и депрессии, настроениям, в которых его решения были необычайно неуравновешенными и даже непонятными. Эти депрессии, похоже, чаще всего провоцировались трудностями его семейной жизни: строптивой супругой и болезненными детьми, которых он необычайно любил. К сожалению, его советники не компенсировали его недостатки. Филипп VI не обладал талантом Капетингов подбирать подчиненных и друзей. "Он всегда был готов принять совет от глупцов", — говорит Фруассар[148].
Современники преувеличивали чувственность и самовлюбленность короля и, конечно, были неправы, обвиняя его в отсутствии интереса к государственным делам. Филипп VI был очень серьезным человеком. Ему не хватало рассудительности и опыта, так как он не был воспитан для того, чтобы стать королем. Его происхождение и интересы были интересами крупного территориального барона. Его появления при дворе и в Совете были немногочисленными и прерывалось длительным пребыванием в своих владениях на западе Франции. Кроме того, новый король, хотя и был компетентным рыцарем и имел некоторый опыт военной службы, не был создан для командования армиями. Филипп VI был способен на большое личное мужество, о чем могут свидетельствовать те, кто видел его при Креси. Но он все больше тучнел и терял физическую форму, а его характер был нерасположен к неудобствам кампании и командованию на поля боя. Его отец завещал свой самый знаменитый меч не Филиппу VI, а его младшему брату Карлу[149]. Это был важный выбор. Филипп VI был очень плохим полководцем, более плохим, чем любой другой средневековый король Франции, за исключением, возможно, умственно неполноценного Карла VI.
Уже на ранней стадии правления стало ясно, что Филипп VI не был хозяином своего правительства и должен был действовать деликатно, чего не требовалось от его предшественников. При своем воцарением он слишком много наобещал людям которые его поддержали. Он обещал графу Фландрии вернуть ему силой управление его графством. А остальным высшим дворянам, он пообещал советоваться с ними, прежде чем делать что-либо подобное. По настоянию своих друзей, которым он был обязан поддержкой, Филипп VI отдал приказ о аресте, суде и казни Пьера Реми, эффективного, но низкородного, жадного и непопулярного министра финансов своего предшественника. Тем же друзьям он раздавал земельные владения и деньги, которых не хватило даже из огромного конфискованного состояния опального министра. Он обещал бесчисленным большим и малым союзникам найти работу для них и их протеже в государственном аппарате, который в результате подвергся огромному и дорогостоящему разрастанию. Английский дипломат уловил важную истину, когда в 1329 году сообщил своему правительству, что без одобрения пэров Франции не произойдет никаких изменений во французской политике в отношении Гаскони, потому король в своих решениях "очень осторожничает"[150].
Новый король реагировал на это давление таким образом, который, возможно, был предсказуем, но оставлял его уязвимым, когда что-то шло не так. Он заметно не доверял своему сплетничающему и часто нелояльному двору и огромному, громоздкому бюрократическому аппарату с его обременительными процедурами. Он управлял лично, мало что делегируя другим, доверяя только своей семье и горстке доверенных министров и чиновников, избегая публичных обсуждений, обходя большие государственные департаменты, насколько это было возможно, с помощью неформальных встреч, личных контактов и приватной беседы. Его образ, запечатленный арагонским послом, который был при французском дворе зимой 1330–31 года, показателен и полностью характерен: король удалился в маленькую комнату рядом с большим залом, кузен короля проскользну следом, коннетабль Франции запер дверь, Филипп VI сел спиной к огню камина и стал спокойно говорить, пока горящие угли роняли отсвет на лицо посла, когда решение было принято король категорически настаивал на абсолютной секретности. Контраст с Эдуардом III был разительным[151].
* * *
Последующие события привели к тому, что отказ Эдуарда III от притязаний на французский трон стал казаться более значительным, чем это было на самом деле. В то время он не вызвал ни удивления, ни возмущения в Англии, где к французским интересам королевского дома традиционно относились с безразличием или подозрением. Только королева-мать, Изабелла, сильно переживала по этому поводу, и ее возмущение черпало свою силу в ее особом положении, как сестры Карла IV Французского. Отвержение ее сына было тем более обидным, что исходило от ее ближайших кровных родственников. Несомненно, именно по ее инициативе в середине мая 1328 года епископы Ковентри и Вустера были отправлены в бесполезную поездку к французскому двору, чтобы потребовать корону от имени своего пятнадцатилетнего сына. Они так и не выполнили свою миссию. По прибытии во Францию они подверглись (по их словам) безобразным угрозам со стороны сторонников Филиппа VI и поспешно покинули страну после формального протеста, зафиксировавшего произошедшее. Позже в том же году Филипп VI отправил в Англию посольство во главе с аббатом Фекампа, искусным ритором, который впоследствии стал Папой Климентом VI. Аббат, чьи инструкции заключались в том, чтобы призвать Эдуарда III принести оммаж за Аквитанию новому французскому королю, получил мрачный ответ от королевы-матери, "типичный для женщины", — говорит хронист. Согласно одному из отчетов, Изабелла сказала, что Эдуард "был сыном короля и не станет приносить оммаж сыну графа". Аббат оставался в Англии на некоторое время в надежде на более взвешенный ответ, а затем вернулся домой[152].
Если бы Филипп VI не добился своего, герцогство было бы сразу же конфисковано. Но его отговорили от этого крайнего решения члены королевского Совета, которые, несомненно, учитывали угрозу их собственной безопасности, подразумеваемую при лобовой атаке на пэра Франции. Вместо этого был предложен более осмотрительный курс. Два комиссара, включая аббата Фекампа, были отправлены на юго-запад, чтобы конфисковать доходы герцога до тех пор, пока Эдуард III не согласится принести оммаж. В то же время в Англию было отправлено еще одно посольство, чтобы пригрозить Эдуарду III более строгими мерами. Это заставило англичан настроиться более реалистично. Гасконь была явно под угрозой. Огромные сокровища, которые Эдуард II накопил в последние годы своей жизни, были растрачены. А после двух гражданских войн общественное мнение не было настроено оплачивать амбициозную внешнюю политику. Когда второе посольство Филиппа VI прибыло в Англию в январе 1329 года, Парламент собирался на заседание в Вестминстере — повод для пересмотра прошлой политики и повышения налогов для оплаты будущей. Совет Палаты Лордов Парламента был однозначным. Притязания Эдуарда III на французскую корону были бесперспективными, и его долг состоял в том, чтобы принести оммаж за свои французские владения. Поэтому Эдуард III сказал французским послам, что выполнит требование Филиппа VI. Он сам написал французскому королю письмо с сожалением о том, что неотложные заботы не позволили ему сделать это раньше[153].
Но английское правительство не сдалось без боя. Оно собрало в каждом государственном департаменте огромную коллекцию "булл, хартий, документов, протоколов и меморандумов", имеющих отношение к акту оммажа и прошлым отношениям с Францией. Плоды этих исследований были отправлены заблаговременно во Францию вместе с группой юристов и дипломатов, чтобы они поторговались с