После помещения на свежем воздухе хорошо дышалось, и она несколько раз с наслаждением вздохнула полной грудью.
Еще при выходе с территории медцентра Женевьеве показалось, что впереди мелькнула какая-то тень. Прохожих в этот час не было, и она решила, что ошиблась. Остановилась, прислушалась. Шагов не было слышно. Город спал, с рассветом начинался обычный трудовой день.
«Нервы, нервы, – подумала Женевьева, снова набирая шаг. – Нужно бы отдохнуть, но сейчас это невозможно. Друзья приглашали отдохнуть на спутнике Юпитера, в санатории невесомости, а я им даже ответить не удосужилась…»
Тень впереди снова мелькнула и скрылась в парадном. Теперь стало ясно: Женевьеву кто-то преследовал.
«Ну вот, значит, и я кому-то понадобилась», – невесело покачала она головой. Повернуть назад ей, однако, и в голову не пришло. Не в се характере было избегать опасности. Женевьева спокойно прошла мимо парадного и, когда сзади послышались быстрые, еле слышные шаги, звук которых скрадывался снегом, резко обернулась и пошла навстречу преследователю. Женский силуэт в предрассветной мгле показался ей знакомым. Впрочем, в неверных бликах, отбрасываемых новорожденным снегом, немудрено и ошибиться.
– Женевьева… – тихо произнесла женщина, когда они поравнялись.
– Зоя? – поразилась Лагранж. – Что ты здесь делаешь в такую пору?
– Жду тебя, – просто ответила Зоя Алексеевна.
– Всю ночь?
– Я знала, что ты сегодня дежуришь у контейнера… там. Но не знала, когда закончишь.
– Позвонила бы… – вырвалось у Женевьевы, но она тотчас прикусила язык.
– Звонила, – вздохнула Зоя. – С самого вечера, много раз. Сначала из дому, потом, когда уложила Андрюшку, – из каждого уличного видео. Ты не отвечала, опять что-то на линии. Случайные помехи… Похоже, весь мир сошел с ума. Или я, по крайней мере, – добавила она. – Мобильник – хоть выброси.
– У тебя зуб на зуб не попадет, – сказала Женевьева. – Пойдем ко мне?
– Пойдем, – согласилась Зоя.
Женевьева взяла ее под руку, и они пошли рядом по пустынной улице, удаляясь от купола.
– Послушай, почему ты не пришла ко мне прямо домой? – через несколько шагов нарушила молчание Женевьева. – Ты же знаешь, дверь у меня никогда не запирается.
– Знаю, – кивнула Зоя. – Было время, мы заходили к тебе с Сергеем в любое время дня и ночи.
– Подождала бы.
– Ты же знаешь, Женевьева, – покачала головой Зоя, – не к тебе мне нужно.
Лагранж промолчала.
– Как он сегодня? – спросила Зоя с робкой надеждой. – Есть улучшение?
– Трудно сказать. В нескольких словах не объяснишь.
– А ты попробуй, подруга, – невесело усмехнулась Зоя. – Я понятливая. Что молчишь?
– Сначала согрейся, в себя приди, – посмотрела не нее Женевьева. – На тебе лица нет.
Старенькая пневмокапсула с протяжным шумом затормозила на сорок четвертом этаже.
– Никак не привыкну к этой допотопщине, – пожаловалась Женевьева, выходя из кабины. – Уши каждый раз закладывает.
– Смени жилье, – сказала Зоя. – Тебе сколько раз предлагали квартиру поближе к работе.
– Ты же знаешь, я, как кошка, к району привыкаю, – виновато улыбнулась Женевьева. – И потом, я люблю эти старые дома. Они хранят какой-то особый уют, в них обитают старые духи, живет дыхание протекших столетий…
Они обменивались ничего не значащими фразами, инстинктивно оттягивая тягостный для обеих разговор. Толкнув дверь, Женевьева первой пропустила Зою, затем вошла в квартиру сама, не зажигая света. За окнами вставал тусклый рассвет, все в комнате казалось зыбким, нереальным. Не сговариваясь, женщины присели на разных краешках софы, они напоминали два одноименных электрических заряда, отталкивающих друг друга.
– Давненько я у тебя не была, – заметила Зоя, оглядываясь. – Ничего не изменилось.
– Редко заходишь.
– Редко приглашаешь.
– Хочешь, сварю кофе? – перевела разговор Женевьева.
– Я не кофе пить пришла, – махнула рукой Зоя.
– А я без кофе помираю. – Женевьева поднялась, вышла на кухню и через короткое время вернулась с подносом, на котором дымились две чашки ароматного напитка.
Зоя сидела в той же позе – словно нахохлившаяся птица, уставившись в одну точку.
– Теперь все? – подняла голову Зоя, когда Женевьева поставила перед ней чашку, над которой закручивался легкий парок. – Программа твоего гостеприимства завершена?
– Не понимаю…
– Скажи мне, Женевьева… Во имя наше дружбы… во имя Сергея. Знаешь, он о тебе говорил в самый последний день на Земле, перед стартом «Анастасии». Ты сама не знаешь, как тепло он к тебе относился… Ой, я не то говорю, мысли путаются. Женевьева, объясни: что происходит?
– Выпей кофе, тебя знобит, – кивнула Женевьева на низенький столик.
Зоя, не глядя, взяла чашку и сделал глоток. Этот жест, быстрый и порывистый, чем-то напомнил Женевьеве прежнюю бесшабашную Зойку, когда они дружили втроем. Женевьева, что греха таить, была неравнодушна к статному кареглазому слушателю Звездной академии. Впрочем, об этом, похоже, не узнала ни одна душа в мире. Может, из-за того давнего чувства она и осталась на всю жизнь одинокой?
На Зою она смотрела с болью и состраданием: глубокие утренние тени очень старили ее. Женевьеве подумалось, что такой Зоя должна стать добрый десяток лет спустя.
– Что разглядываешь? – забеспокоилась Зоя. – У меня что-то не так?
– Все в порядке.
– Не томи! – вырвалось у Зои. – Скажи честно, что с Сергеем?
– Ты все знаешь сама. Есть серьезные опасения, что это не Сергей, а кто-то другой.
– Пустите меня к нему, и я сразу скажу, он это или не он. Чего проще?
– Исключено.
– Он так обезображен?
– Дело не только в этом, – произнесла Женевьева, водя пальцем по цветастому подносу.
– Да в чем же, наконец? – ударила Зоя кулаком по столу.
– Не могу сказать. Я связана словом. Пойми, это тайна, Зоя, миленькая. От нее зависит, быть может, само существование человечества.
– Слова, слова… – метнула Зоя взгляд на собеседницу. – Я жена, жена его! – перешла она на крик. – Ты в силах это понять? Нет, тебе не дано… Какую опасность может представлять для человечества один-единственный человек, да еще так пострадавший. Не важно – Сергей это или не Сергей. Какие-то смертоносные бациллы у него? Люди и не с такими опасностями справлялись!
– Потерпи.
– Знаешь, кто ты? – воскликнула Зоя. Она чувствовала, что через мгновение пожалеет о сказанном, но сдержать себя уже не могла. – Ты робот, кукла бесчувственная! Истукан! тебе неведомы человеческие чувства, ты не знаешь, что такое сострадание, что такое любовь. А он так к тебе относился, Сергей… Он портрет твой выгравировал на самом дорогом для него подарке!..
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});