о ней, по телу прокатывает дрожь. Я снова ее хочу.
От похотливых образов, благо, отвлекают. Миша становится рядом, мягко убирает руки Марины и занимает место точно посередине, как делал всегда, когда мы ссорились. Он то нас и мирил, как самый старший, спокойный и разумный…вон улыбается даже, сам, наверно, думает об этом, и я слегка закатываю глаза, но отвечаю.
— Марина, не драматизируй. Амелия неплохая девчонка и…
— То, что…
— Я не закончил, — прибавляет голосу стали, и пусть Мара фыркает, но замолкает.
Да, она всегда была более эмоциональная, взрывоопасна и далее по списку, включая ее непокорность и тяжелый характер, все равно Мишу слушала. Не всегда, конечно, но он единственный был максимально близок к тому, чтобы ее затормозить. В груди теплеет от воспоминаний детства, когда происходило тоже самое: приходил более мудрый брат, раскладывал по полочкам и раскручивал конфликт. Примерно так, как сейчас…
— Да, она непростая, я с этим полностью согласен, как, думаю, и Макс?
— Да.
— Но он говорит, что она у него под контролем.
Марина открывает рот, чтобы парировать, но замолкает сразу, как Миша поднимает руку, давая ему продолжить.
— Вопрос в доверии. Мы верим Максу?
— Естественно, но…твою мать, слишком многое на кону! Если она расскажет…
— Она никому не расскажет.
— Ты не можешь этого знать, Макс!
— Она не выходит из моей квартиры, так что могу.
— В смысле?! Ты что ее похитил?!
— Считай так.
— А если она сбежит?
— Не сбежит.
— Да ну?!
— У меня есть козырь, я не дурак, Марина. Я крепко ее держу, а ты должна мне доверять.
Молчит. Взвешивает. Разглядывает мое лицо, но наконец тихо переспрашивает:
— Ты абсолютно уверен?
— Да.
— Хорошо.
— И все?
— А я могу что-то изменить?
— Нет.
— Тогда все.
— Вот и отлично, разобрались, — тянет Миша, а потом указывает на дверь, — Пошлите уже, мы тут целый час сидим и пора бы поужинать.
— Последнее, — говорю, когда Мара соглашается и поворачивает на выход, — Не начинай.
— О чем ты? — притворяется, и я устало смотрю ей в глаза, кивая.
— Ты знаешь о чем я. Не цепляй ее.
— О, ну я очень постараюсь…
— Мара…
— Макс, я согласилась на твои условия, но не соглашалась быть хорошей девочкой. Я постараюсь, не получится? Что ж. Увы и ах!
Тяжело вздыхаю, на секунду прикрыв глаза — ужин будет катастрофой. Слишком хорошо я знаю свою сестру и прекрасно вижу ее настрой.
«Это точно будет фиаско…»
Глава 11. Система бронзовых зеркал. Амелия
18; Декабрь
В столовой царит музыка. Здесь не произносят ни слова, но я слышу ее в ровном, четком ритме вилок, стучащих по тарелкам. Это почти Бетховен, которого я ненавижу, как бы забавно не звучало, особенно если учитывать тот факт, кем я собиралась стать. Но у меня есть причины на такое отношение, правда-правда, честно-честно. Тогда с Розой в наушниках у меня играл именно Бетховен — единственное, что было на моем первом, цифровом плеере. Именно поэтому я знаю точное время, сколько это длилось, вплоть до секунд.
Сам Бетховен говорил о главном мотиве первой части пятой симфонии: «Так судьба стучится в дверь». Какое забавное совпадение. Сейчас я как будто слышу ее снова, «мотив судьбы» набирает обороты пусть музыки то и нет вовсе. Один напряг и безнадега…
«Черт, это просто какой-то кошмар. И здесь так жарко, а еще эти дурацкие свечи…»
Кошусь на них, про себя матерюсь, и так смачно, что не успеваю осознать, что ко мне подошли. Это снова та самая грузная женщина, которая швырнула в меня матрас. Как оказалось, ее звали Марта, и она была кем-то вроде «управдома». На самом деле, думаю, что она была здесь все эти дни, но я ее не замечала, ведь вообще не особо акцентировала внимание на чем-то. Теперь у меня и выбора особого нет, она уж слишком агрессивно ко мне настроена…это тоже вполне прозрачно, особенно, когда дама наступает мне на ногу. Я резко дергаюсь от боли, обращая на себя внимание присутствующих, смотрю на ее морду, но та лишь слегка улыбается, будто ничего не было, и ставит передо мной тарелку.
«Вот сто процентов она сделала это специально, но кто мне поверит?!»
Отвожу взгляд, незаметно касаясь шишки, которая в такт той, кто меня ей и наградила, начинает пульсировать, давая о себе знать.
«Просто смешно…ей то я что сделала?! Или Лиля тоже увела у нее мужика?!» — расширяю глаза с диким желанием их закатить, делаю глоток воды, чтобы успокоится, слегка мотаю головой, — «Ну какой-то бред…»
Мои внутренние монологи единственное развлечение, здесь вряд ли кому-то интересно, что я скажу, да и вряд ли кто-то захочет со мной говорить в принципе. Кроме Жени, конечно, но она сидит далеко. Меня как будто специально отсадили в самый дальний угол стола, чтобы я максимально сильно прочувствовала, насколько здесь чужая.
«Да я и не претендую!» — вздыхаю, разглядывая то, что мне принесли с горечью, — «Еще и рыба…чтоб меня во все дыры! Это единственная вилка, которую я не помню, потому что ненавижу эту идиотскую рыбу!!!»
Озадачено смотрю на приборы и хмурюсь, легко касаясь серебряной, начищенной до блеска ручки.
«Сколько там должно быть зубчиков?! Да хрен его знает! Мама учила, но это было так давно, что я и не вспомню при всем желании…»
К тому же на этих ее уроках, мы с Элаем в основном пинались и дергали друг друга, почти ее не слушая.
«О чем я сейчас дико жалею…О боже, и что мне выбрать?!»
Сейчас я даже благодарна, что сижу, как отщепенец — меня же реально будто отделили от королевского семейства, выпихнув на расстояние. Нет, я изначально вздохнула с облегчением…ладно, это было немного неприятно, но в конце концов данный факт играет мне на руку: на меня никто не смотрит, а значит не видит тягот выбора.
«Зубчики…сколько их там было?! Три…четыре…ну…эм…наверно эта?»
Беру вилку с ровным рядом из четырёх зубчиков, которая, как по мне, и является «рыбной», но сразу слышу громкий, показательный цык.
«Твою мать…»
Еще раньше, чем я поднимаю глаза, знаю: облажалась. И еще кое что знаю: это видели все. Убеждаюсь, отрываясь от тарелки, и вижу, как вся королевская чета смотрит на меня. Не успеваю выхватить реакцию, кроме одной: Марина. Она прямо смакует мой провал, поднося бокал к губам, и перед глотком тянет:
— Che peccato. E lei ci ha provato così tanto…(Какая жалость. А она так старалась… — итал.)
Чувствую себя дурой, а