и другие
Часто утверждается, что наука о поведении изучает человеческий организм, но пренебрегает личностью или «я». То, что она игнорирует, является пережитком анимизма, доктрины, которая в своей самой грубой форме утверждала, что телом движет один или несколько обитающих в нем сущностей. Если поведение в результате было деструктивным, этот дух, вероятно, был дьяволом; если же оно было созидательным, то направляющим гением или музой. Следы этой концепции остаются, когда мы говорим о личности, об эго в эго-психологии, о Я, которое говорит, что знает, что собирается делать, и использует для этого свое тело, или о роли, которую человек играет как персонаж в спектакле, надевая свое тело в качестве костюма.
В бихевиористском анализе человек – это организм, представитель человеческого вида, который приобрел репертуар поведения. Для анатома и физиолога он остается организмом, но для тех, кому важно поведение, это личность. Сложные условия подкрепления создают комплексные репертуары, и, как мы видели, различные условия создают разные личности в одной и той же коже, причем так называемое расстройство множественной личности является лишь крайним примером. Важно то, что происходит, когда репертуар приобретен. Человек, заявляющий о своей свободе: «Я определяю, что мне делать дальше», говорит о свободе в или от текущей ситуации: Я, которое, таким образом, выглядит способным выбирать, является продуктом истории, от которой оно не свободно и которая фактически решает, что оно теперь будет делать.
Человек не является порождающим агентом; он – локус, точка, в которой многие генетические и экологические условия объединяются в единый результат. Как таковой, он остается безусловно уникальным. Никто другой (если только у него нет однояйцового близнеца) не обладает его генетическим набором, и ни у кого без исключения нет его личной истории. Следовательно, никакой иной человек не будет вести себя точно так же. Когда мы говорим об индивидуальности, мы имеем в виду тот факт, что нет никого, у кого была бы та же самая идентичность. (Латинское idem означает «тот же самый», и, когда нас спрашивают, действительно ли кто-то является тем-то и тем-то, мы можем в разговорной речи ответить: «Тот же!» или «Он сам!» – или можно сказать, что некто, жалующийся на то, что его раздражают соседи, является «тем же самым человеком», который раздражает других.)
Необходимо рассмотреть ряд терминов, описывающих человека и его отношение к другим.
Знание самого себя
Задавая вопрос о том, что человек может знать о себе, мы сразу же приходим к другому вопросу: Кто вообще и о ком может знать? Ответ следует искать в условиях, которые порождают как себя знающего, так и узнанного. Разграничение между двумя «я» в одной и той же коже проводится, когда мы говорим, что теннисист «злится на себя», потому что он пропустил простой удар. Он злится, потому что что-то причинило ему боль и он сам в этом виноват, следовательно, он злится на себя. Он может даже в гневе себя ударить. Аналогичное различие проводится и в самопознании.
Все виды, кроме человека, действуют, не зная, что они это делают, и предположительно так было и с человеком, пока не возникла вербальная общность, которая задавала вопросы о поведении и таким образом порождала его самоописание. Самопознание имеет социальное происхождение, и в первую очередь оно полезно для сообщества, которое задает вопросы. Позже оно становится важным и для самого человека – например, для управления или контроля над собой, о чем мы еще поговорим.
Разные сообщества порождают различные виды самопознания и разнообразные способы, с помощью которых люди объясняют себя себе и другим. Одни порождают глубоко интроспективного интроверта, или человека, направленного внутрь себя, другие – общительного экстраверта. Одни производят людей, действующих только после тщательного обдумывания возможных последствий, другие – необдуманных и импульсивных. В одних сообществах рождаются люди, особенно хорошо осознающие свои реакции на искусство, музыку или литературу, в других – на отношения с окружающими людьми. Вопросы, задаваемые менталистскими психологами, и вопросы, задаваемые бихевиористами, естественно, приводят к разным видам самопознания. Прежде всего они акцентируют внимание на том, что человек чувствует по отношению к чему-либо.
Мало кто сомневается в историческом приоритете внутреннего поиска. Именно это имел в виду Сократ, говоря: «Познай самого себя». (Это предписание можно увидеть на стене римской бани под мозаичным изображением скелета – анатомической версии Я.) Монтень говорил о «слежке за самим собой» и об «обнаружении пружин, которые приводят его в движение». Это приоритет, которым пользуются чувства и интроспективно наблюдаемые состояния в сравнении с прошлым и настоящим окружением.
Вопросы о чувствах, как правило, тесно связаны с самоощущением или самовосприятием. Они подчеркивают, что представляет собой человек, его текущее состояние бытия. Экзистенциалисты, феноменологи и гуманистические психологи поощряли самонаблюдение в этом поиске себя. Йога была определена как набор практик, «с помощью которых человек готовится к самоосвобождению». Только освобожденное Я может утверждать: «Я делаю то, что я делаю, потому что я есть» или «То, что я не делаю или не хочу делать, – это не я». «Потому что я есть то, что я есть, – сказал Дидро, – я пишу такие пьесы, какие пишу». Бюффон выразил это известной фразой: «Le style, c’est l’homme»[32].
Психоанализ дает человеку более четкое представление о себе, в основном побуждая его исследовать свои чувства, и самопознание, к которому он подталкивает, часто называют инсайтом, термином, близким к интроспекции. Пациент должен научиться чувствовать собственные эмоции, признавать чувства, связанные с наказуемым поведением, и так далее.
Структура, естественно, подчеркивается в анализе бытия, и существует родственная версия девелопментализма, которая выделяет становление. С этой точки зрения любое изменение происходит в репертуаре, и оно должно быть отнесено к изменяющимся условиям. Когда перемены носят разрушительный характер, человек может не чувствовать, что он себя знает, – тогда говорят, что он переживает кризис идентичности. Трудно сохранить идентичность при изменении условий, но человек может скрыть от себя конфликтующие «я», игнорируя, или маскируя одно или несколько из них, или называя одно чужим, объясняя, например, нехарактерное поведение словами: «Я был не в себе».
Вербальная общность спрашивает: «Что ты чувствуешь?», а не «Почему ты так себя чувствуешь?» – потому что вероятность получить ответ выше. Оно использует имеющуюся информацию, но винит только себя, если другие виды данных недоступны. До недавнего времени это не побуждало людей изучать внешние условия, в которых они живут. Однако по мере того как актуальность истории окружающей среды становилась все более очевидной, стали задаваться практические вопросы не о чувствах и душевных состояниях, а об окружающей среде, и ответы на них оказываются все более полезными.
Однако переход от интроспективных данных к фактам из окружающей среды не гарантирует точность самопознания. Мы не всегда наблюдаем