Надо как-то приспосабливаться.
А Волос между тем таскал из леса целые короба грибов и ягод, втайне от Никийи безжалостно эксплуатируя местных белок на сборе даров природы. Сам медведь в это время рвал букеты цветов или делал бусы из рябины. Перед тем, как идти домой, Волос превращал ягоды на бусах в настоящие драгоценные камни. Какие они бывают, юный бог у цвергов нагляделся. Никийя радовалась новым подаркам, как ребёнок. Скакала по дому, гладила бусы руками, вертелась перед колодой с водой, что стояла на всякий случай в огороде. Вместо зеркала и вода годилась.
Пару раз в неделю Волос ходил на охоту, добывая оленей и лосей. Лунная дева всё это должным образом перерабатывала и отправляла на хранение в амбар. Потом медведь собрал ячмень и заполнил зерном ещё три сусека. И сразу же научил Никийю печь ячменные лепёшки. Как ни удивительно, у девушки это получалось лучше, чем у бога. И вдруг она загрустила.
— Что случилось, девочка? Чего грустим? — поинтересовался в очередной раз медведь (предыдущие пять вопросов закончились вздохами и отговорками).
— Ну, как же мне не грустить? Я тут живу в тепле, довольстве, — со слезами в голосе проговорила Никийя, обмакивая кусок ячменной лепёшки в мёд. — А там мои мама и папа с ума сходят. Плачут-убиваются из-за моей гибели. Им, может быть, есть нечего? Бедненький папочка как раз перед моим исчезновением ногу повредил. Ходить не мог. Кто о нём позаботится? Я вот тут лепёшки с мёдом ем, а они слаще малины ничего в жизни не пробовали…
— М-да… Как-то не очень хорошо получается, — протянул Велес.
Никийя тут же за эти слова уцепилась.
— Мишенька, лапочка! Пусти меня хотя бы на денёк к папе и маме! — она даже обнять медведя попыталась, но тот увернулся.
— Э, нет. Так дело не пойдёт. Что-то мне подсказывает, что ты потом не вернёшься. А второй раз умыкать тебя — это не в моих правилах.
— Бессердечный! — надулась Никийя. — Ну, хоть сам сходи к ним, передай, что я жива.
Девушка всхлипнула и добавила:
— Лепёшек ячменных я напеку, а ты им снесёшь…
Такой вариант Волоса вполне устроил. Он, конечно, уже давно понял, что предмет его мечтаний особым умом не блещет. Но бог не знал, что даже блондинки способны на страшное коварство. Женщины! Что ещё добавить? Волос и предположить не мог, что только что блестяще сыграл роль тупого животного в пьесе, написанной Лунной девой. Спектакль получился восхитительный.
* * *
Ещё затемно Никийя развила бурную деятельность. Приготовила огромный короб, куда могло уместиться полтонны лепёшек. И пока Волос наблюдал за нею, работала как заправский хлебопёк-стахановец. А когда медведя не было дома, изготовила для короба двойное дно.
— Что-то я совсем устала, — жаловалась потом «мужу» Лунная дева. — Столько лепёшек испекла! Я, Мишенька, всё приготовлю и спать лягу. Ты уж меня не буди. Ладно? А пока сходи-ка в амбар, принеси мне кувшинчик мёду. И вот ещё что, лепёшек сам не ешь! Всё папе с мамой неси. Узнаю — навсегда обижусь!
— Да как же ты узнаешь-то?
— А я на столб заберусь и оттуда за тобой смотреть буду.
Медведь тихо хихикнул и пошёл в амбар за мёдом. Девчонка тем временем быстро засунула под шкуры на нарах заранее сделанное соломенное чучело, обряженное в её собственную одежду, запрыгнула в короб и накрылась сверху вторым дном, на котором лежали прекрасные ячменные лепёшки.
Волос вернулся в дом, поставил у очага кувшин с мёдом, поднял на плечи короб.
«Что-то тяжеловато для лепёшек,» — подумал он.
Когда выходил из ворот почувствовал, что в коробе что-то шевелится.
«Ага! Лепёшечки-то похоже живые. Ух, Никийя, Никийя. Хитро задумано. Ну, ладно. Поиграем.»
И медведь пошёл пешком по ближайшей тропинке. Вокруг царила торжественная красота бабьего лета. Оно только начиналось. «Дня через три будет праздник осеннего равноденствия,» — вспомнил Волос, глядя на золотые кроны берёз.
Медведь вошёл в лес, выбрался на поляну. Тут заметил хороший крепкий пень и громко проговорил:
— Уф, устал. Уф, умаялся. Сколько лепёшек Никийя напекла! Тяжело нести. Сяду-ка я на пенёк, да и съем лепёшечку. Чай не убудет!
Девчонка в коробе, услыхав такое, страшно перепугалась и, изо всех сил изображая далёкое эхо, завыла:
— Высоко сижу! Далеко гляжу! Всё вижу! Не садись на пенёк! Не ешь маминых лепёшек!
Волос от души расхохотался. Он снял короб с плеч и поставил его на пень:
— Слушай, Никийя, я хоть и медведь, но всё-таки не дурак. Неужели ты думаешь, что я не различу, откуда доносится голос?
Косолапый аккуратно вытащил дно с лепёшками. Снизу на него смотрели испуганные девичьи глаза:
— Сожрёшь меня теперь? — шмыгнула носом Никийя.
— Ну, что ты! — рассмеялся Волос. — Разве таких красавиц едят?
А потом строго добавил:
— Но больше так не делай.
И опять накрыл её берестой с лепёшками…
* * *
Беглянка была водворена в свои каменные палаты. Она обиженно сидела на нарах и обнималась со своей соломенной куклой-двойником. Медведь собрал пресловутые лепёшки в туесок поменьше, добавил туда кувшинчик мёда и отправился навещать «тёщу» с «тестем».
А Никийя на этом не успокоилась. Какие-то злые духи неуёмно толкали её в этот день на «подвиги». Как только неуклюжая с виду фигура медведя на двух ногах скрылась за воротами, девушка спрыгнула с нар и отправилась прямо к «запретному» амбару.
— Что же он там прячет? — шептала себе под нос Лунная дева, пытаясь заглянуть сквозь щели дверного щита.
Но внутри было совершенно темно. Вдруг девушка услышала, что там что-то шевелится. Это ещё больше разожгло её любопытство.
— Эй, кто там? — тихо позвала она.
— А кто ты? — прозвучал в ответ приятный мужской голос.
— Я — Никийя, жена медведя. А ты — человек или зверь?
Девушка просто тряслась от нетерпения узнать страшную тайну «запретного» амбара. А Индра понял, что это его единственный шанс вырваться на свободу.
— Меня зовут Гром. Я пленник медведя. Он околдовал меня. Помоги! Сними с меня путы!
— А вдруг ты какое-нибудь чудовище? Медведь предупреждал меня, чтобы я не ходила в этот амбар.
— Никийя, ну чего ты боишься? Я на привязи. Открой дверь и посмотри.
Девушка тихо приоткрыла дверь и осторожно заглянула в амбар. Помещение из хозпостройки уже превратилось в полноценное по тем временам жилище. Очаг в центре, кувшины и миски около него. У левой стены чья-то лежанка. А в правом углу на ворохе шкур сидел какой-то человек. Он и впрямь был за шею привязан к столбу.
Мужчина Никийе