Сам Гитлер 1 февраля 1943 года в узком кругу своих приближенных мрачно изрек: "Я могу сказать одно: возможность окончания войны на Востоке посредством наступления более не существует. Это мы должны ясно представлять себе".
Ленинград, Москва, Сталинград - символы мужества и героизма нашего народа. Сражения, развернувшиеся у стен этих городов, положили предел гитлеровскому нашествию. Здесь начался и сокрушительный разгром вражеских полчищ.
В конце зимы в Сальских и Придонских степях установилась необычная, невиданная здесь с лета минувшего года тишина. Перестали летать самолеты, утихли артиллерийские и авиационные канонады, лишь заунывно выла поземка, заметая снегом фронтовые дороги, где, казалось, еще недавно с грозным рокотом проносились танки, натужно ревели машины, спеша к передовой. Снег белым саваном ложился на груды брошенной врагом и исковерканной в боях техники, скрывая до весенней распутицы следы ожесточенных сражений на сталинградской земле. Здесь уже никто не воевал. Фронт вооруженной борьбы переместился за сотни километров на запад. Советские войска, получив новую задачу, уходили к другим боевым рубежам. Ожидали приказа, находясь под Сталинградом, в разрушенной немцами Александровке, и воины нашей танковой бригады.
Глава вторая.
От Курска к Днепру
На новое, решающее направление
Недаром говорят, что привычка - вторая натура. В данном случае я имею в виду трудно приобретаемую бойцом, но весьма устойчивую привычку чувствовать себя словно взведенная пружина, привычку к клокочущей боевой обстановке, полной неожиданностей. За пять с лишним месяцев почти непрерывных схваток с врагом на сталинградских рубежах все наши бойцы и командиры настолько свыклись с этой огненной атмосферой, что ненадолго охватившее нас облегчение после затишья опять сменилось жаждой борьбы. Традиционным стал вопрос: "Когда же бригаду снова отправят на фронт?"
В рядах нашей 91-й отдельной танковой будто прибавилось людей постарше. Совсем юным бойцам, пополнившим соединение в канун Сталинградской битвы, теперь можно было дать на несколько лет больше. Тверже стал их характер, резче обозначились черты лица. Каждый из них с подчеркнутым достоинством мог сказать, что бывал, мол, в разных переделках, да вот выбрался из них целехоньким и все это, как говорят, в порядке вещей. Только юношеская удаль, непоседливость да задорный блеск глаз выдавали подлинные годы юных бойцов. У ветеранов бригады поприбавилось серебра в висках. С какой-то особой покровительственностью, и строгой, и покоряющей своей чуткостью, стали относиться они к молодежи, нередко называя сынками.
Вместе со своим заместителем по политчасти полковником Н. А. Тимофеевым мы неоднократно наблюдали такие трогательные сцены. Подойдет усач к бойцу, у которого щеки еще не знали бритвы, потреплет за короткий вихор волос и тут же с укором скажет, что солдат он молодой, да, видать, из ранних.
Уж больно, пострел, норовил голову под пули подставлять. Глядел, дескать, я на тебя в нескольких атаках. Азарту много, а про жизнь свою забываешь. Гадов-фашистов ты бей ловчее. Чтобы побольше осиновых колов над ними было. А сам посноровистей будь: бьешь вперед, а посматривай, что с боков творится. Соседа своего не забывай, и он тебя убережет. Закон, брат ты мой, - чувство локтя. И жизнь свою без победы не отдавай. А то ведь придет к матери похоронка, бухнет ей по сердцу, как вот этот тяжелый отвал земли (старый солдат ткнет прикладом автомата в нависший выступ окопа и свалит грузный ком вниз). И матери горе, и ты фашиста упустил с прицела. Вот так-то, парень. Бедовый ты, сынок мой.
Сердце старого солдата, истосковавшееся по семье, оберегало молодых от ненужных жертв. В бригаде царила атмосфера той суровой солдатской ответственности за судьбу каждого человека, за честь ставшего родным соединения, - атмосфера, которая остро чувствуется после больших боевых испытаний.
Используя этот настрой, командиры, политработники бригады готовили личный состав к новым боям. Все мы с нетерпением ожидали передислокации на новый участок фронта и, пока время не подоспело, делали все возможное, чтобы оперативно подвести итоги действий под Сталинградом, обобщить накопленный опыт, организовать планомерную учебу штабов и подразделений. На это направлялась и вся партийно-политическая работа.
Вспоминаю бурные партийные и комсомольские собрания, где обсуждались злободневные темы нашей временной "мирной" жизни. Решения принимались короткие, смысл их сводился к нашему прежнему девизу: "Больше пота в учебе - меньше крови в бою". Бывало и так, что не успеем проголосовать за резолюцию, как всех по тревоге поднимал приказ: прибыть на разминирование в такой-то район. И снова бойцам надо было смотреть смерти в глаза. На бывшей передовой в несчетном количестве оставались коварные "сюрпризы" войны, от которых могла случиться беда для местного населения да и для личного состава войск. Земля почти сплошь была начинена смертоносным грузом. Наши танкисты и саперы не пугались этого. Один из них, говоря о хладнокровии бойцов, образно высказался: "Столько раз глядели в глаза смерти, что теперь она сама от нас отворачивается".
Мы, командиры, хорошо видели, что наши бывалые солдаты за время боев здорово соскучились по мирным, житейским делам. Нередко можно было наблюдать, как пожилые бойцы, выкроив часик свободного времени, с удовольствием помогали жителям Александровки и Разгуляевки, где дислоцировались части бригады, залатать разбитую стену дома, поправить сруб колодца, напилить дров, наладить сани. И уж очень старались бойцы, когда в Разгуляевке надо было отремонтировать и приспособить под школу уцелевшее каменное здание. Раздобыли где-то строительный материал, с любовью сработали столы, лавки, классные доски. Деревенские ребятишки души не чаяли в солдатах, приносили в котелках, завернутых в одеяла или телогрейки, печеную картошку, которую им наказывали передать матери. Но это "деликатесное" угощение всегда делилось поровну с мальчишками. Когда в школе начались занятия, я приказал готовить для школьников обеды. Похлебку они съедали, а порцию хлеба несли домой, матерям. Очевидно, переняли у бойцов привычку все делить пополам.
Однажды я заглянул к нашим солдатам, когда они получали обед. Каждый просил повара наливать в котелок полпорции супа. Хватит, мол, суп густой, ложка в нем торчком стоит. Я поинтересовался, не пропал ли аппетит у моих танкистов и мотострелков. Нет, вижу, едят хорошо. Сам попробовал из солдатского котелка. Приготовлено вкусно. На морозце еще вкуснее кажется.
Вскоре вместе с замполитом узнаем об истинной причине такого поведения бойцов. Оказывается, "остатки" приготовленной в походных кухнях пищи раздавались местным жителям. Чтобы обедов хватило на большее число людей, наши бойцы и договорились между собой поубавить свой рацион. Трогательная забота солдат взволновала всех наших командиров. Я дал распоряжение увеличить выдачу продовольствия на кухни.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});