безумные убийцы.
Там – вечные мученики ада,
Тут – дохлые страдалицы стада.
– Смеёшься?
Ты смеёшься?
Где-то там – все хохочут,
Где-то тут – все умрут.
Где-то там – сердце режут пополам,
Где-то тут – души наши мнут.
– Чуешь?
Ты чуешь?
Там – гниют чёрные трупы,
Тут – бурлят кровавые супы.
Там – довольно кричат бесы,
Тут – дьявол встаёт на весы.
– Чувствуешь?
Ты чувствуешь?
Где-то там – чёрт ходит по утрам,
Где-то тут – затерялся старый плут.
Где-то там – боль плетётся по полям,
Где-то тут – смерть идёт по твоим следам.
Я в недоумении и в глухом страхе оглянулась по сторонам, пытаясь понять, кому принадлежал скрипучий гортанный голос, старой скрипкой раздавшийся у меня в голове. Над головой пролетел серо-чёрный кит, который, казалось, в один момент даже посмотрел на меня белыми глазами, но уже в следующую секунду скрылся во тьме портала.
– Что вообще тут происходит…
– Киты умеют разговаривать, детка, – Адлер облизал оставшуюся кровь со своей руки. – И только стихами.
– Жуть.
– Какая есть.
Он прыснул от смеха и, взглянув на своё отражение в ноже, слизал с него кровь. Настоящий маньяк – с такой кровожадностью и извращением он это делал, словно не было ничего вкуснее собственной крови.
– Зачем ты «кормил» свои чувства? – я пыталась разгадать логику его действий.
– Чтобы они стали сильнее, – Адлер медленно растянул красные губы в оскале. – Ненавижу, когда ты сдерживаешь свои чувства. Поэтому приходится «кормить» свои, чтобы почаще к тебе наведываться. И плевать я хотел на твоё мнение.
– Оно и понятно, – огрызнулась я, не в силах отделаться от ощущения лжи. – Тогда почему мои эмоции под водой?
– Ты их сама туда затопила. Не мои проблемы, что ты их туда поместила, и совершенно не моя вина, что ты попала к ним туда. Ты ещё до сих пор не сказала спасибо за спасение, дорогуша.
Меня вновь передёрнуло от воспоминаний. Одно касание – одно чувство. Второе – ещё одна эмоция. Третье – другое. И так много раз, пока все ощущения не смешались в одну мутную кучу, словно грязная вода из-под акварельных красок стекала в водопровод. Теперь понятно, почему в тот момент я испытывала совершенно разные спектры эмоций: от дикого ужаса до полного безумия отчаяния. «Твои эмоции тобой недовольны. Чем ты им так насолила?» – вспомнила я слова Адлера и задумалась: а не этим ли они мной недовольны, что я каким-то образом заточила их под воду? Но странно всё это…
– А если бы ты меня не спас, то что бы случилось? – я внимательно изучала острый профиль Адлера, задумчиво смотрящего на нож.
– Ты бы умерла как личность, – легко сказал он и улыбнулся.
– И ты бы встал вместо меня? – нахмурилась я, не совсем всё осознавая.
– Возможно.
– Тогда зачем было тащить меня на лёд?
Парень засмеялся.
– А что, мне было реально интересно, выдержит ли лёд твой вес!
– Не выдержал! – разозлилась я на его выходку, сподвигшую меня на глупый поступок. – Я могла умереть!
– Но не умерла же, – издевался Адлер, получая от моего гнева настоящее удовольствие.
Я вдруг замерла.
– Но если я не умерла… то кто меня спас?
Внезапное оглушительное шуршание перекрыло все звуки, точно кто-то двигал по столу микрофон, включённый на полную громкость. Глухие удары и скрипы доносились откуда сверху, и я обомлела от увиденного, когда задрала голову. Точно силуэт в заброшенном доме, безликая тёмно-серая тень размытыми краями расползлась по туманному небу, руками упираясь в него. Такое впечатление, будто кто-то из внешнего мира пытался попасть в Закулисье, ладонями прижимаясь к невидимому стеклу. Но неизвестный гость легко преодолел преграду: немного поддавшись вперёд, он медленно протянул руку вниз.
В мою сторону.
Чёрные пальцы становились всё чётче и ближе. Ближе, ближе и ближе. А я даже двинуться с места не могла – нет, не из-за страха, а из-за неведомой мне мистики собственного сознания.
Чёрт, надо что-то делать.
Надо что-то делать. Что-то…
Тёмная ладонь раскрылась прямо передо мной, заслонив собою весь вид. Я зажмурилась и…
XIII: А от любви появились слёзы
Выйдите из головы и войдите в сердце. Меньше думайте и больше чувствуйте. Не привязывайтесь к мыслям, погрузитесь в ощущения… Тогда оживет и ваше сердце.
Ошо
…и проснулась.
Внутри – усталость. Напряжение. Тревога.
Серые краски смешивались с красными, белыми, чёрными, синими – так времена года сменяли друг друга, в конце концов превращаясь в одну привычную рутину и обрекая себя верную гибель. Но когда она будет? Никто не знал. Возможно, уже очень скоро…
Так холодно. Так тяжело. Так грустно.
Не разлепляя век, я укуталась посильнее в толстое одеяло, ощущая себя заболевшим ребёнком в морозный зимний день. В такие моменты всегда хотелось находиться дома как можно дольше, смотреть на метели из окна, оставаясь в тёплой квартире и попивая горячий чай. Что-то во всём этом всегда было уютное, доброе, безопасное. О тебе позаботятся, ты отдохнёшь, наберёшься крупинок душевного тепла и светлячков радости, а затем уверенно встанешь на ноги и продолжишь жить с новой силой. А пока – пауза. Время, когда можно было стать сгустком лени, веселья и отдыха. Время, когда можно было сделать глубокий вдох и выдох, наполнить себя энергией после всех её затрат. Ведь люди как машины – они не вечные двигатели, чтобы только учиться, работать и трудиться. В какой-то момент у всех бывают поломки, паузы жизни, когда ты выпадал из круговорота событий и мог наконец-то побыть один. Но не в одиночестве.
Под эти мысли я зажмурилась от некого удовольствия и вдохнула запах одеяла – такой непривычный, старый, мятный, точно на него слишком часто проливали чай с мятой или другими вкусами. Да и на ощупь ткань казалась незнакомой. Что-то было не так… а у себя ли дома я вообще оказалась?
Резко распахнув глаза, я с ужасом вынырнула из-под одеяла, но почти сразу же успокоилась, когда увидела Филис – если она рядом, значит, всё хорошо. Громко слушая музыку в голубых наушниках, она что-то рисовала в потрёпанном толстом альбоме, из которого торчали в разные стороны вложенные рисунки с гуашными красками. Как и сегодня утром, подруга что-то тщательно вырисовывала на листе бумаги, до этого предварительно убрав светло-русые кудри разноцветными заколками, качала головой в такт своей музыки и казалась полностью погружённой в своё творчество.
Такой спокойной, тихой и задумчивой Филис была сейчас –