа оказалась не для меня. Бывают люди, которым «жмут» спецкорские стулья, а меня буквально душило начальственное кресло. Мне хотелось на волю, в свои любимые «испыталки». И я вновь стала репортером.

Первые «испытано на себе», которые я делала, были короткими и поверхностными. Не потому что я не старалась, просто и «испытано на себе» тоже может быть разным. Поначалу я делала не столько расследования, сколько забавные эксперименты, — пробы снятые с того или иного явления. Ну, например, попытка пройти экзамен на театральный курс Виктюка. (И ведь получилось!) Результат — коротенькая зарисовка о том, как меня заставляли изображать часы с кукушкой. Или «Трудовые блудни» — материал о том, как я под присмотром полиции нравов устраивалась на «точки», тогда еще заполонявшие Тверскую, а потом меня с «облавой» забирали милиционеры, которые не подозревали о том, что я журналист. Для этого материала подходил только этот, кратковременный стиль расследования, потому что на более полное «погружение» в шкуру проститутки я не готова. И вот тут-то выяснилось, что я удачливый журналист. Удачливый — то есть тот, который попадает в истории даже там, где их, по идее, быть не должно. Что могло случиться со мной под прикрытием полиции нравов? Ничего! А в милиции, так я думала, уже и не страшно. После первой облавы произошло именно так. Получила свои впечатления, отсидела в «обезьяннике», поболтала с девчонками и была отпущена восвояси. После второй — так же. А вот после третьей мне «повезло» попасть в отделение, в котором именно в этот день что-то праздновали… Мои «крышеватели» из полиции нравов об этом не догадывались, и преспокойно ждали моего выхода в машине, пока нажравшееся, жирное, красномордое чудовище в погонах, будучи уверенным в моей «профессии», волокло меня на «субботник». Слава богу, вытащили меня все же раньше, чем случилось непоправимое. Но впечатлений осталось — море. И материал имел большой успех.

Однако таких вот однодневных «проб» мне было мало. Слишком много вопросов оставалось без ответа. Я не успевала понять и прочувствовать людей, о которых писала. Не насыщалась впечатлениями. Поэтому я стала искать темы, в которые можно было бы погрузиться глубже. То есть такие, в которых я могла бы жить по общепринятым правилам изучаемого общества, но при этом не нарушать своих моральных законов. Первой такой темой стала жизнь с бомжами. Материал об этом приключении, по аналогии с Гиляровским, был назван «Гулящие люди». Ради него я несколько дней прожила в трущобах, на улице, в коллекторах с «коренными» местными жителями. Я очень долго готовилась к этому, потому что, как выяснилось, попасть в эту тусовку можно, но быть там принятой за свою… Это сродни приходу на зону. Поэтому перед непосредственным погружением я несколько месяцев подряд, якобы бесцельно, шлялась по вокзалам.

Познакомилась с местными мальчишками с позиции, что сама такая же, как и они. Сначала просто приручала — делила с ними хот-доги и рассказывала про «родителей-алкашей», которые «уже задрали». Потом стала ходить к ним «в гости» на костры в полосе отчуждения (это романтичное, идеально подходящее в тему понятие означает всего лишь место вокруг железнодорожных путей, не предназначенное для застройки). Выяснила, что костры и коллекторы, как и дома в обычной жизни, тоже имеют каждый свою репутацию… И вот тогда, наконец, выбрав наиболее приличный «дом», я ринулась с головой в приключения. Как всегда с журналистской точки зрения мне повезло, — очень многих опасностей я просто не учла, поэтому приключения были бурными, страшными, грустными и просто рвущими душу. По окончании, вернувшись домой, я еще долго видела во сне кошмары, ощущала во рту привкус насильно залитого одеколона и выводила вшей. Но печальнее всего было осознавать, как много я так и не смогла рассказать, не поместилось… О том, как помогала бездомной женщине родить в здании заброшенной фабрики и о том, как говорила по душам с малолетним убийцей, о том, как бомжиха показала драгоценное кольцо «с историей», которое она не продаст, даже если будет умирать от голода, и о том, как меня пытали, удерживая голову на рельсах в сантиметре от колеса отправляющегося паровоза…

Я не знала, как убедить руководство, что у меня гораздо больше интересного материала, чем места под него, не умела прорекламировать, не знала, как победить стереотипное «да кому нужно столько читать про рвань эту?» Тогда в КП не было жанра «сериал», и почти вся информация оставалась за бортом газетной полосы. И все вот это недовысказанное запекалось на сердце корочкой неудовлетворенности. Именно из-за этой «корочки» я в конце концов стала выпускать книги. Ведь в них, я могу поместить все, что не удалось рассказать тогда.

Но чем дальше, тем больше мне удавалось убедить руководителей, что я могу делать нечто большее, чем «возьми свои два разворота и отойди от гробика». Люди читали мои материалы и откликались, потому что это было про их мир, про их жизнь. И мне давали все больше места. Владимир Николаевич Сунгоркин и его заместитель Алексей Эдуардович Ганелин (еще один строгий и мудрый «отец-основатель» моей журналистской личности) взяли на себя тяжелый труд читать и править огромные тексты-сериалы и каким-то волшебным образом утрамбовывать их в газетный формат. За что им низкий поклон, потому что иначе впоследствии не было ни этой, никаких других моих книг…

Сериалов «испытано на себе» в моей журналистской биографии набралось десятки! Чтобы понять психологию инокинь, я жила в монастыре послушницей (строила храм, рубила дрова, держала строгий пост, по 10 часов стояла на молитвах, засыпая прямо на коленях…). Чтобы осознать место женщины на войне, пошла санитаркой в Чечню (таскала на себе раненых ребят, драила «взлетку», утешала искалеченных, выслушивала брошенных, ассистировала на операциях…). Самое тяжелое было в том, что половину интереснейших деталей приходилось умалчивать потому, что не хотелось подставить людей. Ведь даже если изменить имена, можно вполне вычислить, про кого именно тот или иной эпизод. Это потом я дойду до того, что буду менять местами не только имена, но и события, полностью путая хронологию так, чтобы вычислить участников того или иного эпизода было бы просто нереально. А тогда я очень четко блюла очередность событий. Я не могла написать некоторые откровенные признания матушки-настоятельницы, потому что она была жива, и не подразумевала, что я буду писать все, что она говорит мне тет-а-тет. То же самое с «санитаркой». Я написала только о том, как работала в Ханкалинском госпитале, но умолчала о том, как ходила на операции с чеченским ОМОНом — не хотела подставлять командира.