class="p1">— Гражданка, а вы куда? — остановила Марию вахтер. — Вас же выселили из номера?
— Она ко мне, пусть переночует у меня, а завтра мы с ней сходим в жилотдел и получим официальное разрешение.
— Только до утра. Утром чтобы я вас больше не видела, голубушка.
Простояв очередь, они добрались до приемной. Черноволосая барышня, одетая в солдатскую гимнастерку, с матовым лицом и противно-красными губами, прервала рассказ Марии.
— Извините. Ничего нельзя сделать. А к вам, гражданка Варшавская вселят другого человека, если ваша жилищная площадь позволяет это сделать.
— Девушка, а кто может решить этот вопрос? — спросила ее Нина.
— Товарищ Ритман. Попробуйте решить этот вопрос с ним….
Нина и Мария вышли из приемной и направились по коридору, разыскивая кабинет под номером восемь. Щеголеватый молодой человек, горбоносый и с бритой головой, с большим ртом, весело болтал с двумя хорошенькими барышнями.
— Вы знаете, Надежда Васильевна рассказывала мне, что два дня назад она видела вас с каким-то молодым человеком…
Они болтали и как будто не замечали вошедших в кабинет девушек. Нина и Мария стояли около двери и ждали. Наконец, она не выдержала.
— Послушайте, товарищ Ритман. Будьте добры нас выслушать. Мне нужно на службу.
Лицо молодого человека стало вдруг строгим. Нижняя губа его большого рта пренебрежительно отвисла. Он посмотрел на них с таким пренебрежением, словно перед ним стояли не люди, а манекены.
— В чем дело? Кто вы такие?
Нина быстро объяснила суть проблемы.
— Ничего не могу сделать. А вы, как вас там — Варшавская, подлежите ответственности, что сами занимаете комнату, в которой могут жить двое, и не заявили об этом в отдел. Вы это понимаете или нет? К вам поселят того, кому я выпишу ордер.
Мария упавшим голосом сказала:
— Но, товарищ Ритман, ведь вы же, сами вчера мне сказали, что требуется лишь согласие любого жильца, который решится предоставить мне угол.
Ритман встал из-за стола. Он уперся кулаками в крышку стола, и со злостью произнес:
— Ничего подобного я никогда не говорил. Я не могу вас вселить! Я обязан действовать по закону! А теперь, прошу вас покинуть мой кабинет!
Слова чиновника ударили Нину в голову. Она подошла к двери и громко сказала:
— Когда же закончится это хамское царство? Разве с такими людьми можно построить светлое будущее?
Ритман снова вскочил с места.
— Что вы сказали? Товарищи! — обратился он к барышням. — Вы слышали, что она сказала?
Что произошло, Нина сама плохо понимала. Она развернулась и словно пьяная от бешенства произнесла еще громче.
— Что, не услышали, граждане большевики? Так я повторю! Когда же кончится у вас это царство хамов!
— Валечка! Кликните из коридора милиционера… Прошу вас гражданка, не уходить. Я обязан вас задержать за контрреволюционную пропаганду.
В кабинет вошел милиционер и, расстегнув кобуру, посмотрел на Ритмана.
— Арестуйте эту контру! — потребовал он у милиционера. — Есть свидетели ее контрреволюционных высказываний в адрес Советской власти. Секунду, я сейчас напишу заявление.
Он начал писать.
— Вы не отпираетесь, что сказали, когда же закончится это хамское царство.
— Не отпираюсь и еще раз повторяю.
— Вот, вы сами слышали. Товарищ милиционер, подпишитесь и вы свидетели, слышали. С этой бумагой отведите ее в особый отдел ВЧК.
Милиционер, забрав заявление, повел Нину в Особый отдел.
***
В кабинете сидел человек в военном френче «Маузером» на боку. Недобро поджав губы, он исподлобья посмотрел на Нину, как хозяин скотобойни смотрит на корову.
— Скажите, вы действительно занимались контрреволюционной агитацией среди большевиков?
Девушка улыбнулась.
— Странно, глядя на вас, об этом не подумаешь. С виду воспитанная барышня, а оказывается белая дрянь. Станьте! Чего улыбаешься! — закричал мужчина ей прямо в лицо. — Агитаторша паршивая! Пропаганду разводишь в городе! Я тебе покажу!
Нина побледнела и поднялась со стула.
— Если вы будете так разговаривать, я с вами разговаривать не буду!
Он внимательно посмотрел на нее.
— Все правильно. Видно птицу по полету. В камеру ее суку! — распорядился он. — Пусть посидит, подумает…
Это был подвал с двумя узкими отдушинами, забранными решетками. Посреди помещения стоял небольшой некрашеный стол. Когда глаза Нины привыкли к темноте, она увидела сидящих на полу возле стен несколько женщин.
— Женщины, скажите, а коек здесь не полагается?
Пожилая женщина, взглянула на нее с усмешкой.
— Привыкай, барышня к половой жизни. Каждый здесь имеет, то, что имеет.
Нина подошла к двери и стала стучать. Грубый голос спросил из-за двери:
— Что надо? Прекратить стук!
— Откройте, мне нужно вам что-то сказать…
Дверь открыл солдат с винтовкой. На голове его была буденовка с алой звездой.
— Ну? Что такое?
— Гражданин солдат, скажите, где же мне тут спать? Где присесть? Вы что здесь устроили хлев!
— Не качай права, барышня. Садись, где есть свободное место. Я эти вопросы, не решаю!
— Как же, прямо на этот грязный и холодный пол? Дома даже не знают о моем аресте. Вы обязаны предоставить мне хоть голую койку…
— Ишь, цаца, какая, койку ей подавай. Хватит барышня, поспали на перинах, теперь спите на полу. И больше в дверь не стучите! Не полагается.
— Что значит, не полагается. Пригласите начальника тюрьмы, может он объяснит, что это?
— Кто ты такая? Здесь все равны и буржуи с их холопами, и простые труженики. Что еще надо?
— Потрудитесь не говорить мне «ты»! — вскипела Нина.
Солдат удивленно посмотрел на нее.
— Будешь тут бунтовать, я тебя отправлю в карцер. Там еще хуже, там пол мокрый.
Он толкнул Нину в плечо и закрыл дверь. Весь остаток дня их ничем не кормили. Соседка по «половой жизни» пояснила ей, что хлеб выдается только рано утром и в течение дня, больше их никто не кормит.
«Значит, рассчитывать на еду мне здесь не стоит», — подумала Нина.
Всю ночь, она не сомкнула глаз. В душе вскипала злоба, и как бы она не хотела ее загасить, у нее ничего не получалось. Через легкую одежду от цементного пола шел тяжелый холод, тело горело от наползавших вшей. Рядом с Ниной стонала сквозь сон старуха, в дальнем конце камеры, кто-то из арестованных сильно храпел.
Луч солнца лениво заглянул в одну из отдушин. Он медленно двинулся сначала по потолку, затем осветил камеру и вскоре исчез. Где-то далеко, еле слышно прокричал чудом сохранившийся петух.
«Значит, около четырех часов утра, — подумала Нина. — Что день грядущий мне пророчит…».
По коридору кто-то пробежал, топая тяжелыми сапогами, и снова стало тихо.
***
Поручик Варшавский сидел у окна и наблюдал за улицей, по которой ровными рядами двигалась конница красноармейцев.
«Вот и все,