Читать интересную книгу Я выжил в Холокосте - Дэниэл Коуэн

Джеймс Буржуа поправился на «пироге», который заставлял его есть Тибор, даже сил прибавилось. Но спустя неделю в грязи барака на правом плече появилась гангрена. Тибор был уверен, что если раной не заняться, инфекция пойдет дальше по руке. Ампутировать тут некому – парень, скорее всего, умрет.

Охранник смеялся над Тибором, пока тот ковырялся в куче дерьма возле отхожего места. Тибор улыбнулся и помахал ему в ответ, надеясь, что тот примет его за сумасшедшего и оставит в покое. Он знал, что надо делать: он такое видел уже в Маутхаузене. Изучая почти замерзшее дерьмо, он нашел копошащихся там личинок и собрал несколько в тряпку. Сполоснув их холодной кипяченой водой, он выложил клубок извивающихся паразитов на гангрену – они ее съедят.

В ожидании результата Тибор молил Бога, чтобы тот пощадил Буржуа. Молил, потому что сам сделал все, что мог. Штабеля мертвых американцев, валявшихся словно сосульки позади сараев, голых – одежду забрали свои же – представляли собой очередное доказательство отсутствия Бога. И все же Тибор молился. Это стало привычкой, от которой он так и не смог избавиться, пусть даже он прибегал к ней только в самых крайних случаях.

Через два дня личинки пожрали выцветшую плоть. Буржуа подрагивал в мучительном сне, а Тибор осторожно дотрагивался до раны и вынимал их оттуда, одну за другой. Рука стала чистой.

Потом, позже, когда Буржуа выздоровеет и будет смеяться над этой историей, Тибор объяснит раненому, как это вышло – но сейчас не до того. За ним надо присматривать, надо убедить его, что как бы плохо сейчас ни было, он выживет.

4

Каждое утро в Долине смерти начиналось с очередной битвы в непрекращающейся войне с вшами и клопами.

Никто не мог понять, откуда вообще брались насекомые в пустынном холоде, но как только те закреплялись на теплых телах, они обживались и начинали размножаться. Забирались в складки кепок, штанов, карманов и пиджаков, откладывали сотни яиц, присасывались к черепу, паху, зажившим и открытым ранам, жирели на крови. Если их не убирать хотя бы раз в день, они превращают носителя в зудящий мешок с кормом. Словом, они не просто раздражали – они могли сожрать человека заживо.

Тибор знал, как избавиться от вшей. Для начала надо снять с себя всю одежду. Маленьких сволочей надо убирать вообще со всего тела, особенно из волос, а значит, нужно не забывать про подмышки, пах, грудь и задницу, и уже после этого выжать кладки яиц из каждого, даже самого тонкого шва на штанах и пиджаках. Тибор настаивал на том, чтобы яйца тоже убирали, иначе все впустую – вши размножаются неимоверно быстро.

Поначалу парни отказывались раздеваться догола – слишком было холодно. Но когда они обнаружили вшей размером почти с палец в мошонках и под мышками, отношение их быстро поменялось. Через несколько дней Тибор убедил всю комнату, что единственный способ контролировать насекомых – всем и каждому следовать единой процедуре, каждое утро.

Однажды, через несколько дней после того, как Тибора и его товарищей поселили в Долине смерти, с холмов, словно вихрь, спустились сотни всадников. Их внезапное, решительное появление поразило пленников – те появились словно восточные демоны из камня и льда. Спустя несколько часов после того, как они ускакали, китайское начальство ушло за ними, оставив лагерь в распоряжении безжалостных северокорейцев. Этих еще меньше волновали перенаселенность и ужасающая грязь. Толпы зачуханных мужчин, среди которых теперь были британцы и турки, продолжали стекаться в лагерь – стылые хибары едва не разрывались от тысяч пленников.

5

Леонард Хэмм едва мог пошевелиться. Он лежал в шахтерском поселке уже несколько дней с неимоверной болью от глубоко засевших осколков в спине. Он был слаб и слабел с каждым днем от голодной диеты из двух чашек дробленой кукурузы – или что ему там давали. Несколько человек уже умерли – от заброшенных ран, от холода или от совокупности неясных недугов, крадущих у них желание жить. В лагере хозяйствовали неконтролируемые диарея и пневмония. Канавы захлебывались человеческими испражнениями. Многие были так больны и слабы, что не могли дойти до отхожего места – в лучшем случае успевали скинуть штаны сразу за дверью в барак. Земля за халупами превратилась в мешанину из замерзшего кала и мочи.

Ходили слухи о наличии в лагере бинтов и лекарств, но Хэмм, например, их не видел. Единственной их защитой от холода были примитивные стены из грязи и глиняная черепичная крыша; китайцы не выдали ни одного одеяла. Рубин продолжал приносить украденную еду, но Хэмма приводила в ужас мысль о том, что между ним и голодной смертью стоит лишь суицидальная храбрость одного человека. Неужели их тюремщики действительно собирались держать их в этом ледяном чистилище, пока они тут все не перемрут? Хэмм с каждым днем верил в это все больше.

Прошло три недели, медицинской помощи все не было. Американские врачи заглядывали к ним, но ничем, кроме надежды, помочь не могли. Самых больных забирали в госпиталь – так называли его охранники, – но по лагерю быстро прошел слух, что лучше от такой передислокации отказаться: то был натуральный «дом смерти». Говорили, что корейские медсестры назначали инъекции, за считаные минуты убивавшие больных солдат. Свидетелей не было, но из госпиталя почти никто не возвращался живым.

В хижинах царил хаос. Находящиеся в бреду ребята с невылеченными ранами кричали ночи напролет. Смрад гноя, крови и омертвелой плоти стал невыносимым, охранникам приходилось зажимать носы, чтобы пересчитать пленников – важная процедура, позволявшая понять, сколько еды нужно приготовить на каждую хибару.

Страшно голодные, солдаты часто молчали о свежих трупах, появлявшихся среди них, в надежде получить полагавшуюся им порцию.

Как-то утром, ничем не отличавшимся от других, дверь в хижину, которую Хэмм делил с еще пятнадцатью парнями, распахнулась. Жильцы спали, плотно улегшись друг к другу, когда взрыв ледяного воздуха ворвался в дом. То немногое тепло, которое они ухитрились накопить за ночь, моментально испарилось. Комната наполнилась коллективным стоном. Глаза пленников повернулись на серый свет из окошка над дверью, когда вооруженные солдаты вошли внутрь и уставились на них.

Корейцы начали поднимать и выгонять людей на улицу. Первый, второй, третий, четвертый, еще несколько, Рубин теперь, Буржуа, Хэмм, еще пять трясущихся фигур выскочили на лед и грязь за домом. Корейцы сердито тараторили, тыча в них штыками и гоняя вперед-назад, словно марионеток. Несколько человек, слабые от голода и холода, увядали как виноградные лозы без воды. Когда Буржуа запнулся, его жахнули по голове. Его слабость оскорбляла корейцев, его грубо подняли, ударили еще раз и вернули в строй. Еще немного посипели, поныли, потолкались – и жалкая группка тронулась вперед, не попадая в шаг. Пока они уходили от длинного барака, по обеим сторонам подтянулась дюжина корейцев, чтобы попинать их по коленным чашечкам и сердито поорать, когда у заключенных не получалось маршировать.

Хэмм отсчитал примерно шестьдесят метров до того места, где их криком остановили возле водосточной канавы. Корейцы методично расставили восемь человек плечом к плечу, затем подтолкнули их к краю – пятки дотронулись до выступа обрыва. По команде корейцы отошли назад, выстроились в шеренгу и подняли винтовки. Двое ребят тихо всхлипывали. Еще один молил о пощаде. Корейцы молча уставились на них холодными глазами и дулами винтовок. Один из парней обмочил штаны. Моча стекала по штанине на землю – кореец выдал омерзительный смешок. Остальные присоединились. Другой солдат упал на колени, заплакал. Смех стал громче. Корейцы захлопали в ладоши и по коленям, хотя тень жажды крови не сходила с их лиц.

Затем Рубин, стоявший плечом к плечу с Хэммом, сделал шаг вперед, схватил упавшего человека за руку и помог ему подняться. Хэмм посмотрел в сторону, на лицо Рубина. Тот уставился в глаза палачей без капли страха. Хэмм не успел отвернуться, как Рубин предложил ему вторую руку, жестом показал остальным сделать то же самое и твердым голосом сказал группе молиться. Затем что-то запел на иврите.

Леонард Хэмм тоже молился. Он молился своему Богу и Иисусу об избавлении, сначала тихо, затем громко – так, чтобы слышали корейцы. Спустя несколько минут молилась вся восьмерка. Хэмм снова повернулся на Рубина. Тот, едва моргая, уставился прямо на людей с винтовками.

Корейцы подняли винтовки, прицелились. Они так громко смеялись, что едва могли удержать оружие, но Хэмм был уверен, что как только один из них сделает выстрел, остальные последуют его примеру. Он уже видел их в действии – в искалеченных лицах и телах мертвых американцев, разбросанных по всей стране. Он знал, что жизни нескольких жалких америкашек ничего для них не стоят.