Тяжелая служба. Ну а как же иначе! Разве может солдатская служба быть легкой? С этим надо мириться. Только вот с харчами плоховато, и мы крадем потихоньку, где что можем. Занятия пока несложные: маршируем, бегаем, падаем. С Велло меня разлучили. Его, как старшего, определили в другую группу, а я попал к маленьким. Тоже мне определили… В моей группе сорок человек — все эстонцы».[134]
«Дружба народов» в этом войске была потрясающая: «Все мы живем недружной семьей: деремся. Драки знатные! Когда дерутся латыши с литовцами или там кто еще, эстонцы не вмешиваются. Но если кто дерется с финнами — эстонцы идут на помощь финнам. И наоборот. Там примажутся другие национальности, и драка превращается в кровавую бойню. Начальство в эти драки вмешивается лишь потом, наказывая наиболее пострадавших. Рождаются драки обычно в кантине (пивной) и кончаются в ревире (больнице), но бывает, что и в морге».[135]
В таком сборище действительно «чертовски нелегко быть военным». При прочтении воспоминаний будущего советского уголовника в описываемый период доблестного воина люфтваффе не покидает мысль: неужели у немцев мог быть такой фантастический бардак? В немецкой воинской части, хотя бы и с разноплеменным личным составом?
Помимо возможности оказаться в морге после дружеского общения с соратниками по строительству новой Европы воины могли просто умереть от поноса.
Не надо было никакого Сталинградского «котла», чтобы обрести этакую неромантическую смерть: «Кормят нас лучше, но я этого почти не замечаю. Как-то, когда я обедал в столовой, ко мне подошел пожилой офицер и спросил, сколько мне лет. Он показался мне добрым, и я сказал правду. И угадал. Он покачал головой, вынул из кармана офицерские талоны на питание, протянул мне и, не оглянувшись, ушел.
Дней десять работали на развалинах, извлекая полусгнившие трупы и всякую всячину. Мне кажется, что я насквозь провонял мертвечиной.
Около полуразвалившегося блока, где хранят солому для матрацев, толпа.
Подхожу ближе, слышу смех. Оказывается, какой-то новичок залез в этот блок и спрятался в солому. Три дня пролежал там без еды и воды. Непонятно, зачем?
Вот его вытащили — смешной, напуганный, таращит глаза, грязный, на одежде солома. Все смеются. Говорят, он спрятался потому, что над ним в блоке издевались из-за того, что он каждую ночь мочился в постель. Сколько бы он там прятался, если бы не нашли? Умер бы с голоду… А он плачет, говорит, что болен. Жалко что-то его, но нельзя быть таким плаксой, если ты солдат.
Лагерь в Эгере растащили по всем частям света. Уехал куда-то Велло.
Санитарная группа вместе с другими частями авиации прибыла в порт, носивший в честь маршала Роммеля его имя. Поездка сюда, в телячьих вагонах, была нудной и голодной. Воровали, что могли. Я подружился с бельгийцем, с которым в Эгере таскал умирающих и мертвых. Он там, оказывается, не дремал и успешно снимал часы и кольца с мертвых, а теперь все это обменивал на съедобное.
Конечно, брать у мертвых не совсем хорошо, но если разобраться — мертвому часы ни к чему, а живому есть надо. Его зовут Ральф, ему пятнадцать лет. В люфтваффе он вступил тоже добровольно: искал приключений.
Опять живем в лагере, окруженном колючей проволокой, только не в блоках, а в палатках. Вокруг песок и песок, жаркий ветер днем и холода ночью, а еще голод и жажда. Воду для мытья привозят с моря, пресную дают по норме, она здесь очень дорогая. На обед дают две картофелины, суп из ботвы и воды, хлеба — четыреста граммов на день. Как и в Эгере, роем окопы. Только теперь противник наш не глина, а камень или твердая как камень земля.
Санитарная группа тоже роет — будь она проклята! Были отсюда побеги, но беглецов привели обратно, избили и загнали в штрафную группу.
Жить становится все труднее, просто невозможно терпеть. Неизвестно откуда нагрянула на нас какая-то эпидемия. Сначала по одному — по двое заболели ребята, а теперь умирают, как мухи зимой. Как уберечься, никто не знает. Что можно есть, чего нельзя — тоже не знаем. Понос. Люди чернеют, потом лежат, лежат и умирают. Несмотря на заразу, всех, кто стоит на ногах, выгоняют рыть окопы. Санитарная группа теперь роет могилы. Недавно я закопал своего партнера, Ральфа. С каждым днем работы для нас становится все больше, а нас — все меньше. Может, скоро и меня зароют. Живем, будто на чужой планете. Писем никто не получает, книг никаких нет, и читать их, собственно, некогда. Над нами опять летают самолеты, бомбят порт, рейд и укрепления, которые мы строим. Мне очень хочется бежать, но я понимаю безнадежность этой затеи.
Когда ходим рыть ямы, берем с собой котелки и кипятим в них морскую воду, кладем в нее неизвестную мне, очень душистую траву. Получается солоновато-кислая жидкость.
Из начальства в лагерь заходят лишь унтеры, выгонять нас на работу. Но скоро им некого будет выгонять: больше половины или умерли, или умирают, да и симулянтов наберется немало. В палатках грязь, вши, вонь, многие больные делают под себя. За ними ухаживаем мы. Изредка бывают фельдшера, дают бесполезную микстуру, сыплют хлорку в отхожие места. Питание стало лучше: консервы, сыр, даже молоко консервированное. Не помогает. Наверное, Бог нас за грехи карает… Вот Ральф обкрадывал мертвых — и я его зарыл.
Ну это, конечно, несерьезно. Тогда и меня настигла бы кара: еще в Куресааре в церкви я сбросил с хоров бутерброд на лысину попу, а он как-никак первый чиновник Бога.
Ем я теперь досыта, потому что помогаю больным умереть: пеленаю их, пою водой, отгоняю мух, и мне достаются их порции.
Вот и все приключения пока что»….[136]
Это не концентрационный лагерь, а воинская часть люфтваффе — военно-воздушных сил Германии. Вспомогательная, правда, но все же часть.
Может быть, Ахто Леви несколько преувеличил свои страдания на германской службе? Или писал чистую правду — просто ему не повезло и он попал в какую-то уникально безалаберную часть?
Глава 13
Обмороженные финские солдаты
А существовала ли вообще на свете, где-нибудь и когда-нибудь, идеальная армия без недостатков? Без глупейших просчетов в организации, в снабжении, без воровства?
Где бы такую найти в истории Второй мировой? Красная Армия и армии западных союзников не могли этим похвастаться. Армии союзников Германии — Румынии, Италии. Венгрии — тем более.
Может быть — финская армия, оказавшая яростное и весьма эффективное сопротивление наступающей Красной Армии в 1939–1940 годах при крайне скудных материальных и людских ресурсах страны? Ведь замечательно финны сражались, стойко и профессионально, чего уж там…
Докладная записка от 28 декабря 1939 года:
«… Х отел бы перечислить причины провала наступления в порядке убывания значимости:
1. Противник оказался гораздо сильнее, в особенности в районе Тюопполанйоки — Суммайоки, в решающем для наступления месте.
2. Связь с артиллерией отсутствовала напрочь, а это значит, что даже самые важные цели не были уничтожены, а наша пехота не получила от артиллерии никакой поддержки при наступлении. Также здесь необходимо упомянуть, что часть мин для минометов была снабжена бракованными капсюлями (в 1-й дивизии), а часть мин была не того калибра.
В особенности это проявилось в 6-й дивизии, так как в дивизиях 2-го армейского корпуса мы уже успели заметить и исправить эту ошибку. 6-я дивизия была столь поздно подчинена нам, что штаб корпуса не успел проконтролировать этот вопрос. Два этих пункта я считаю самыми главными причинами провала. Очевидно, что если наша артиллерия, да и пехота не будет оснащена приличными радиостанциями, то и в будущем в наступлении мы будем испытывать очень большие трудности. В дополнение к этому в какой-то степени, но не в решающей, на провал наступления повлияли следующие факторы:
1. Неблагоприятная погода, которая вопреки всем ожиданиям установилась ясная. Это позволило противнику корректировать огонь своей превосходной тяжелой артиллерии с аэростатов. Авиация противника активно действовала как по фронтовым частям, так и по тылам и коммуникациям.
2. Отсутствие боевого опыта у 6-й дивизии. Это привело к тому, что артиллерия и танки противника повергли части дивизии в панику.
3. Плохая организация наступления 1-й дивизией, что вызвало задержку наступления на два часа».[137]
Читатель, безусловно, уже догадался, что докладная записка посвящена одному из эпизодов советско-финской войны 1939–1940 годов. Вполне логичным кажется предположение, что это советский комбриг, комдив или комкор (генеральские звания были введены в мае 1940 года) анализирует причины неудачного наступления Красной Армии. Бракованные капсули для мин, мины вообще не того калибра, плохие радиостанции, плохая организация, артиллерия не поддерживает пехоту, погода подвела, отсутствие боевого опыта — что-то родное в этом есть, родное, что называется, до слез.