Они такие же, как в Москве и Ленинграде, эти кровельщики, плотники, столяры и бетонщики. Только лица их заросли густыми бородами, да движения медленны и размеренны: высота даёт себя чувствовать.
Я смотрю на это вторжение человеческого труда в безмолвный горный мир и думаю – где ещё приходилось мне видеть волнующее зрелище покорения человеком пустыни? И затем яркое воспоминание встаёт передо мною. Я вижу большой глетчер, сбегающий к берегу и обрывающийся в море высокой зе – леноватой стеной льда. Эта стена, тянущаяся восьмикилометровой дугой, образует бухту. Ноздреватые бирюзовые айсберги, изъеденные водой, тихо дрейфуют вдоль берега. В одном месте ледяная стена сходит на нет, и тёмные базальтовые валуны сбегают к воде, покрытой блинами дрейфующего льда.
На берегу, рядом с остатками старых зимовок, желтеют стены двух маленьких, вновь строящихся домиков. К стенам прислонены винтовки. Время от времени к домикам подходят, грузно раскачиваясь, белые медведи. Тогда плотники и печники кладут на мёрзлую землю топоры и лопатки, берутся за оружие и стре – ляют. На снегу остаются бурые пятна крови, тяжёлые туши подтаскивают к берегу… Строительство радиостанции на Земле Рудольфа, на самом северном острове Земли Франца Иосифа, в 1 500 километрах от Архангельска, в 900 километрах от полюса.
И неожиданная, но верная мысль приходит мне в голову: легче было привезти в Трюмах «Малыгина» стандартные домики и оборудование радиостанции на Землю Рудольфа, чем доставить строительные материалы для обсерватории сюда, на вершину скалы, по бездорожью Алайской долины, по теснинам Терс – Агара, через перекаты и водовороты Саук-Сая и Сельда-ры, по морене и трещинам ледника Федченко.
Стройка близится к окончанию. С Блезе мы осматриваем её в деталях. Конструкция здания чрезвычайно рациональна. По продольной оси оно разделено на пять частей: в середине – столовая, кухня, метеорологический. кабинет, в двух следующих, примыкающих к средней справа и слева – радиорубка, фотокабинет и пять жилых комнат; в двух крайних – кладовые и ма – шинное отделение. Зимой они будут защищать жилые помещения от холода. Южная стена представляет собой сплошное окно. Полукруглая форма крыши препятствует скоплению на ней снега. Вся конструкция подчинена условиям перевозки: все балки сболтованы из нескольких частей. Каждая из этих частей – не длиннее двух метров. На площадке перед обсерваторией – ме – теорологические приборы: дождемер, флюгера, метеорологические будки. Пять человек зимовщиков под руководством молодого ташкентского метеоролога Бодрицкого остаются зимовать на обсерватории.
Зимовщики уже сейчас ведут наблюдения в полном объёме. Блезе рассказывает нам историю строительства. Оно началось осенью 1932 года. Начальник строительства инженер Бойков прибыл в Алтын-Мазар с караваном, гружённым строительными материалами, в конце сентября. Строительный сезон был упущен, но Бойков решил попытаться наверстать опоздание.
В начале октября караван из двухсот верблюдов перешёл обмелевшие реки и вышел на ледник. Верблюды скользили по ледяным буграм, резали себе ноги об острые камни. Чем дальше, тем трудней передвигался караван. Шедшие впереди верблюды постетюнно сбивали камни и гальку с бугров морены, об – нажая лёд, на котором беспомощно скользили и падали остальные.
Для «кораблей пустыни» глетчер оказался непреодолимым препятствием. Только половина каравана дошла до Чортова гроба. Здесь верблюдов пришлось заменить лошадьми.
Первый караван лошадей пришёл к месту постройки 21 октября. В тот же день было распланировано место для станции и установлен барометр для наблюдений. Рабочие и зимовщики – метеорологи, пришедшие с первым караваном, – поселились в юртах и палатках.
Работа закипела. Постройкой руководил Блезе, бывший тогда помощником Бойкова. Бойков оставил в своём ведении самое трудное: переброску материалов. День и ночь находился он в пути между Алтын-Мазаром и станцией.
В двадцать дней был построен фундамент и собран каркас здания. В ноябре разразился первый осенний буран. Температура упала до минус 20. Сила ветра достигла 30 метров в секунду. Трижды срывало бурей юрту, в которой помещалась кухня.
Ночью во время бурана на радиомачте, на стойках палаток, на пальцах поднятых кверху рук светилось атмосферное электричество, загорались сент – эльмские огни: словно тихое пламя свечи горели они, не мигая, в бушующих порывах вьюги.
Строители отсиживались в палатках, используя для работы редкие периоды затишья.
Бойков гнал караван за караваном вверх по леднику. Лошади доходили до последнего подъёма. По фирну к станции материалы поднимали на руках.
Первый буран продолжался шесть суток. А после двух дней затишья начался второй. С 21 октября по 4 декабря только восемнадцать дней не было вьюги.
4 декабря началось труднейшее отступление строителей по леднику, по занесённым снегом перевалам через Заалайский и Алайский хребты. При переправе через Саук-Сай караван отряда вновь испытал на себе коварство горной реки. Вода была низкая, по колено лошади. Но когда караван переходил реку, где-то выше прорвался ледяной затор. Хлынувшая вода унесла двух лошадей с ценным грузом – фотографическими снимками.
В 1933 году инженер Бойков был назначен заместителем директора Ташкентского института высокогорных (исследований. Строительство продолжал Блезе.
Работы возобновились в июне. Главной трудностью были переправы через реки в высокую воду. Блезе переправлялся через Саук-Сай и Сельдару восемнадцать раз, его помощник Розов и вьючники Колыбай и Керимбай – значительно больше. Пока Владимир Рихардович рассказывает историю строительства, Каплан успевает «запечатлеть» нас со всех сторон.
Каплан фотографирует с самого утра. Он снимает станцию, рабочих, зимовщиков, окружающий пейзаж. Он снимает кинамой, «лейкой», стереоскопическим аппаратом. Фотографы-любители показывают ему свои негативы. Каплан консультирует.
На фирне Кашал-Аяка мы видим маленькую чёрную точку.
Это Абалаков пошёл на перевал «размяться» после вчерашнего четырнадцатичасового похода. Маслаев сидит в радиорубке, вернее радиоюрте. Радисту обсерватории никак не удаётся наладить станцию и связаться с внешним миром. Маслаев, обложившись руководствами по радиоустановкам, мотками проволок, катушками, лампочками, клеммами, инструментами, пытается найти верную схему.
Так – в работе и беседах – проходит день. К вечеру возвращается Абалаков. Где-то на перевале он едва не провалился в трещину и основательно поранил ногу.
На другое утро в щель слюдяного окошечка палатки просачивался тонкий веер снежной пыли. За ночь разразился буран. Скала с мутными очертаниями юрт, палаток и обсерватории казалась островом в море тумана и туч, застилавших глетчер. Иногда порывы ветра разгоняли облака, открывали какую-нибудь вершину, группу скал, висячий ледник. Потом снова все исчезало в сером крутящемся хаосе.