Читать интересную книгу Культура на службе вермахта - Олег Пленков

Сначала имели место только частичные ухудшения; так, на Рождество 1939 г., чтобы немного повысить карточные нормы масла, в него стали добавлять маргарин, а нормы выдачи маргарина сократили. 4 сентября 1939 г. вместо всеобщего снижения зарплаты последовала всего лишь частичная задержка зарплаты, немного задержали и выплату всевозможных дополнительных льгот. Через два месяца все задержки и задолженности были ликвидированы, а от военных финансовых тягот остались лишь налоги на алкоголь, на сигареты, на театральные и железнодорожные билеты. Карточные продовольственные нормы не являлись снабженческой катастрофой, они соответствовали нормам снабжения гражданского населения Великобритании{377}. В любом случае, снабжение продовольствием было гораздо более сносным, чем в Первую мировую войну: была создана система регулирования, помогавшая избежать существенных ограничений путем ввоза продуктов из оккупированных районов. Кроме того, к моменту начала войны рейх накопил запасы зерна в 6,5 млн. тонн. Занятым на тяжелой работе выдавали дополнительные продукты. Довольно сложная дифференциация в карточной системе имела целью создание видимости социальной справедливости. Что касается промтоваров, то с 1 ноября 1939 г. была введена так называемая «имперская карточка на одежду» (Reichskleiderkarte). Она подчас не обеспечивалась самыми элементарными вещами; так, притчей во языцех в военной Германии была обувь, которой катастрофически не хватало, особенно в начале войны. СД передавала, что если не принять соответствующих мер, вопрос с обувью грозит перерасти в политический.

1 января 1940 г. был введен 10-часовой рабочий день и возобновлена оплата за сверхурочную работу. Зима 1939–1940 гг., как и все военные зимы, была очень холодной, и хозяйственники не могли вовремя и в достаточном количестве снабжать население углем. Кризис с углем наблюдался и в промышленности. Этот кризис был связан не с добычей, но с сильным износом подвижного состава — только Рейнско-Вестфальский угольный синдикат из-за нехватки или неисправности вагонов не смог вывезти 1,2 млн. тонн угля{378}. 6 ноября 1939 г. начались морозы, и до ранней весны продолжались жалобы немцев на нехватку угля. Из-за порядка распределения топлива у угольных лавок дело не раз доходило до потасовок с полицией. Информанты СД передавали со всех концов рейха, что в стране ощущается большой дефицит топлива — холода стоят уже долго. Из Ростока СД передавала, что местное население очень недовольно тем, что кинотеатры и концертные залы в изобилии снабжают углем, а в бедных кварталах угля не хватает. Нормы выдачи угля везде были низкими — 50 кг на семью в неделю{379}.

Особенно плохи дела с углем — из-за отдаленности и трудностей доставки — были в Восточной Пруссии. Разумеется, там о воодушевлении и патриотическом подъеме не могло быть и речи, жизнь была погружена в серые и холодные будни.

Все проблемы и заботы, однако, отошли на второй план с приходом весны и началом активных военных действий — 9 апреля немецкие войска высадились в Норвегии. В обществе царило убеждение, что фюрер вновь выбрал самый правильный момент для атаки; активность Гитлера в Норвегии и Дании считалась оправданной. Однако вскоре вновь стали раздаваться жалобы на плохое питание и плохое снабжение, на высокие цены и плохое качество продукции — жизнь брала свое… В ноябре 1940 г. вместо 175,63 г масла выдали 137,4 г, а в качестве компенсации с 46,88 г до 51,47 г увеличили норму выдачи маргарина. Птица, дичь, рыба, овощи и фрукты практически исчезли с рынков, выдачи мяса по карточкам производились порой с недельным запозданием. Весь урожай яблок 1940 г. был конфискован, поэтому свежих фруктов немцы не увидели{380}.

Снова, как и в период норвежской кампании, повседневные проблемы отошли на второй план с началом войны с Францией. СД передавала, что после начала французской кампании внимание немецкой общественности не привлекло ни назначение Черчилля премьер-министром, ни оккупация Исландии англичанами[31]. Гораздо больший эффект произвело (особенно в южных областях Германии) известие о мобилизации Швейцарии: южные немцы верили, что вскоре предстоит война со Швейцарией{381}. Внимание немцев привлекло то, что голландская королева и двор бежали в Лондон; бегство мужа наследной голландской принцессы немца Бернгарда фон Липпе-Бистерфельда многие немцы восприняли как государственное преступление. СД передавала, что именно по причине замужества принцессы за немцем общественное мнение в Германии рассматривало Голландию как дружественную страну, которая вследствие козней двора переметнулась на сторону Запада. Напротив, поступок бельгийского короля вызвал у немцев всеобщее одобрение: его хвалили за то, что он разумным поведением (сдачей в плен) предотвратил ненужное кровопролитие; он вызывал симпатии немцев еще и тем, что не бежал за границу, а до конца вместе с армией оставался на фронте{382}.

В середине июня 1940 г. два события находятся в центре внимания немецкой публики: вступление в войну Италии и победа под Нарвиком. Последнее известие вызвало больший резонанс, ибо по поводу вступления Италии в войну поговаривали, что все сделал вермахт, а итальянцы явились на готовенькое ради своих интересов в Средиземноморье{383}. Их политику сравнивали с политикой Сталина, вступившего в Польшу 17 сентября, когда польская армия была уже разбита{384}. Говорили, что Италия вовсе не нужна в качестве союзника, она будет только обузой{385}. Гитлер опасался, что во время переговоров о перемирии Италия слишком многого потребует от Петена в Африке, и это подтолкнет французов к продолжению войны. Чтобы умерить аппетиты дуче, Гитлер 18 июня встретился с ним в Мюнхене и два часа уговаривал того отложить территориальные претензии до мирной конференции, которая завершит войну (Гитлер и немецкая общественность надеялись, что после подписания перемирия с Францией возможен будет и компромисс с Англией). Немецкое население с интересом наблюдало за встречей двух диктаторов в партийной метрополии, «столице движения» Мюнхене. В городе по этому поводу начался настоящий народный праздник. В то же время вне Мюнхена реакция немцев была сдержанной; приглашение Муссолини рассматривали как знак вежливости со стороны фюрера, итальянцев упрекали в слишком легком пути к дележу добычи{386}.

Если норвежская кампания порой вызывала критику и негативные оценки немецкой общественности (за большие потери кригсмарине), то победа над Францией принесла всеобщее воодушевление и восторг. Победные реляции с фронта часто вызывали спонтанные манифестации и митинги. Власти старались поддерживать эйфорические настроения — вскоре после победы над Францией были возобновлены отпуска, отмененные было с началом войны, рабочим стали доплачивать за 9-й и 10-й рабочий час{387}. СД передавала, что даже в бывших социал-демократических и коммунистических кругах и речи нет о враждебности по отношению к режиму{388}.

Информанты сообщали о жесткой позиции немецкой общественности в отношении условий мира с Францией: было распространено мнение о необходимости справедливого, но жесткого обращения с французами. Большинство немцев считало, что Франция должна вернуть немецкие колонии, весь флот передать Германии, вернуть Эльзас, передать Италии Тунис, Савойю, Корсику и часть Ривьеры. Высказывалось мнение о создании немецкого протектората во Фландрии; некоторые считали, что всю Францию следует сделать немецким протекторатом{389}. С другой стороны, СД в более поздней сводке состояния общественного мнения передавала, что большинство немцев было в восторге от рыцарского поведения немецкой делегации на немецко-французских переговорах об условиях перемирия.

Вскоре, однако, эйфория победы улетучилась, и немцы (особенно рабочие) начали жаловаться на остановку роста зарплаты, на высокие цены на текстиль, обувь и продовольствие{390}.

Почти сразу после оккупации Дании и Голландии продовольственное снабжение улучшилось: с 1 июля дополнительно к обычным нормам по карточкам стали выдавать 1/4 фунта масла на человека; на некоторое время улучшилось качество пива, плотность его возросла с 6% до 9–10%. Самыми сытными были солдатские пайки, даже лучше, чем у рабочих на тяжелых и вредных производствах; кроме того, военнослужащие получали настоящий кофе и шоколад, недоступные гражданским потребителям. Армейский продовольственный паек (там, в свою очередь, были различия между довольствием гарнизонов, рекрутов и фронтовиков) превышал гражданский по муке на 35%, по мясу — на 57%{391}. Приличное пиво с 1941 г. в рейхе исчезло, зато страну наводнило французское вино и шампанское; омары и устрицы в изобилии были в продаже вплоть до 1944 г. Некоторые продукты (например, простоквашу и мороженое) продавали без карточек. Это было важно, так как сладкого часто не хватало (выдавалась одна банка джема на месяц). Княгиня Мария Илларионовна Васильчикова, служившая до 1945 г. в Берлине в Министерстве иностранных дел, вспоминала, что люди в очередях были дружелюбны и воспринимали затруднения с улыбкой. Правда, с началом войны в туалетах министерства, где работала Мария Илларионовна, начали регулярно воровать туалетную бумагу, и потом ее стали выдавать по отделам{392}. С 15 февраля 1942 г. были введены карточки на сигареты и табак, для мужчин — с 18 лет, для женщин — с 25 лет{393}. В армии существовала система табачного довольствия, которая вызывала досаду Гитлера: он не хотел поощрять вредные привычки и приказал некурящим выдавать в армии паек сахара. Евреям перестали выдавать карточки на сигареты с осени 1941 г.{394}, впрочем, их лишили и продовольственных карточек на рыбу, мясо, на белый хлеб и молочные продукты. СД при этом сообщала, что эти меры вызывали у немцев удовлетворение{395}.