Брианна громко глотнула, словно испуганная утка, и замерла. Роджер тоже замер, не спуская глаз с мальчика, словно тот был адской машиной, способным взорваться, как опал.
Слишком поздно Джейми понял свой промах и слегка побледнел.
— Проклятье, — сказал он вполголоса.
Глаза Джемми стали круглыми от упрека.
— Плохо, деда! Плохое слово. Мама?
— Да, — ответила Брианна, не сводя с Джейми суженных глаз. — Мы должны вымыть дедушке рот с мылом.
Он и так выглядел, словно набрал полный рот мыльной воды, да еще с щелоком.
— Да, — произнес он и откашлялся. — Да, это было очень плохо с моей стороны, Джеремия. Я должен попросить прощения у леди, — он официально поклонился мне и Брианне. — Je suis navré, Madames. Et Monsieur, [288]— мягко добавил он, кивнув Роджеру. Роджер с непроницаемым лицом слегка наклонил голову в ответ, все еще не сводя глаз с сына.
Круглое лицо Джемми выражало блаженное восхищение, которое оно всегда приобретало, когда рядом с ним говорили по-французски, и — как и рассчитывал Джейми — он тут же поспешил сделать свой вклад.
— «Frère Jacques, Frère Jacques…» [289]
Роджер взглянул на Брианну, и, казалось, нечто пронеслось между ними в воздухе. Он наклонился и схватил руку Джемми, прерывая песню.
— Итак, bhalaich. Ты можешь так делать?
— Frère… Что делать?
— Посмотри на деда, — Роджер кивнул на Джейми, который глубоко вздохнул и быстро высунул язык, свернув его в трубочку.
— Ты можешь сделать так? — повторил Роджер.
— Да, — ответил Джемми и с довольным видом высунул совершенно плоский язык.
Общий вздох пронесся по комнате. Ничего не подозревающий, Джемми поджал ног и повис на руках Роджера и Джейми, потом опустил их, топнув по полу, и вспомнил свой первоначальный вопрос.
— У деды есть яички? — спросил он и задрал голову, чтобы посмотреть на Джейми.
— Да, парень, — ответил тот, — но у твоего папы они больше. Идем.
И под звуки немелодичного пения Джемми мужчины потащили его наружу. Мальчик, как гиббон, висел между ними, подтянув колени почти к подбородку.
Глава 110
Человек войны
Я крошила листья шалфея в ладонях и роняла серо-зеленые хлопья в огонь. Солнце висело низко над каштанами, и над погребением, уже лежащим в тени, ярко горело пламя.
Мы впятером стояли вокруг гранитного камня, которым Джейми отметил могилу незнакомца. Мы образовали круг из пяти точек, и по общему согласию обряд проводился не только для мужчины с серебряными пломбами, но и для четырех его товарищей, и для Даниэля Роулингса, свежая могила которого находилась неподалеку под рябиной.
Бледный и ароматный дымок поднимался из небольшого железного котелка. Я принесла и другие травы, но я знала, что для индейцев: и чероки, и тускароры, и могавков — шалфей был священным растением; его дым очищал.
Я растерла иглы можжевельника и бросила их в огонь, за ним последовала рута, называемая травой милосердия, и в конце розмарин для памяти.
Джейми поднял голову, сияющую огнем, таким же ярким, как тот, что горел у его ног, и посмотрел на запад, куда улетают души умерших. Он негромко заговорил по-гэльски.
— В твой зимний дом отправляешься ты,В твой осенний дом и весенний, и летний.К вечному дому отправляешься ты,К вечной постели и вечному сну.Сон семи огней будет с тобой, о, брат,Сон семи радостей будет с тобой, о, брат,Сон покоя будет с тобой, о, брат,В благословенных руках Христа.Тень смерти лежит на твоем лице, о, брат,Но Иисус милосердный обнял тебя.Нет боли под сенью десницы святой,Христос с тобой рядом, и в сердце покой.
Иэн стоял рядом с Джейми, близко, но не касаясь. Уходящий свет коснулся его лица, яростного от шрамов. Он произнес на индейском языке, потом повторил для нас на английском.
— Пусть будет успешной ваша охота,Пусть смерть ваших врагов увидите вы,Пусть сердца ваши обретут радостьВ большом вигваме среди ваших друзей.
— Эти слова нужно повторять много раз, — добавил он извиняющимся тоном и наклонил голову. — Под бой барабанов. Но я думаю, пока хватит одного раза.
— Ты все сделал правильно, Иэн, — уверил его Джейми и посмотрел на Роджера.
Роджер откашлялся, прочищая горло, затем заговорил голосом, таким же прозрачным и проникающим, как дым.
— «Скажи мне, Господи, кончину моюИ число дней моих, какое оно,Дабы я знал, какой век мой.Вот, Ты дал мне дни, как пядь руки,И век мой как ничто пред Тобою.И ныне чего ожидать мне, Господи?Надежда моя — на Тебя.Услышь, Господи, молитву моюИ внемли воплю моему;Не будь безмолвен к слезам моим,Ибо странник я у ТебяИ пришлец, как и все отцы мои». [290]
Потом мы стояли в тишине, пока темнота не окутала нас. Когда исчез последний свет, и листья на верхушках деревьев потемнели, Брианна взяла кувшин с водой и вылила ее на угли в котелке. Дым и пар поднялись призрачным облачком, и запах памяти поплыл между деревьев.
Почти стемнело, когда мы направились по узкой тропе домой. Однако я могла видеть Брианну, которая шла впереди меня. Мужчины шли сзади. Светлячки в большом количестве летали между деревьями и освещали землю под моими ногами. Один из жучков уселся на волосы Брианны и короткое время мерцал там, освещая их призрачным светом.
В темном лесу наступила глубокая тишина, заставляя сердца биться тише, а ноги легче ступать по земле.
— Ты подумал уже, cliamhuinn? [291]— спросил Джейми позади меня. Его голос был тих, и тон легок, но формальное обращение показывало, что вопрос был задан серьезный.
— О чем? — голос Роджер тоже негромкий был слегка хрипловат после чтения псалма.
— Что вы должны делать, ты и твоя семья? Теперь, когда ты знаешь, что малец может путешествовать, и что вас ожидает, если вы останетесь.
Что ожидает нас всех. Я задержала дыхание. Война. Сражения. Неуверенность во всем, кроме уверенности в том, что будет опасно. Опасность болезни или несчастного случая для Брианны и Джема. Опасность смерти при трудных родах, если она забеременеет снова. И для Роджера — опасность для души и для тела. Рана на его голове зажила, но я видела, как его глаза застывали, когда он думал о Рэндалле Лилливайте.
— О, да, — тихо произнес Роджер. — Я думал и все еще думаю… m’athair-cèile. [292]