Читать интересную книгу Брачные узы - Давид Фогель

— Ей ведь уже удаляли полип летом, — удивился Врубичек. — Как видно, полипы по природе своей вырастают снова, а-а?

— Да, летом удаляли с одной стороны, а теперь — с другой. Видно, так надо было, доцент Шрамек специалист в этой области… Он опасался, что если не сделать операцию немедленно, то полип в конце концов разрастется и перекроет носовые проходы целиком… Ха-ха, эти полипы такие пройдохи!..

На одно мгновение всем вдруг представилось отвратительное существо, черное и продолговатое, размером с фасоль, все больше и больше раздувавшееся в темном пространстве ноздри какого-то призрачного, абстрактного носа.

Хозяйка тяжело вздохнула:

— Операция, операция. Хуже этого ничего нет на свете. Я думаю, если бы мне велели делать ее, я бы померла от страха. Да к тому же разве можно полагаться на врачей? Врач — он ведь тоже человек! Они и ошибаются, и часто режут не в том месте, по здоровому… Мне рассказывали о таких случаях. А бывает, и нарочно делают такое, по злобе. Им-то чего? Так, игра. Боли-то они не чувствуют!

— Ну, это вы немного преувеличили, фрау Врубичек. Конечно, бывает, и ошибаются, потому как в природе человека ошибаться. Но преднамеренно не вредят.

— Моя старуха, — вступил Врубичек, — больше всего боится операций. Это у нее старая болезнь. С тех пор как ее сестра умерла от неудачной операции. Уже двадцать лет прошло, а она все не может успокоиться. Но ведь нельзя по этому судить обо всех. Бывает, ботинок уж так порван, что никак его не починишь, — что ж теперь, обвинять сапожника, который попробовал починить, да не вышло? Конечно, бывает, что и хороший ботинок в дурные руки попадет, так ведь и это еще ничего не доказывает.

— Нет-нет, — возразила старуха, стоя уже возле стола; глаза ее были влажны от навернувшихся слез, — ты всегда готов людей оправдывать, потому что издалека на них смотришь, а издалека даже осколок стекла бриллиантом выглядит. Я их тогда так просила, умоляла, чтобы не делали операции. Она такая здоровая была девушка, господин Гордвайль, да вы хоть Карла спросите, — кивнула она в сторону мужа. — Он ее хорошо знал. Мы уже несколько лет были женаты. Красавица была, девятнадцать лет всего! А те убийцы ее забрали и порезали ей живот. Я кричала: отпустите ее! Не надо операции! Она сама поправится! Где это слыхано, чтоб у человека живот заболел и сразу же резать! А все говорили: врачам видней! Если врачи говорят рак, так уж точно рак, а не селедка! А когда рак, то ничто не поможет, кроме операции. А девчонка — вот те крест — до сих пор жила бы, как ты и как я, кабы не врачи! Да им-то какая разница, врачам этим? Одной девчонкой меньше в мире, эка важность!

Хозяйка устало опустилась на стул.

— Вы, может, думаете, господин Гордвайль, — снова завела она, — что ее кончили только одной операцией? Двумя, говорю я вам! Две операции одна за другой, бедняга! Первая, сказали, хоть и прошла успешно, но необходимо сделать еще одну. Очень сложный случай, сказали, одной операции мало. Слыханное ли дело! Ясно как день, в первый раз не в том месте резали! Голову дам на отсечение, что это так! Снова ее разрезали, она и умерла. А как вы думаете? Чтоб человеку дважды живот порезали и он бы живой остался?! Даже самый что ни на есть здоровый!

— Полно тебе, Юли, — стал успокаивать ее Врубичек. — Дело давнее, ничем уже не поможешь. Чего горячиться-то! Лучше бы ты нам попить приготовила. Кофе, к примеру, а? Живые вперед мертвых идут, о них в первую голову и заботиться надо.

Он стал скручивать себе папиросу, в то время как жена его, волоча ноги, поплелась на кухню. Задержавшись на пороге, она обернулась к ним:

— Я только и сказала, что на врачей нельзя полагаться. Коли заболел — жди, пока хворь сама не пройдет… Достаточно средств есть домашних — старых, испытанных, это совсем другое дело! Я всем, кто мне дорог, говорю: остерегайтесь врачей!

И вышла.

— Женщины, они такие — сказал Врубичек снисходительно, — чем старше, тем умом слабее.

И протянул Гордвайлю пачку табака и папиросную бумагу.

— Операция ведь уже прошла благополучно?

— Да, уже сделали.

— Когда ее домой-то выпишут?

— Через недельку, я думаю, десять дней.

— Это хорошо! Очень хорошо! — сказал старый сапожник.

Что именно хорошо, Гордвайль не знал точно, да это было ему и неважно. Он слегка отяжелел после ужина и испытывал приятную усталость. Ветер, стучавший створкой окна, не закрепленной как следует, делал еще более приятным пребывание в этом теплом, светлом доме, рядом с простыми сердечными людьми. Когда стук прервался на миг, из кухни донеслось ровное шипение газовой горелки: «З-з-з-з-з-з!»

И слышался еще какой-то легкий шорох непонятной природы. Острота впечатлений от всех приключений этого дня немного притупилась. Все показалось Гордвайлю более легким и простым, и вроде бы не было больше никаких причин для отчаяния. Если бы еще и Tea сидела сейчас рядом с ним, умиротворенная и добрая и оба они были вполне защищены от всех жизненных передряг…

Госпожа Врубичек внесла кофе.

— А как дела у Йоханна? — поинтересовался Гордвайль. — Давненько я его не видел.

— Жаловаться не на что! — ответил Врубичек. — Парень честный, работает как следует, живет с молодой женой. Чего же еще? У нас он теперь, конечно, реже бывает. Оно и понятно, молодая жена требует, чтобы муж рядышком был. Когда мы только поженились, нам тоже было жаль каждой минуты, ведь так, Юли? — Врубичек нежно провел по щеке жены, вспоминая те старые добрые дни.

Вот человек, о котором можно сказать, что он счастлив, подумал Гордвайль удовлетворенно.

Пока он пил кофе, облокотившись на стол, вдруг неведомо откуда и без видимой связи с нынешними его мыслями в памяти всплыло летнее утро много лет тому назад, и он на берегу какой-то реки. Наверняка Гордвайль был тогда еще совсем малым ребенком. Он был не один на берегу, но не с матерью — это точно. И тем не менее кто-то был с ним рядом, потому что он ковылял к воде, а этот кто-то останавливал его, приговаривая: «Маленьким детям нельзя подходить слишком близко, стой-ка лучше поодаль и смотри!» Это не мать говорила — голос был грубый, не такой, как у матери, то ли няньки, то ли еще кого. Так или иначе, этот голос был ему неприятен — он хорошо это помнил. Вдруг посреди реки, прямо поперек солнечной дорожки, показались плоты, и один плотогон, раздетый до пояса, загорелый до цвета дубленой кожи, босой и с засученными до колен штанами, махнул ему рукой с плота, плывшего медленно-медленно, так, что казалось, он вообще стоит на месте, и что-то прокричал, что именно, Гордвайль не разобрал из-за расстояния. И тут ему страстно захотелось проплыть немного на плоту, и он стал кричать, и плакать, и биться, пока тот кто-то, кто был с ним, не увел его насильно с берега…

Это видение чрезвычайно поразило Гордвайля. В его родном городе не было такой реки, какую он только что мысленно вообразил себе, а по той, что была, никогда не сплавляли плотов — откуда же взялось это воспоминание? Возможно, он читал о чем-то подобном или слышал от кого-ни-будь, и это запомнилось ему как происшедшее с ним самим?

— Если и вправду так, то ничего хорошего в этом нет! — громко заключил Гордвайль и, испугавшись громкости собственного голоса, обвел все вокруг изумленным взглядом.

— Воистину так, друг мой! — подтвердил Врубичек, полагавший, что Гордвайль отвечает на предыдущие его слова. — Но это еще не значит, что все так уж плохо…

— То есть как? — проговорил Гордвайль бессвязно. — Чтобы память вот так путалась и показывала тебе чужие картины, как если бы они произошли с тобой самим, даже не намекнув, откуда что взялось?

В эту минуту вошел, не постучав, Йоханн.

— А, Йоханн!

— Ты один?

— А где Мици? — встретили его родители.

Йоханн снял шляпу и по-мальчишески бросил ее рядом на диван, затем поцеловал мать и поочередно пожал руку отцу и Гордвайлю.

— Мици? — сказал он немного смущенно. — У нее все в порядке… Она захотела… захотела пойти в кино… А мне было неохота… Как вы поживаете, господин Гордвайль? Все в порядке?

Он странно, словно испуганно, посмотрел на Гордвайля, и тот сразу понял, что парень чем-то раздражен.

— Все неплохо, можно сказать. Бывает и хуже, — ответил Гордвайль, пристально глядя на него.

Будто изнемогая от усталости, Йоханн тяжело опустился на стул. Мать, сидевшая рядом, погладила его по голове.

— Я очень рада, что ты зашел, Буби. Ты не голоден?

Йоханн покачал головой: нет.

— Но чашку кофе выпьешь? Я принесу тебе. Представляешь, мы о тебе только что говорили. Минуты не прошло, и ты входишь. Жаль, что Мици не пришла с тобой. Господин Гордвайль познакомился бы с ней. Вы ведь еще не знакомы с ней, господин Гордвайль?

— С кем? — рассеянно спросил Гордвайль. Он внимательно изучал Йоханна, причина раздражения которого почему-то чрезвычайно его заинтересовала.