— Все равно не убежишь, ты...
Топор обрушился ему на голову сзади, расколов шлем и череп, и рыцарь выпал из седла лицом вниз. Позади открылся Пес верхом на Неведомом. «Откуда ты взял топор?» — чуть не спросила Арья, но потом сама увидела. Один из Фреев лежал, придавленный умирающей лошадью, — он утонул в луже не больше фута глубиной. Другой распростерся на спине. Латного ворота на нем не было, и из шеи торчал обломок меча.
— Подай мой шлем, — рявкнул Клиган.
Шлем лежал в задке повозки, за бочонком со свиными ножками, прикрытый мешком сушеных яблок. Арья кинула его Псу. Тот поймал его одной рукой, нахлобучил на голову, и на месте его лица выросла стальная, рычащая на огни собачья морда.
— Мой брат...
— Он мертв, — крикнул Клиган. — Думаешь, его людей перебьют, а самого в живых оставят? — Он повернул голову к лагерю. — Смотри. Смотри, будь ты проклята!
Лагерь превратился в поле битвы, нет, в место бойни. Пламя от горящих шатров взвивалось в небо. Горело также несколько солдатских палаток и с полсотни шелковых павильонов. Мечи звенели повсюду. «Но те дни позади, и о нем лишь дожди меж руин его замка скорбят». Двое рыцарей разом догнали бегущего человека. Бочонок, пролетев по воздуху, попал в один из горящих шатров, и пламя взвилось вдвое выше. Катапульта, поняла Арья. Замок стреляет по лагерю бочками со смолой или маслом.
— Садись. — Клиган протянул ей руку. — Надо убираться отсюда, да поживее. — Неведомый мотал головой и раздувал ноздри, чуя кровь. Музыка смолкла, и лишь один барабан бил медленно и монотонно, словно сердце какого-то чудовища стучало за рекой. Черное небо проливало слезы, река ревела, люди падали с бранью на устах. На зубах у Арьи скрипела грязь, лицо стало мокрым — от дождя, только от дождя.
— Но мы же здесь, — крикнула она тонким и испуганным, как у малого ребенка, голосом. — Робб там, в замке, и матушка тоже. И ворота открыты. — Фреи больше не выезжали из замка, а она проделала такой долгий путь. — Нам надо пойти туда, к ней.
— Глупое волчье отродье. — Собачья морда сверкала стальными зубами. — Если ты туда войдешь, назад уже не выйдешь. Ты поцелуешь только труп своей матери, и то если Фреи позволят.
— А вдруг ее еще можно спасти?
— Ну так спасай, а мне еще жить не надоело. — Клиган двинулся к ней, снова прижав ее к повозке. — Решай сама, волчонок, — оставаться тебе или ехать, жить или умереть.
Арья повернулась и бросилась к воротам. Решетка в них уже опускалась, но медленно. Арья наддала, но грязь, а потом вода мешали ей бежать. Быстрее! Быстро, как волк! Мост начал подниматься, с него ручьем лилась вода и падали комки грязи. Быстрее! Услышав позади громкий плеск, Арья оглянулась — за ней, поднимая фонтаны воды, скакал Неведомый. Увидела она и топор, мокрый от крови и облепленный мозгами. Теперь она бежала уже не ради брата и даже не ради матери — она спасала себя. Он бежала быстро, как никогда раньше, опустив голову, взбивая ногами воду, — бежала так, как, должно быть, бежал Мика.
Топор обрушился ей на затылок.
ТИРИОН
Они ужинали одни, как бывало чаще всего.
— Горох переварен, — отважилась заметить его жена.
— Ничего. Баранина тоже разварилась.
Это была шутка, но Санса восприняла ее как упрек.
— Прошу извинить меня, милорд.
— За что? Это повару следует просить прощения, а не тебе. За горох отвечаешь не ты, Санса.
— Я... сожалею о том, что мой лорд-муж недоволен.
— К гороху мое недовольство отношения не имеет. Недовольство у меня вызывают Джоффри и моя сестра, мой лорд-отец и триста проклятых дорнийцев. — Он поместил принца Оберина и его лордов в угловом бастионе, выходящем на город, — как можно дальше от Тиреллов. Дальше уже некуда, иначе их пришлось бы вовсе выселить из Красного Замка. Но и это недостаточно далеко. В одной из харчевен Блошиного Конца уже произошла драка, в которой один латник Тирелла погиб, а двое людей лорда Гаргалена получили ожоги. А эта безобразная сцена во дворе замка, когда старуха, мать Мейса Тирелла, обозвала Элларию Сэнд «змеиной шлюхой»! И каждый раз, когда Тирион встречает Оберина Мартелла, тот спрашивает, когда осуществится правосудие. Переваренный горох был наименьшей из забот Тириона, но он не собирался отягощать ими свою молодую жену. Сансе и своего горя хватает. — А горох — что ж горох? — сказал он. — Был бы зеленый и круглый, больше от него и ждать нечего. Я даже добавки возьму, если миледи это будет приятно. — Он сделал знак Подрику Пейну, и тот насыпал ему в тарелку столько гороха, что баранина совсем скрылась под ним. Экая глупость. Теперь придется съесть все, иначе Санса опять расстроится.
Ужин закончился в неловком молчании, как многие и многие их ужины. Под принялся убирать со стола, а Санса попросила у Тириона позволения сходить в богорощу.
— Изволь. — Он уже привык к ночным прогулкам своей жены. Она молилась так же и в королевской септе, часто ставя свечи Матери, Деве и Старице. Тирион, по правде сказать, находил такое благочестие избыточным, но будь он на ее месте, ему тоже понадобилась бы помощь богов. — Признаться, мне мало что известно о старых богах, — сказал он, стараясь быть любезным. — Не хочешь ли просветить меня? Я мог бы даже пойти с тобой.
— Нет, — выпалила Санса. — Вы очень добры, но... там ведь нет служб, милорд. Ни септонов, ни песнопений, ни свечей. Только деревья и тихая молитва. Вам будет скучно.
— Ты права. — Она знает его лучше, чем он думает. — Хотя шелест листьев может быть приятным разнообразием после того, как септон пробубнит тебе о семи ликах благодати. Ступай, я не стану тебе навязываться. Оденься потеплее, миледи, на дворе сильный ветер. — Его подмывало спросить, о чем она молится, но Санса так правдива, что, чего доброго, ответит откровенно, а ему это вряд ли понравится.
Она ушла, и он снова засел за работу, пытаясь проследить судьбу золотых драконов в лабиринте счетных книг Мизинца. Петир Бейлиш не позволял золоту лежать на месте и пылиться — это он уяснил, но не более. От попыток проникнуть в смысл махинаций Мизинца у него все сильнее разбаливалась голова. Хорошо, конечно, когда драконы размножаются, а не лежат под спудом, вот только некоторые способы их разведения смердят хуже, чем тухлая рыба. Тирион не столь охотно разрешил бы Джоффри метать Оленьих Людей через городские стены, если бы знал, сколько из этих ублюдков брали взаймы у короны. Надо бы послать Бронна поискать их наследников, но эта затея, пожалуй, окажется столь же бесплодной, как попытка выжать серебро из серебряной рыбы.
Когда сир Борос Блаунт явился к нему с вызовом от его лорда-отца, Тирион обрадовался этому впервые на своей памяти. С облегчением закрыв книги, он задул лампу, завязал плащ и отправился в башню Десницы. Ветер, как он и говорил Сансе, был сильный, и в воздухе пахло дождем. Возможно, когда лорд Тайвин отпустит его, он прогуляется до богорощи и отведет жену домой, пока она не промокла.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});