Читать интересную книгу Друзья встречаются - Илья Бражнин

Утром подошел белый полк и ринулся на укрепленные за ночь позиции красных. Ушедшие слышали издали гул канонады и прибавили шагу.

Ситников через два часа после выхода почувствовал страшную усталость. Через четыре часа он качался на ходу как пьяный, через шесть - он уже ничего не чувствовал, сосредоточив все свои усилия на том, чтобы не упасть: он знал, что если упадет, то уже не встанет. Через семь часов он всё-таки упал и, лежа, заплакал бессильными ребячьими слезами.

В ту же минуту колонна остановилась на короткий отдых. Бойцы сели в снег, каждый там, где его застала остановка. Только артиллеристы отвалились от пушки, как от злейшего врага. Она осталась посредине пробитой тропы, и всё удивились, что она ещё при отряде. Они не могли поверить, что сами притащили её сюда.

- Сплясать бы… - сказал ротный остряк Сашка Витязев, не будучи в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой.

- Костры бы развести, - сказал командиру его молодой помощник. - Ребята померзнут, да уже и померзло много!

- Думаешь? - проворчал командир, сурово глядя на помощника. - А если беляки по кострам обнаружат?

Помощник смутился. У него дрожали от усталости колени. Давно помороженная щека была фиолетовой.

- Можно и не разводить, - пробормотал он, опуская голову.

Командир задумался. Потом принялся высчитывать вслух:

- Четыре версты в час… Двадцать восемь… двадцать пять, скажем. В сторону уклон от прямой верст десять… Хорошо. Только на всякий случай - не очень разводи! Числом можно побольше, но аккуратнее, чтобы дым невысокий, до вершин рассасывался… Ну, давай!

Последнего перехода Ситников уже не помнил. Никогда Ситников не думал, что человек может так страдать и притом ещё двигаться вперед, сделать переход в семьдесят пять верст и протащить вместе с товарищами на руках тяжелую шестидюймовку. Это было невозможно, и это невозможное было сделано.

Отряд вышел на опушку. Шестидюймовку осторожно поставили за пригорком. Артиллеристы упали возле неё и принялись глотать снег.

Светало. Отряд притаился. Вернулась высланная вперед разведка. Командир торопливо прошел к орудию. Артиллеристы поднялись. Отряд бесшумно построился. Впереди, за стволами, в открытом поле мелькали рыжие пятна. Это были бараньи шубы интервентов.

- Орлы! - сказал командир негромко, но взволнованно. - Честное слово, орлы! Таких нет в мире бойцов, как наши! Одним словом, держитесь, ребята, а то башки поснимаю, честное слово!…

Он развернул отряд широко по фронту и, приказав ложиться, побежал к орудию.

Шестидюймовка глухо рявкнула… Потом ещё и ещё. Охапка рыжих шуб веером взметнулась вверх. Слева ударил орудийный залп.

- Наши бьют! - крикнул Сашка Витязев, залегший рядом с Ситниковым.

Шестидюймовка оглушительно бухала над самым ухом. Полуоглохший, Ситников лежал, зарывшись в снег, плохо соображая, что вокруг него творится. Он не смог бы сказать, сколько длилась канонада - десять минут, час, два… Вдруг наступила тишина. Командир выскочил вперед и поднял бойцов на ноги. Мгновение он постоял, вытянувшись в струнку и оглядывая лежащее перед ним поле, затем выхватил маузер и побежал. За ним устремился весь отряд. Взбитая ногами снежная пыль поднялась высоким сияющим облаком.

Ситников бежал вместе с другими, чувствуя необыкновенную легкость. Слева загремело «ура». Батальонный, оставив позиции, повел своих в атаку. Двусторонний удар был молниеносен. Белые были смяты и растрепаны. Часть сдалась в плен, часть отошла на укрепленные позиции.

Двинцы бросились за ними следом, вцепились мертвой хваткой, не давая ни минуты передышки, вконец измотали и себя и противника; двадцать второго января снова обошли его и в ночь на Двадцать пятое, в полном соответствии с планом, загнали в Шенкурск.

Однако и этот успех не решал всей операции. Оставалась ещё западная железнодорожная колонна, подход которой должен был завершить окружение Шенкурска. Она уже вышла из непролазных лесов и двигалась по дороге от Верхне-Паденьги к Тарнянской волости, примыкавшей к самому Шенкурску. По мере приближения к городу бои становились всё более и более ожесточенными. Пластуны и добровольческие кулацкие части, выставленные против западной колонны наступающих, дрались с остервенением и ни одной деревни не отдали без боя. Но с боем всё же приходилось отдавать.

Неприятель отходил. Красные части вцепились ему в хвост, и он, уползая в нору, втягивал их туда за собой.

- Вроде пастухов мы теперь, - пошучивал неугомонный Маенков. - И пасти нам эту брыкливую скотину до самого Шенкурска, а уже там и подоим.

- Молочка захотел, - усмехнулся Вася Бушуев.

- Всего захотел, товарищ командир. Да ещё сверх всего кое-что. Я сызмальства жадный, а теперь мой аппетит на весь свет размахнулся. Дай только пластунов причесать.

Но пластунов причесать было не так просто. Они умели драться и дрались отчаянно. И всё же измученные непрерывными переходами и боями красноармейцы, из которых каждый второй был или ранен, или обморожен, неуклонно, шаг за шагом продвигались к Шенкурску.

Вечером двадцать четвертого января колонна с боем вышла к городу и последним ударом загнала неприятеля за линию укреплений. Третья и последняя колонна наступающих заняла исходные позиции для штурма города. Штурм был назначен на два часа ночи.

Но противник не принял боя и, под прикрытием темноты, оставил город. Боясь полного окружения и неминуемой сдачи в плен всего гарнизона, американцы, канадцы и белогвардейцы кинулись в узкий проход между несомкнувшимися западной и восточной колоннами.

Они уходили на север. Там они имели перед собой только орудовавший возле Шеговар партизанский отряд и рассчитывали, легко опрокинув его, вырваться из окружения.

Разведка вельцев нашла город опустевшим. На рассвете красные части вступили в Шенкурск.

Глава двенадцатая. ГОРОД ОЖИВАЕТ

Утром мертвый город ожил. Железнодорожники перемешались с вельцами и двинцами. Искали земляков, однополчан, допытывались о том, как шли, как бились, жевали на ходу английские галеты - трофей победителей. Над зданием бывших казарм бился на ветру красный флаг. Перед входом толкалось множество народа.

Какая-то молодайка висела на плече безусого красноармейца, и рука её, закинутая ему на шею, судорожно цеплялась за обтрепанный ворот шинели. Чистая тугая щека прижималась к свалявшемуся грязному сукну, губы вздрагивали, в глазах стоял безотчетный испуг, она улыбалась и плакала одновременно.

Красноармеец ошалело глядел на неё, часто моргал глазами, смущенно оглядывался на стоящих кругом товарищей и растерянно бормотал:

- Чего же ты… Вот дура-баба… Мамка-то жива ли? Ах ты боже мой!…

Часовой у дверей казармы сочувственно и сокрушенно вздыхал. Он, как и этот безусый, был из шенкурят, но в суматохе, как на грех, его затолкали в караул, и он не успел сбегать домой.

Вереница саней везла к походному лазарету раненых. Молодуха испуганно уставилась на них, тихонько вскрикнула: «Ой, что же это, миленькие, как много» - и тесней припала к мужу.

Митя, держа на перевязи пробитую пулей руку, внимательно всматривался в обескровленные лица раненых, словно искал среди них кого-то.

Он в самом дел искал. Он бегло обмеривал взглядом каждого встречного и, обгоняя впереди идущих, заглядывал им в лица. Сейчас, в эти первые часы после занятия города, у него не было времени на розыски Ситникова через штаб двинцев, и он надеялся на случайную встречу.

Случай не выпадал, жданной встречи не было. Так и дошел Митя, напрасно разглядывая прохожих, до цели своего короткого путешествия - до типографии, в которой ему поручено было отпечатать обращение к населению Шенкурска.

Подойдя к типографии, Митя увидел, что на двери ее висит огромный замок, а выходящие на улицу окна плотно закрыты ставнями. Митя обошел типографию кругом. Типография была окружена со всех сторон высоким глухим забором, и никакого другого входа не оказалось, не считая ворот, которые, как и крылечко с закрытой дверью, выходили на улицу.

Митя атаковал ворота, но, как яростно ни стучался, ничего этим не достиг. Раздосадованный неудачей, он присел на крылечке типографии, вынул из кармана листок с обращением и пробежал глазами по его строчкам. В обращении объявлялось о занятии города регулярными частями Красной Армии, об очищении его от контрреволюционных банд и иностранных захватчиков и о восстановлении советской власти. Граждане Шенкурска призывались к спокойствию и к сохранению революционного порядка. Всем рабочим и служащим предлагалось вернуться на свои места, к своим занятиям, чтобы всеми мерами способствовать скорейшему налаживанию советского аппарата.