— Чего тебе?
— У твоего медведя, по-моему, рыло в пуху.
— Это по-твоему, — добродушно проговорил майор.
— Не «по-моему», а точно, — осерчал дед. — Сам глянь!
— Ты серьезно?
— А ты думал, шучу? — огрызнулся дед. — Восьмая уже, небось, пузыри пускает.
Майор вышел в сад и, осмотрев медвежонка, заметил у него за ухом прилипшее куриное перышко. Повертел в руках, сдунул, подумав, спросил:
— Ну и что? Их здесь полно.
— Подозрение у меня есть. Сегодня одна забралась к тебе под дом и — как в воду канула. — Дед подслеповато мигнул. — Ты уж извини. Без надобности тревожить бы не стал.
— Обыск, значит, хочешь учинить?
— Обыск не обыск, а погляжу, — обиделся дед. — Курица — она, конечно, скотина бестолковая, а яички все любят.
— Вот именно — бестолковая, — рассмеялся майор. Он ухватил медвежонка за ошейник и увел в дом. — Давай, ищи.
Продал медвежонка Рэм. Как только майор и Тип-Тип скрылись за дверью, он бросился к тайнику и, распаляя себя гневным ворчанием, неистово заработал лапами.
Майя Яковлевна наблюдала за этой сценой из окна. Как только Рэм откопал последнюю, восьмую, курицу, она резко и раздраженно постучала костяшками пальцев по подоконнику. Лицо ее заострилось, побелело, уголки плотно сжатых губ вызывающе вздернулись. Глаза стали сухи и решительны.
— Я думаю, разговоры излишни, — услышал майор скованный голос жены. — Я тебя предупреждала…
В гарнизоне Тип-Типа встретили приветливо — поставили на довольствие, сколотили дом. Солдаты набросали туда старые ватники, тряпки, и берлога вышла на славу. Живи, мишка, радуйся!
Сложна аэродромная служба. Свои порядки, свои законы, строгая дисциплина. Тип-Тип поначалу тяготился этими, как он думал, дурацкими правилами, но потом привык и, как ни странно, служакой оказался исправным.
Он вставал вместе с солдатами — в шесть ноль-ноль. Труба играла подъем. Тип-Тип открывал глаза, вскакивал и без размышлений вылезал из будки.
Из казармы с грохотом выпрыгивали полуголые люди, махали руками и ногами. Тип-Тип поглядывал на них с изумлением. Нелепые движения солдат он воспринимал как приглашение поиграть и от возбуждения повизгивал. Иногда, забывшись, бросался к ним, но цепь с силой откидывала его назад. Он злился, рвал стальные звенья, дико рычал.
Затем наступал завтрак. Солдаты, хохоча, тащили ему пару мисок жирной пахучей каши, сахара. Медвежонок голодным не бывал и частенько, съев сахар, оставлял кашу на потом. Но у солдат это, по-видимому, считалось нарушением дисциплины. Кашу отбирали, и приходилось терпеть до обеда. Тип-Тип обижался, злобно фыркал, но в конце концов смекнул, в чем дело, и вылизывал миски точно за десять минут, как раз за то время, что отводилось солдатам на еду.
После завтрака медвежонок приводил себя в порядок и, довольный, урча, отправлялся на наблюдательный пункт — огромный пень, торчащий шагах в пяти от будки. Отсюда хорошо просматривалась дорожка, ведущая от проходной к аэродрому. По ней ровно в девять должен был пройти майор.
Морда медвежонка приобретала выражение сосредоточенного внимания и озабоченности. Он всматривался в каждого прохожего, нетерпеливо пофыркивал, туго, до звона, натягивал цепь. Наконец майор появлялся. Тип-Тип радостно подпрыгивал, вертелся и громко визжал от волнения. Он представлял, как хозяин повалит его на землю, прижмет, потреплет по загривку и как минут пять они будут самозабвенно возиться. Потом он получит конфету или пряник, майор попрощается, строго пригрозит пальцем: смотри, мол, не балуйся, — и они расстанутся до вечера.
А по дорожке все будут идти и идти люди — служащие гарнизона, и каждый будет считать своим долгом поздороваться с забавным медвежонком, угостить чем-нибудь или просто обласкать.
Тип-Тип был самостоятельным, общительным и на редкость сообразительным медвежонком. Его все любили, и он платил тем же. Но особенно Тип-Тип привязался к солдату второго года службы Федькину. Федькин был родом из Восточной Сибири, любил природу, зверье, и воинскую службу, с ее строгим распорядком, уставом от «а» до «я» переносил плохо. Он скучал по дому, по таежным тропам, где был сам себе хозяин, где живи, как хочешь, и бреди, пока ноги идут.
Каждый вечер Федькин неслышным шагом подкрадывался к медвежонку, валил его наземь, валился сам и, дыша ему в морду, жаловался:
— Надоела, брат, мне эта местность, вот так! — энергичным жестом Федькин резал себе горло. — Бросить бы все, уехать!.. — Он садился, удивленно вопрошал: — И как здесь живут? Шум, гарь, податься некуда! Одни трубы! — Задумывался. — Хотя, конечно, столица… А плевать мне на эту столицу! Я — вольный!.. И тебе, брат, плохо. Я вижу. — Он ерошил медвежонку шерсть. — Вот кончится служба, заберу тебя с собой. Поедешь? Тайга наша тебе по нраву придется. Заживем! — Федькин улыбался, представляя себе, как они заживут.
Медвежонок смотрел в лицо солдата, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, и, казалось, все понимал: его умные, обычно насмешливые глазенки были серьезны и озабочены. Он сочувствовал солдату. Что-то роднило их.
К десяти часам медвежонок оставался один. Все, кто только сейчас смеялся, с чьих лиц не сходила беспечная улыбка, становились вдруг серьезными, молча взглядывали на часы и торопливо уходили.
Аэродром раскатисто вздыхал, мышцы его тренированного тела взбухали, напрягались, превращались в задания, экипажи, полеты. Начинался рабочий день.
Тип-Тип приобщался к таинству происходящего. Он ложился на землю, нутром чувствуя в ней свое спасение, и со страхом и любопытством наблюдал за могучими чудовищами. Вот одно из них нагнулось и, рыча, медленно поползло вдоль полосы. Развернулось, сверкнув на солнце ребристым оперением, замерло. Рык усилился. Чудовище дрогнуло и понеслось, набирая скорость. Насколько это было сильное животное, Тип-Тип ощущал по дрожи земли, по горячему дыханию воздуха. Он съеживался, замирал, но глаз от чудовища оторвать не мог. Оно приковывало взгляд стремительностью линий, изяществом, быстротой движения. Легко приподняв красивые, зализанные морды, исполины один за другим поднимались в воздух. Гул стихал, становился мягче и, наконец, терялся где-то высоко в небе.
Тип-Тип недоумевал. Что нужно этим птицам на такой высоте? Ведь земля так прекрасна! Жизнь полна чудес и неожиданностей. Сколько встреч, сколько открытий впереди, а они… Странные птицы! Тип-Тип сокрушенно качал головой и задумывался.
Незаметно пролетела осень. Дни стали короче, по ночам подмораживало, лужи к утру подергивались прозрачной корочкой льда.
Тип-Тип ел до отвала и к этому времени стал гладким и жирным. Его все чаще тянуло в сон. Он стал вялым и раздражительным и уже не так охотно вылезал из своей берлоги.