Читать интересную книгу Марафон со смертью - Андрей Воронин

— Молодец!

— Молодец-то молодец, конечно, только после этого ООН на него обиделась, прервав с ним все контакты, перестав оказывать ему свое содействие. А сербы, наоборот, взбеленились — ведь наделал он шухеру такого, как целый взвод или рота хорватов. Вот за это его и приговорили, а мы должны были приговор привести в исполнение.

— И как?

— Ушел через Сплит в Загреб, а потом резко улетел в свою Британию. Мы не успели достать… Короче, в таком вот духе операции.

— Ясно… — Коля тяжело вздохнул, не решаясь переходить к главному своему вопросу — ради которого он, собственно, и потратил столько времени на этот разговор. Но переходить все же нужно было, и как можно скорее — парень мог распрощаться с ним в любую минуту. — Слушай, Саша, ты только не удивляйся тому, что я тебе сейчас скажу, но сразу и не отказывайся от моего предложения. Хорошо?

— А что такое?

— Есть к тебе дело. Очень важное.

— Ну?

— Я на телевидении работаю.

— А чего сразу не сказал?

— У меня, поверь, есть на то свои причины — я не могу всем об этом говорить, потому что слишком много людей в этом городе мной недовольны.

— Допустим. И что?

— Я бы очень хотел, чтобы ты обо всем этом рассказал перед телекамерой, Александр задумался, взвешивая все «за» и «против», а Николай поспешил добавить несколько веских аргументов:

— Понимаешь, забойная у нас передача должна получиться. А если ты не хочешь, чтобы тебя узнали, мы посадим тебя спиной к камере и не будем снимать твое лицо. Даже голос твой можем запросто через компьютер пропустить, изменив тембр и интонации.

— А точно передача получится забойной?

— Если ты все так же расскажешь, как мне сейчас говорил, да еще добавишь некоторые подробности чисто военных операций — получится то, что надо. А если мы затем снимем еще пару сюжетов про то, как ты отрываешься на отдыхе — будет вообще полный кайф.

— Так я ж и ругнуться ненароком в камеру могу?

— Это не беда — вырежем.

Александр неуверенно почесал в затылке, и на лице его отражалась теперь вся гамма тяжких раздумий над сложившейся ситуацией.

— И вся передача про меня будет?

— Да.

— А кассету с ней дашь на память?

— Без вопросов.

— Тогда я согласен. Но чтоб моей морды никто не узнал, ясно? Я же, сам понимаешь, не хочу лишних приключений на свою задницу.

— Естественно.

— А на «моей» кассете можешь меня и показать, чтобы я мог своим друзьям ее ставить.

— Хорошо.

— А когда снимать будешь?

— Хоть сегодня.

— Тогда вот что. Я сейчас уже немножко не в форме, давай завтра, а?

Коля не верил в свою удачу.

— Давай.

— Тебя можно будет найти?

— Вот мои телефоны, — он протянул Александру свою визитку.

— Хорошо, завтра я позвоню.

— Александр, — Николай поднялся из-за стола, понимая, что разговор окончен, — я, честно говоря, не знаю почему, но очень хочу тебе верить.

— Спокуха, шеф. Я же сказал — значит, позвоню, ведь я еще не совсем пьян.

— Тогда я буду ждать. Пока. До завтра.

— Давай, жди.

Они пожали друг другу руки, и Николай ушел не оглядываясь. Он просто все еще не верил, что настоящий наемник придет к нему в студию…

* * *

Александр сдержал свое слово, и передача о нем, белорусском наемнике, воюющем на стороне сербов в бесконечном и беспросветном Балканском конфликте, снятая в рекордно короткие сроки (день разговора в студии и три дня «гуляния» по городу), удалась на славу.

Получился острый, живой, по-настоящему забойный сюжет о еще одном виде бизнеса, в который бросает безжалостная судьба наших людей.

Воистину были правы когда-то китайцы — не дай Бог никому на этом свете жить в эпоху перемен…

На следующую тему Самойленко вывел так и оставшийся ему неизвестным один человек. Как-то в студии раздался телефонный звонок.

— Это Самойленко?

— Да, я.

— Это вы готовите программу «Деньги»?

— Не лично я — наша бригада.

— Но я бы хотел встретиться лично с вами.

— Зачем?

— Мне кажется, вас заинтересует тема, которую я хочу предложить.

Николай на мгновение задумался — после того, как его избили в собственном подъезде, он поневоле стал осторожнее в контактах. Но, с другой стороны, ничего существенного, достойного внимания и расследования в последнее время не подворачивалось, и подсказка незнакомца могла оказаться весьма неплохим подспорьем в их работе.

— Хорошо. Когда мы сможем увидеться с вами и где? Может, придете ко мне в студию?

— Нет, мне кажется, будет лучше, если мы встретимся на нейтральной территории где-нибудь в центре. Вы сегодня сможете, Николай?

— Вы знаете, как меня зовут?

— В титрах указано, в вашей же передаче.

— Да, конечно.

— Так как насчет сегодня?

— Хорошо, давайте сегодня. Но только вечером, после работы, часиков в семь-восемь, не раньше.

— Где?

— Например на площади Калинина, у памятника. Там всегда народу немного.

— Согласен. Буду вас ждать, — ответил голос. — До встречи.

— Эй, погодите! А как я вас узнаю? — поинтересовался Николай, которого все более веселила секретность, которой окружал обстоятельства их встречи неизвестный, желающий стать информатором.

— Я вас сам узнаю и подойду — по телевизору не раз имел удовольствие лицезреть вашу физиономию.

— Судя по вашей интонации, — почувствовал вдруг себя задетым Николай, — мой «фэйс» не произвел на вас особого впечатления.

— Давайте поговорим с вами обо всем при встрече. До свиданья, Николай, — ив трубке раздались короткие гудки отбоя…

* * *

Вообще-то Коля уже привык к подобным звонкам.

Девяносто девять процентов таких сообщений было заведомой дезинформацией или, в лучшем случае, результатом разыгравшегося воображения.

Самойленко, например, стал искренне сочувствовать «кагэбэшникам», которые придумали «телефон доверия» — тот бред и стопроцентная клевета, которую с удовольствием были готовы «поставлять» бывшие советские граждане на своих соседей; друзей или знакомых, могли свести с ума кого угодно, если только не относиться к звонкам «доброжелателей» с определенной долей скепсиса и юмора.

Но встречались среди подобных звонков и такие, какие подпадали для журналиста под разряд настоящих находок — как с тем скандальным видеосюжетом из сауны, например. Поэтому Коле волей-неволей приходилось «отрабатывать» те сообщения добровольных информаторов, которые, как он полагал, порой могут привести к успеху…

Без пяти семь Самойленко, оставив машину в ближайшем переулке, вышел к памятнику — одному из многих образчиков соцреализма, торчавших в этом городе, как в заповеднике социализма, буквально на каждом шагу. Задумчивый, одухотворенный и целеустремленный четырехметровый «всесоюзный староста» шагал куда-то, грозя вот-вот спрыгнуть со своего гранитного постамента.

Николай не спеша прошелся взад-вперед перед памятником, поминутно оглядываясь по сторонам и приглядываясь к проходившим мимо людям, — кто же все-таки вызвал его на эту встречу?

Прошло примерно двадцать минут, но «доброжелатель» не появлялся.

На холодном ноябрьском ветру Николай здорово продрог и, чтобы хоть немного согреться, быстрым шагом направился к расположенному неподалеку газетному киоску, поторчал около него, но так ничего и не купив, вернулся к памятнику, снял перчатки и стал растирать замерзшие руки.

«Черт! Жду еще пять минут — и сваливаю», — категорически решил он, взглянув на часы — минутная стрелка подбиралась уже к половине восьмого.

Но и через пять, и через десять минут незнакомец так и не появился.

Чертыхаясь про себя и злясь на собственную доверчивость, Коля, плюнув, быстро направился к своей «БМВ», расстроившись из-за того, что потерял столько времени вместо того, чтобы провести этот длинный осенний вечер со своими девчонками — Наташкой и Леночкой.

Он уже открыл замерзшими негнущимися пальцами замок машины и взялся за ручку дверцы, собираясь сесть за руль и рвануть побыстрее с этой проклятой площади к себе домой, в родную Малиновку, когда за спиной у него вдруг раздался знакомый голос:

— Николай?

Самойленко вздрогнул от неожиданности и резко обернулся.

— Да. Это я. Это вы мне звонили?

— Я.

— Насколько я помню, мы договаривались на семь, а сейчас уже, — Коля глянул на часы, — без двадцати восемь.

— Я тоже пришел ровно в семь, — спокойно ответил незнакомец, невысокий пожилой мужчина в дорогом пальто и норковой шапке, в очках в золоченой оправе на ухоженном лице, — но мне нужно было время, чтобы убедиться, что вы не привели за собой хвост.

Только теперь Коля разглядел, что нос и щеки у незнакомца, как и у него самого, покраснели от холода — видно, и впрямь он торчал все это время где-то рядом.