Читать интересную книгу Алчность: развлекательный роман - Эльфрида Елинек

Жандарм всегда весь обращён в слух — к себе самому, никого и ничего другого у него нет. Ему никто не нужен. Всё идёт правильно. Но они упорно твердят, что с ними обошлись не по правилам, Вы только почувствуйте на минуточку или послушайте! Даже деньги не настолько эгоистичны, чтобы расходовать себя и при этом сохраняться. Вот они что-то закидывают — удочку, что ли? — а на крючке это разве не золотая рыбка, всё ещё живая и весёлая, как в одноимённом старом фильме? — неважно, что это, оно свистит в воздухе, разматываясь над ландшафтом, это женское Я, да, теперь я вижу, это правильное Я, которое стало привычным лишь последние несколько лет, с тех пор как для этого появилась специальная женщина-министр, которая сейчас, к сожалению, уже в отставке, да ещё газеты постоянно подбивают принимать только собственные решения. И вот ты однажды принимаешь его и решаешь в пользу того, кто у тебя на глазах и мешает там, и вызывает слёзы, и постепенно всё приводит к краху. Для этого ему не нужны никакие дебаты. Ему достаточно просто быть. Я борюсь за тебя, говорит женщина. Нет, спасибо, не надо, это лишнее, говорит мужчина. Это тот, кто спокойно заводит связи: дома, участки, сады, квартиры. В этом он пока не очень преуспел, но вскоре, может, выйдет в герои целой флотилии домов. На своём пароходе он будет адмирал. Следы крови на лестнице? Вытрем, вот и не осталось ничего. Следы спермы на чужих лобковых волосах, принадлежащих мёртвой? О боже! Об этом раньше нужно было думать. Было бы лучше слегка пережать этой оторве нервный центр (расположенный на изгибе сонной артерии), а теперь, поскольку мы оставили материал для определения ДНК, как тот волос в знаменитом убийстве карандашом, он может однозначно указать на определённую персону. Нет, ведь мы не знаем, как волос попал в дело. Поскольку в нашем случае до сношения дело не дошло, мы не должны в этом смысле тревожиться, на сей раз сносились только её рот и его рука, слегка и наспех. В наших краях пропало уже довольно много женщин: я только хотела сказать, никто не знает, куда они подевались, — другие пошли времена, вот и эти женщины пошли, пустились в путь, незнамо куда: автостоповки, горные туристки из чужих стран, одна вдова, которая жила одна, — я совсем не знаю, где теперь они все. Однажды нашли в лесу скелет, вокруг шеи которого был обмотан дамский чулок, многое от этого скелета растащили звери, для судебно-медицинской экспертизы мало чего осталось. Волосы на голове скелета, остатки волос, мёртвого цвета львицы, — как узнать, чьи это волосы? Энергия удерживает человека в вертикальном положении, а мы его в этом и в других случаях от энергии отключили. Что было совсем нетрудно. Но всё же перед этим, за три дня до этого, эта, к примеру, оторва, запрокинув голову назад, защемила член в своей половой щели так, будто не хотела его больше выпускать. К чему это привело? К концу, который всё же удалось вывести. Такая влюблённость, переходящая в западню, эта молодая женщина, мужчина даже не мог из-под неё выбраться на сиденье автомобиля. Он даже запаниковал. Сначала она его мягко направила в себя, а потом он подумал, что ему больше не выбраться. Она набросилась на него в этот вечер так, будто впилась клещом в новую возможность существования, а он на самом деле был нетронутый, а она уселась на ту штуку, которая у него, как всегда, стояла колом вверх. Не было никакого шанса на оборону. Эта женщина тогда метнулась на него, ни с того ни с сего вытащила его член и использовала его как путеводную нить внутрь себя. Но когда он оказался внутри — зияющая пустота. Откуда только берёт человек свою личность, если её не хватает даже на то, чтобы заполнить себя? Часто приходится другим заполнять его и платить за это высокую цену. А если не захотят платить, то поплатятся за это. От этого можно и умереть! Это основной закон порнографии, хоть его нигде не прочитаешь: туда и сюда, и через пару сантиметров опять конец. Дальше не выходит. То есть не входит. В другой обстановке проходило бы лучше. Ведь делает это со мной любая дверь, любой карандаш может сделать это с моим нагрудным карманом, почему же эти двое друг с другом не могут? У мужчины это происходило, может, не вполне по своей воле, он просто не обещал себе ничего из того, я думаю, но молодая плоть — это такая партия, которую не так легко не заметить, такая она громкая, для господина Хайдера, ещё и музыку им подавай. Но многие играют свою музыку против этого господина и тоже получают своё удовольствие. Потом мы взяли из багажника тряпку и вычистили юной женщине влагалище, но ведь эта тряпка наверняка оставила волокна, а мы просто выбросили её в кусты, но в нескольких километрах дальше, нет, к сожалению, мы обронили её там, где стояли, — ах, если бы мы могли вспомнить точно! Не поленись мы устранить эту тряпку, было бы лучше, тогда бы о преступнике не сложилось впечатления непроходимой глупости. Там уже валялось несколько бумажных носовых платков, затвердевших от того, чем они напитались при жизни. Но важнейшей уликой могут оказаться именно эти дурацкие волокна, налипшие на срамные волосы. Но что с них проку, если тряпку нельзя связать с определённым человеком? Прок был бы, если бы задержавшаяся на волосах сперма могла привести к задержанию определённого человека, на которого вывело бы исследование этой спермы. А по секретам, которые налипли тут же, можно схватить и женщину, которая была плотно схвачена пластиковой плёнкой, стоп, нет, женщина у нас и так уже есть, у нас нет только её убийцы. Итак, я думаю, тут же станет ясно, кем была эта жешцина, ведь её фото приколото к каждому столбу. Да её здесь и так все знают. Итак, мужчина должен, желательно до закрытия лавочки и обнаружения девочки, вернуться на место наслаждения и обыс кать кусты. Тряпку надо будет выбросить где-то подальше, и, как знать, вдруг там найдутся и более старые следы, на бумаге, которые укажут на него, на радость жандармам. Ничего весёлого тут нет. Придётся мужчине порыться в дерьме, чтобы эту тряпку найти и обезвредить. А не то коллеги отправят её в лабораторию. Мужчина устал. Все соки из него выжаты.

Нет, всё-таки нет, не могу в это поверить: опять член чуть не выглядывает у него из ширинки, как любопытный ребёнок, стоит ему только подумать об этом. О женщинах и о том, что он с ними делал и что будет делать ещё. Кажется, ему понравилось, он хочет знать, что стало с этой девушкой, которую он преднамеренно и зло употребил. Но он же знает это. Этот мужчина неисправим, нет для него эффективного планирования и стимулирования, если он хрен слушает, который ужесточается и хочет в ком-то закрепиться, но сам не имеет для этого никаких привязок. И рано или поздно женщины с него спадают, а он из них вываливается. Каждую ночь, засылая рядом со своей женой, он одиноко и сиротливо теребит свой ствол, своё рождественское дерево, способное стоять хоть целый год, ещё и сверху что-нибудь висит, просто удивительно. Мужчине кажется, что это теребление усыпляет его, — должно быть, это так, ведь есть покой и неутомимому, когда на него наконец снизойдёт сон. Такой красивый отвлекающий узор мы нарисовали на стене. Я не могу от него оторваться. Можно собирать о людях всё больше и больше сведений, но полицейские, следователи видят во всём только то, что само идёт в руки, и только поверхностное. Всё остальное идет в отбросы. Полицейский психолог с его изломанным профилем преступника тоже должен вернуться в школу искусств и заказать себе новый. Результат поиска, труп, мы нашли, стоп, его у нас пока нет, но скоро будет, однако зерно фантазии, повлёкшее за собой убийство, мы, к сожалению, не можем найти, поскольку мы не знаем, где его вообще искать. Этот человек дикий, но он сам по себе, у других для этого есть комната со спортивными снарядами или приборами для хобби, и они довольствуются этим. Не удивительно, что психолог всегда может расписать эту комнату, да комнате это и необходимо. Поскольку человек с детства любит заниматься своими фекалиями, но он, понятно, не делает этого на людях, ведь он не собака, и мы не можем застать его за этим занятием вживую. И камеры на него нет, хотя эти камеры уже повсюду. Жаль, что мы лишены такого зрелища. Но скоро появится на телевидении и такая передача, где смогут высказываться убийцы. Детство под впечатлением смерти матери-алкоголички, но это смелая интерпретация, пьют-то все, но не все с такими последствиями, попробуй найди потом шкуру сына, пробитую синей печатью крадущейся смерти. Найдут только от ворот поворот, и холод, и скользкую гладь, и голод — но по чему, не известно, и найдут слипшуюся тряпку, но не то, что было положено. Большой пластиковый рулон сидит на женщине как влитой, как будто эту женщину влили в рулон. Кажется, под испачканной тряпкой была положена лишь лесная почва. Больше ничего. Послушай, случилось что-то ужасное! И вот уже воспоминания о мёртвой, связанные с её непрекращающимся плачем, с боязнью темноты, и тут же рядом снова умерла женщина, не от любви, не совсем своей смертью, но всё же. Она ничего не могла поделать, ведь она была лишь враждующей стороной в невидимой битве кусающего локти сознания против своего хозяина, который и сам огрызался от страха. Он бросался кусаться ещё до того, как пора. Чтобы потом с ним ничего не случилось. Соски и срамные губы многих женщин могли бы спеть об этом свои негармоничные песни, но они поют их не обязательно в хоровом коллективе, а в стороне от размеченной дороги, поэтому одна ничего не знает о других. Мне кажется, из-за этого мужчина, о котором я говорю, конкретнее и живее женщин, которых он встречает. Они думают, что знают, отчего они с ним, они ощутили горячее дыхание любви, почувствовали жаркие зубы желания, и эти следы укусов в форме полумесяца докажут им, если они забыли, боже мой, больно же, а я и не знала, что это так больно, когда я так любовно давала, нет, просила. Но с виду выглядит так, что эти женщины дают свои телесные дома в обмен на что-то более долговечное: заложенное кирпичами или забитое досками. Тоже неплохо, но куда им тягаться. Дело вкуса: кому нравится поп, кому попадья, а кому попова дочка. Итак, они должны передать свои домики в виде полуфабрикатов, чтобы их наконец смогли отремонтировать, чтобы перед ними болталось на верёвке бельё, но не их бельё, которое весело вьётся по ветру, как песня, которая давно может странствовать по свету не на верёвке, а самостоятельно, стоит только погромче вкрутить радио. Но лучше покрутиться самому, на перекладине. Раны надо дезинфицировать и приложить к ним пузырь со льдом. Остудить можно и прижав к груди отчаянную голову: она либо ревёт, действуя тебе на нервы, либо кусается. У кого ничего нет, должен заинтересоваться хотя бы их имуществом, если уж больше нечем, думают эти женщины, и они уже готовы раздарить всё, что у них есть, лишь бы скорее проснуться в чудесном свете любви, льющемся из человека, который проглотил — нет, не палку, а карманный фонарик. И он теперь их солнышко. Они были бы для мужчины, так сказать, наполнителем заварной трубочки, таким лёгким, таким прелестным, со всем их имуществом, которым они опутаны и которым они опутали мужчину, м-мц, пальчики оближешь! Так они про себя думают. Пока вообще не потеряют представление, что же в них есть, и тогда отправляются к адвокату, чтобы он им это объяснил и чтобы посмотреть, кто или что к ним вернётся через некоторое время — если вернётся — после того, как они через нотариуса перевели своё имущество другому, который оказался его недостоин. Ничего, зато имущество его достойно. И теперь она одна. Никого. Теперь адвокат её должен спасти, нет-нет, он бессилен, ведь подпись уже стоит, и он рассеянно подпиливает свои ногти. Да, кто завистлив к удовольствиям других, тот обречен на расстройство, дорогая госпожа пианистка! А вот и оно, расстройство.