ну как сова, что ли.
Вот ты кем бы скорее стала из птиц – цыпочкой или совой? Он, видишь ли, сомневается, что для женщины вроде меня он интересен чем-то, кроме секса, а он хочет, чтобы его ценили ради него самого – что бы это ни значило. Мать моя женщина! Он хочет «глубоких, длительных отношений». Говорю тебе, он точно писал в постель в детстве. А может, и сейчас ссыт, я бы не удивилась.
И вот сижу я, со спутанными волосами, и в туалет ужасно хочется, но не хочу его прерывать, потому что для него это все ужасно важно, и думаю: все это я уже слышала… Только это женщины так говорят мужчинам. С ума сойти! И я спрашиваю себя, хочу ли я глубоких длительных отношений с этим чуваком? И еще: а есть ли у него, что предложить, кроме секса?
Конечно, ответ – «нет». Но ведь раньше это не имело значения, правда же? Так с чего вдруг все как помешались? Почему теперь мы должны уважать еще и их «личность»? Кто постоянно меняет правила, мы или они? Знаешь, сколько еще раз со мной происходила такая хрень? Трижды! Эпидемия прямо! Да что вообще им надо?
Моя теория такова: в те времена, когда секс был запретной темой, все эти границы, выше пояса, ниже пояса, их постепенное преодоление – словно столбик ртути ползет вверх на градуснике – их ужасно возбуждали, они так хотели этого, потому что успех можно было измерить, можно было одержать победу, «забить», понимаешь? Их команда против нашей. И им ничего не будет. Еще один трофей в зубах для мамочки. А мы сказали: раз вы хотите – ладно, мы тоже хотим, так давайте объединимся, – и тут миллионы придурков ка-ак обломились! По всей стране! Ну, такова моя теория. Новая победа заключается в отказе от нее. Конечно, если ты способен настолько себя контролировать. Не нужны им ни любовь, ни понимание, ни глубокие отношения, секс им нужен, но так, чтобы его нужно было добыть. Только если тебе есть что терять, если ты хоть немного сопротивляешься. Ну, в восемь лет это еще можно понять… Ты понимаешь, к чему я?
Иокаста заплатила за обед. Это означало, что она считала, что Ренни в жутком состоянии, что вообще-то она умирает, потому что, как правило, она никогда ни за что не платила, если была возможность.
«Я пока вроде как жива», – хотела сказать Ренни. Но ее тронул поступок Иокасты. В конце концов, подруга сделала все, что в ее силах. Во-первых, заплатила за обед, что само по себе немало, и изо всех сил развлекала ее, такой жизнерадостный визит в отделение для безнадежных. Рассказывайте о своей жизни – в конце концов, жизнь продолжается, мрачных тем избегайте. Позитив творит чудеса, что касается произвольного деления клеток.
Ренни вернулась домой самостоятельно, просто переставляя ноги, стараясь не терять равновесия. Дома был Джейк, он сидел в гостиной. На полу возле пухлого розового кресла стояли две пустые бутылки из-под «Карлсберга». Обычно он никогда не пил из бутылки. Когда она вошла, он остался сидеть.
Было время, когда Ренни точно знала, зачем он явился домой посреди дня. Но он бы не сидел в кресле, он бы прятался за дверью и сразу схватил бы ее за задницу.
– Что случилось? – спросила она.
Он взглянул на нее. Глаза у него были припухшие, в последнее время он плохо спал. Ренни тоже, если уж на то пошло, но стоило ей заговорить об этом, тут же выяснялось, что он спал еще хуже. Они состязались, выжимая жалость друг из друга, и напрасно, потому что, похоже, ни один не обладал большим запасом, а что было, то тратил на себя.
Ренни подошла и поцеловала Джейка в макушку. Он выглядел ужасно.
Он взял ее руку и не отпускал. Потом сказал:
– Давай попробуем сначала.
* * *
– Если бы я могла начать все сначала, я бы все изменила, – сказала Лора. – Бог его знает. Хотя, может, и не стала бы, понимаешь? «Смотри, куда прыгаешь», – говорила моя матушка, не то чтобы она сама так делала, у нее вечно не было времени. Но когда за тобой погоня, ты не смотришь, а сразу прыгаешь, и лучше не мешкать, потому что, если не прыгнешь, тебе каюк, нахрен. Только вперед, вот мой девиз.
Когда мне стукнуло шестнадцать, мать стала работать в фирме «Эйвон» и ходила с товаром по домам, так что днем, когда я возвращалась, дома ее не было. Я не любила сидеть дома на пару с Бобом, он жуть на меня наводил, так что в основном я тусовалась с Гарри, моим парнем. Иногда мы смывались из школы после обеда, распивали по паре бутылок пива в его машине, он ее просто обожал, а потом там же обжимались. Но никогда не переходили черту. Все думали, что именно такие, как я и Мари, позволяют парням все, но на самом деле этим отличались «приличные» девочки. У них считалось, что так и надо, если ты встречаешься с парнем и у вас любовь. Иногда их ловили с поличным, а тогда таблетки были редкостью, аборты тоже, и мы с Мари животики надрывали от смеха – ведь обычно в подобном обвиняли нас.
В старших классах нас считали оторвами, да и мы сами так считали. Размалеванные глаза, белая помада – выглядели мы отпадно. Но я никогда не напивалась до отключки, не теряла головы, ничего такого. Когда в беду попадали приличные девочки, родители отправляли их в Штаты, но я-то знала: если это случится со мной, рассчитывать не на кого. Перспектива – чей-то кухонный стол. Одна девушка на пару классов старше попыталась справиться сама, с помощью спицы, но ничего не вышло. Учителя сказали нам, что у нее была какая-то редкая болезнь, но все знали правду, слухи разошлись быстро. Кроме того, я знала: если что, Боб тут же вышвырнет меня, и я окажусь на улице, в полной жопе. Тогда конец.
Гарри нравилось, что я его останавливаю, он уважал меня за это. Он был не из этих «волков» на байках и даже работал по выходным. Опасаться надо было других, тех, что при деньгах. Миллионеров у нас в школе не было, но у некоторых было больше денег, чем у остальных, и они считали, что у них хрен до неба. С такими я не встречалась, да они меня никуда и не звали, разве что в какую-нибудь заброшенную хижину. Все зависело от того, сколько у тебя бабла. Если хватало, тебе сходило с рук все