— Господа! — громогласно объявил Айсман. — С нами Штирлиц!
Фашисты, побросав свои дела, бросились обнимать русского разведчика.
— Хайль Штирлиц! — возопили они.
— А я, я что говорил! — захлебываясь кричал Холтофф. — Еще вчера, помните, я рассказывал, что мне приснился сон, будто Штирлиц меня трахнул по голове бутылкой!
— Качай его, ребята!
Потом Штирлица и Бормана усадили за рулеточный стол. Услужливые официанты тут же поставили перед ними шнапс, пиво и закуску. Красотки, столпившись позади счастливых эсэсовцев, ссорились, кому первой спать со знаменитым разведчиком.
Все ждали, что Штирлиц произнесет тост. Штирлиц встал, прокашлялся и сказал:
— Ну, у вас тут — прямо Германия! Я оценил! Здесь, среди вас, я снова себя чувствую себя молодым, пьяным и веселым!
— Для этого мы и вывозили бункер фюрера, — прослезился Айсман. — Тут у нас не только ресторан, казино и публичный дом, здесь у нас и досье разные. Бог ты мой, есть даже коллекция Мюллера!
— Не верю! — пошутил Штирлиц.
— Прямо дом родной. Мы здесь и с агентами встречаемся, такой психологический эффект производит! А в подвалах храним оружие и взрывчатку. И все немецкое! Все вывезли из Германии! Даже пиво! — спешил поделиться новостями Айсман.
— Девочек тоже из Германии вывезли?
— Нет, — всхрапнул Айсман. — Девочки местные.
— Друзья! — сказал Штирлиц. — Я пробыл тут всего десять минут, но уже чувствую себя, как на Родине! За вас!
— Гип-гип, ура! — хором завопили эсэсовцы.
Штирлиц выпил шнапсу. Слуга-кореец налил еще.
— Мой корейский слуга Кан Дон Ук, — похвалился Айсман. — Золотой парень. За два месяца выучил немецкий.
— Уважаю, — сказал Штирлиц. — А чем вы сами тут занимаетесь? Корейский учите?
— Мы готовим заговор против Ким Ир Сена, — сказал Айсман. — Свергнем власть коммунистов и объединим Северную Корею и Южную.
— Парень, — спросил Штирлиц у корейского слуги. — Хочешь объединения Южной и Северной Кореи?
— Да, конечно, — сказал кореец. — У меня там семья.
— Хорошо, — Штирлиц доброжелательно кивнул. — Хочешь быть моим слугой?
— Хочу.
— Айсман, ты мне подарил своего слугу, — проинформировал друга Штирлиц.
— Бери, — Айсман махнул рукой. — У меня еще трое есть! И все трое — тоже золото!
— Садись, Кан, — предложил корейцу Штирлиц. — Слугой ты мне не будешь, я против этих господских штучек. Будешь моим адъютантом, но слушаться только меня, понял?
— Понял, господин Штирлиц! — ответил адъютант Кан, подобострастно глядя на Штирлица.
— Налей себе водки.
Кореец присел рядом и налил себе стакан шнапса.
— Значит, Айсман, вы затеяли заговор.
— Ну.
— И кто у вас главный? Гиммлер?
— Нет, Гиммлер умер. Это я уже говорил!
— Геббельс?
— Нет, Геббельс сейчас в США стал доктором-гинекологом.
— Геринг?
— Нет, он в Италии занимается производством туалетной бумаги.
— Засранец, — заклеймил Штирлиц.
— Не скажи, у него три больших завода.
— Тогда кто? Не Мюллер же?
— Нет, конечно. Мюллер во Франции снимает порнографические фильмы, печатает порножурналы и открытки. В основном черно-белые, но есть и цветные.
— Что, негры с белыми? И с китайцами?
— Ну так! — засмеялся Айсман. — Мюллер теперь у нас большой человек!
— А главный-то кто?
— Ты не поверишь, но это Кальтенбруннер. Говорят, он совсем не постарел. Правда, лично я его никогда не видел, ни в Рейхе, ни здесь…
— Я тоже, — сознался Штирлиц.
— Говорят, он сделал себе операцию по омолаживанию организма и не стареет, — доложил Холтофф.
— И сколько вас тут, немцев?
— Около сорока. Во время войны большинство из наших были в «Гитлерюгенде», а некоторые вообще еще пешком под стол ходили. Молодежь! — Айсман сосчитал по пальцам. — Да точно, если посчитать меня за двоих, то будет ровно около сорока человек! А если посчитать тебя, Штирлиц, меня и Бормана — можно сказать, что все сто! Мы, зубры старой закалки, каждый стоим двадцати человек!
— Отлично, — сказал Штирлиц. — К черту Кальтенбруннера! Заговор возглавлю лично я! Хватить тянуть кота за хвост!
— Хайль Штирлиц! — вновь завопили эсэсовцы, как заведенные.
— Правильно! — подхватил Борман. — Хватит на кофейной гуще гадить!
Борман только что вернулся из задних комнат, уже облаченный в эсэсовский мундир. Он сел между Айсманом и Холтоффом, и, глядя на них, Штирлиц испытал приступ сентиментальности. Бывало, как дашь кастетом по этим милым сердцу рожам!
— Теперь поговорим о деле, — Штирлиц хлебнул шнапса и закусил малосольным огурцом.
— Дела идут с трудом, — признал Айсман. — Мы завербовали кучу корейских агентов, но никто из них не хочет ехать в КНДР. Боятся, что их поймают и заставят строить социализм. А у нас такие планы! Можно взорвать дамбу, наслать на поля саранчу или подсыпать в колбасу крысиной отравы…
— Это все мелочи, детский сад какой-то! — Штирлиц встал. — Мой план лучше.
Эсэсовцы обратились в слух.
— Мы садимся на танки, едем к границе, быстро переезжаем ее, с налету захватываем город за городом! Пока коммунисты не опомнились, захватываем Пхеньян! И все, Корея наша! Преимущество моего плана — в его внезапности! Никто от нас такой наглости не ожидает, поэтому все должно получиться!
Штирлиц торжественно протянул руку, словно пытаясь ухватить за хвост грядущее.
— А народ Кореи встретит нас с распростертыми объятиями. С народом я уже договорился, — Штирлиц похлопал по плечу своего новоиспеченного адъютанта Кана. — Народ давно уже мечтает объединить страну!
Пораженные эсэсовцы восхищенно переглядывались.
— Я бы до такого никогда не додумался, — сказал Айсман, сверкая своим глазом.
— Когда выступаем? — спросил Холтофф.
— А чего ждать? — Штирлиц приложился к пивной кружке и осушил ее. — Надо действовать, пока шпионы не успели ни о чем настучать, пока северные корейцы ничего не подозревают. Наступление начнем прямо завтра, в воскресенье, в четыре часа утра!
В ответ эсэсовцы радостно завопили.
— Официант! Еще пива! — позвал Штирлиц.
— Господин Штирлиц, — подобострастно проговорил официант. — Прошу меня сердечно извинить, но пиво кончилось.
— Айсман, где тут у вас можно попить пивка?
— Да где угодно! Есть тут кабачок один под названием «Розовый бегемот». Там весьма неплохо.
— Пойдем туда! Надо к четырем утра как следует подготовиться!
— Ребята! — объявил Айсман эсэсовцам. — Все идем готовиться в «Розовый бегемот»!
С радостными возгласами бригада Айсмана потянулись на выход.
ГЛАВА 11. ДИКАЯ СТРАНА, ДИКИЕ НРАВЫ
Из бункера выходили через парадный выход, чистыми и хорошо освещенными коридорами.
— Слушай, Айсман, — спросил Борман, обгладывая на ходу куриную ножку, прихваченную со стола. — Раз из вашего бункера есть отличный выход, через который мы идем, то за каким хреном мы лезли через эту вонючую канализацию?
— Борман, ты не фига не понимаешь! Надо же было показать Штирлицу, как мы хорошо организованы, какая у нас классная конспирация! Скажи, Штирлиц!
— Ясный пфенинг, — согласился Штирлиц, которому выражение «ясный пень» уже приелось.
Фашисты погрузились в три грузовика и с песнями поехали в кабак. Айсман, любовно глядя на Штирлица, думал: «Надо бы мне тоже заказать трость с железным набалдашником!»
Грузовики подкатили к «Розовому бегемоту». Сквозь стеклянные витрины, исписанные иероглифами, проглядывался уютный зальчик. В зале гудели разноцветные пивные автоматы, стоящий за стойкой бармен подавал более крепкие спиртные напитки и закуску. Над входом светились два иероглифа. Сначала синим загорался один, затем зеленым другой, и, наконец, оба иероглифа загорались желтым цветом.
«Что все это значит? — удивился Штирлиц. — Неужели загорается — «Пива нет!», «Пива нет!»»?
Пиво и веселье в кабаке были в самом разгаре. Команда американских бейсболистов праздновала свою победу. Бейсболисты, все как на подбор здоровенные, мускулистые, лакали пиво, обнимали красивых корейских девушек и сквернословили. Упившийся тренер в одиночестве поднимал тосты за состоявшуюся победу, но его никто не хотел слушать.
Мимо ресторанчика, приплясывая и напевая «Харе Кришна! Харе Рама!», проходила толпа выбритых наголо кришнаитов в оранжевых одеждах.
— Штирлиц! — обрадовался Борман. — Это же кришнаиты! Я пойду пообщаюсь!
— Пообщайся, — разрешил Штирлиц. — Только много не пей!
— Да ты что? Мы поговорим о душе, о смысле жизни… Я давно уже хотел выяснить, кем я был в своей прошлой жизни.
— Смотри, чтоб тебя наголо не обрили! — пошутил Штирлиц. Эсэсовцы громко заржали, так как Борман уже лет сорок был лыс, как бильярдный шар.