Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прочитав ещё раз обращение, Митя пришел к невеселому выводу: для того чтобы отпечатать этот документ, надо было вернуть рабочих в типографию, а для того чтобы вернуть их, надо прежде отпечатать этот приказ к возвращению.
Сердито сплюнув, Митя сунул обращение в карман, надвинул папаху на уши и мрачно поглядел вдоль пустынной улицы. В конце её появились два пешехода. Митя подумал было, не из типографщиков ли кто-нибудь идет на работу, но, внимательно вглядевшись, убедился, что это не рабочие. На одном из пешеходов была долгополая шинель, на другом - матросский бушлат. В следующее мгновение Митя узнал в красноармейце Маенкова, сменившего изодранный бушлат на шинель. Маенков шел в обнимку со своим спутником, и у Мити мелькнула мысль, что Маенков пьян. Но тут он приметил, что из-под черной ушанки второго пешехода выглядывает белая повязка, и решил, что Маенков ведет в лазарет раненого.
Спустя минуту всё объяснилось. Перед Митей предстали Маенков и Ефим Черняк. Они стояли, обняв друг друга за плечи и держа на отлете дымившиеся американские сигареты. Лица их сияли довольством, оба улыбались во весь рот, и, глядя на них, Митя не мог не улыбнуться им в ответ. Он не удивился тому, как сумел Маенков разведать, что дружок его в Шенкурске, как смог разыскать его так скоро и простить прежние прегрешения. Он просто обрадовался, что перед ним прежние неразлучные друзья, и поднялся, чтобы обнять Черняка. Потом все трое уселись на крылечке, и Митя спросил:
- Ну как, Ефим? Воюешь?
Вопрос этот можно было принять за обычное «как живешь?», но то ли интонация была у Мити какая-то особая, то ли самое слово «воюешь» имело для прежних отношений Мити и Черняка особый смысл, только вопрос прозвучал так, что на него нужно было ответить длинным и правдивым рассказом. Рассказ этот, по-видимому, был труден для Черняка, и Маенков, так же как и Митя, понял это и поспешил на помощь другу. Он тронул Митю за рукав и сказал доверительно:
- Ты, товарищ комиссар, не думай. Тут все правильно и за казенной печатью. То теперь не Ефимка Черняк, а верный боец, получивший благодарность в приказе и два ранения. Он теперь, как стеклышко, сквозит на свету, а в темноте и вполне за человека сойти может!
Маенков усмехнулся, собираясь, видимо, припечатать ещё что-нибудь веселое, но вдруг свирепо нахохлился и сказал с угрозой:
- Ежели что, я бы его собственной рукой - в штаб Духонина! Он это знает. Он и когда уходил - знал, стервец!
Митю и обрадовали и несколько встревожили слова Маенкова. Он мельком и украдкой оглядел Черняка, боясь, что угроза, прозвучавшая в словах друга, и намек на старые грехи оскорбят матроса. Но Черняк только головой тряхнул.
- Все в порядке, - сказал он весело. - Держим разговор!
И они «держали разговор». Митя справился о Ситникове, к которому в памятную ночь отправил матроса, но оказалось, что до Ситникова и вообще до Двины Черняк не дошел. Почти на полпути он примкнул к стоявшему на Вельском направлении отряду матросов. Вместе с ним он и наступал на Шенкурск. Впрочем, в особые подробности Черняк не входил, так как Митя, одержимый одной заботой, тотчас перевел разговор на листовку, которую он во что бы то ни стало должен сегодня выпустить. Сам Митя тоже не был многословен и, объяснив дружкам, в чём дело, объявил, поднимаясь с крылечка:
- А теперь баста! Объявляю вас на осадном положении и прикомандировываю к типографии, пока не выпустим обращения.
- Есть, пока не выпустим обращения! - весело козырнул Маенков.
- Точка, - сказал Черняк, похлопывая рукавицей о рукавицу. - Волноваться не будем, волноваться вредно!
- Правильно! - кивнул Митя. - Открываем военный совет. Какие меры предлагаешь, чтобы пустить машину в ход?
- Человека надо достать, - сказал Черняк. - Индивидуя какого-нибудь из здешних, который с местностью знаком.
- А может, лавочку открыть? - предложил Маенков, показывая глазами на дверной замок. - Собачку сбить и поглядеть как и что.
- Подождем, - остановил Митя. - Поищем сперва мирных путей.
Он подошел к воротам, оглядел их и, повернувшись к Черняку, мигнул на ворота:
- А ну, Ефим, на разведку: Может, языка достанешь.
Черняк быстро подступил к воротам, тряхнул их плечом, потом ловкими обезьяньими движениями влез на забор и перемахнул во двор.
Митя и Маенков остались снаружи. Прошло с четверть часа, прежде чем они услышали, что кто-то подходит к воротам с внутренней стороны. Вслед за тем звякнул ключ и глухая калитка распахнулась. За ней стоял Черняк и древний старик в ещё более древнем бараньем тулупе, какие носят ночные сторожа.
- Убил медведя, - отрапортовал Черняк, указывая веселыми глазами на старика. - В подвале окопался, лапу сосал!
Старик испуганно покосился на матроса и, пропуская в калитку Митю и Маенкова, бочком отодвинулся в сторону.
- Есть другой вход в типографию? - спросил Митя.
- Вход? - заскрипел старик. - Вход-от есть, как же.
Потоптавшись на месте, он с неожиданной бойкостью засеменил в глубь двора. Все двинулись за ним следом и, обойдя небольшое зданьице типографии, стали у черного хода.
- Открывай, дед, - сказал Митя. - Да не бойся, мы ничего худого ни тебе, ни типографии не сделаем. Город занят красными, и мы от советской власти пришли. Ты кем тут, деда? Сторожем, что ли?
- Я-то? - переспросил старик, ежась не то от холода, не то от страха. - Я-то сторожем. Это как есть.
Он поднял на Митю белесые, с хитринкой глаза; спокойный деловитый вид Мити успокоил его. Но тут Черняк нетерпеливо толкнул его под локоть, и старик снова заробел. Суетливо пошарив под шубой, он достал связку ключей и стал наугад совать их один за другим в висящий на дверях замок.
- Эх, папаша! - сказал с досадой Маенков, которому надоела бестолковая суетня старика. - Да ты, я вижу, по старости и службу забыл. Дай-ка мне!
- А пожалуйста, - обрадовался старик, подавая дрожащими руками ключи, - только и вам то же самое - не попасть!
- О нас не тревожься, папаша, - сказал Маенков, подступая к замку, и стал примерять ключи. Ни один из них к замку не подходил. Он еще раз перебрал их все и угрожающе повернулся к старику: - Ты что же это, дядя с барки? То вовсе не те ключи!
- Не те, - с готовностью откликнулся старик, - не те и есть.
- Что же ты, коли так, вола вертишь! - рявкнул Маенков, теряя терпение и наступая на старика. - А ну, давай те.
- А те у Василь Васильича, - задребезжал старик, пятясь от Маенкова, и вдруг закричал тоненьким неестественным голоском: - Вы на меня за ради бога не напирайте! Я помереть могу со страху, вам и вовсе не попасть тогда в дверь!
Маенков оторопело уставился на старика. Митя стал между ними и спросил спокойно:
- Кто это Василь Васильич, деда? Кем он тут у вас?
- Василь Васильич? - переспросил старик, сразу затихая и успокаиваясь. - Василь Васильич, известно кто, - хозяин.
- Хозяин, - проворчал, приходя в себя, Маенков. - Какой такой может быть тут хозяин!
- Капитал, - сказал поучительно Черняк, снимая рукавицы и доставая из кармана бушлата пачку сигарет. - У них капитал абсолютно царит. Они еще белые.
- Так ключи, значит, у хозяина? - спросил Митя нахмурясь.
- У Василь Васильича, у него, - закивал головой старик.
- Вот, старая кочерыжка, путаник царя Давида, - сплюнул в сердцах Маенков. - Теперь замок ломать придется!
- Постой! - вступился Митя. - Сломать всегда успеем. Погодим, может быть, хозяин подойдет или рабочие. Сколько сейчас времени?
Часов ни у кого не оказалось, но у старика был свой, никому неведомый способ узнавать время. Он поднял к темному небу растрепанную бороденку и, прищуря один глаз, сказал с уверенностью:
- Надо быть, через час работу начинать!
- А во сколько у вас начинают работу? - спросил Маенков.
- А когда придут, тогда и начинают.
- Ну, а придут-то во сколько? - зарычал Маенков, вытирая смокшее лицо. - Ох, папаша! Чую я, помрешь ты не своей смертью!
- Свят, свят! - закрестился старик, тряся бородой. - В осмь придут, богородица-дева, радуйся. В осмь, говорю.
- Ишь, контра! - засмеялся Маенков. - Всё знает, а прихиляется. Хитрый лешак!
- Хитрый, - согласился старик, ободренный смехом Маенкова, - хитрый, милок. Поживешь с моё, и ты простоту кинешь.
- Ладно, - вмешался Митя. - Будет! Так через час, говоришь, придут?
- Рельсы жизни моей. Книга 2. Курский край - Виталий Федоров - Историческая проза
- Твой XVIII век. Твой XIX век. Грань веков - Натан Яковлевич Эйдельман - Историческая проза / История
- Царица-полячка - Александр Красницкий - Историческая проза