Читать интересную книгу Флоренс Аравийская - Кристофер Бакли

Глава двадцать четвертая

Переворот в Матаре – или, как его предпочитали называть в Госдепартаменте, «матарская ситуация» – застал правительство Соединенных Штатов врасплох. Белый дом бойко заявлял, что администрация уже «некоторое время» осведомлена о жестоких событиях, которые там происходят, и не сидит сложа руки, а предпринимает все возможное для предотвращения кризиса. На самом же деле все эти разговоры скорее напоминали попытки истолочь воду в ступе.

На Капитолийском холме все громче звучали возгласы «Кто потерял Матар?» Сенаторы стучали кулаками по своим трибунам, требуя немедленных ответов. Президент выступил с заявлением, подчеркнув, что также их ждет. ЦРУ отказалось от официальных комментариев, однако заявило, что тоже не прочь получить ответы и, быть может, нуждается в них даже больше, чем сенаторы и президент. Госсекретарь сказал, что никаких ответов, возможно, вообще не существует, но если бы они были, то ему, разумеется, было бы весьма интересно их услышать. Генеральный секретарь ООН сказал, что он положительно уверен в существовании ответов, но сначала надо задать правильные вопросы и затем их перевести, а это займет много времени.

Одни призывали к осторожности, другие – к решительным действиям. Третьи придерживались середины и предлагали осторожную решительность. И в том и в другом лагере были свои крайне настроенные личности: с одной стороны, неоизоляционисты, чей девиз звучал следующим образом: «Просто продавайте нам эту чертову нефть», а с другой – неоинтервенционисты, которые говорили: «Вместе мы сможем построить более счастливый мир, но в процессе нам, возможно, придется многих из вас убить».

Американский президент, как говорили в определенных кругах, мучительно пытался решить дилемму: направить ли к месту событий авианосец (наверное, самый драматический жест в арсенале любого президента, за исключением, разумеется, его собственного прилета на один из этих плавучих аэродромов) или отрядить туда атомную субмарину. Один выдающийся историк военно-морского флота, выступая на общественном телевидении, отметил, что субмарины эффективны в боевых действиях ровно в той же мере, что и авианосцы, однако, находясь под водой, менее заметны и, следовательно, менее уязвимы – им не так страшны корабли противника. В общем, наступило время, которое другой историк, тоже выступавший на общественном телевидении, назвал «временем полной неясности и глубоких раздумий». Тем не менее один факт заявлял о себе с поразительным упрямством, и от него нельзя было отмахнуться или проигнорировать, или, скажем, переключить канал: почти треть всей импортируемой в Америку нефти, без которой в январе многим было бы уже не до смеха, бежала по трубам отныне через страну, управляемую – как отметил еще один историк в студии общественного телевидения – «автогонщиком, превратившимся в аятоллу, которого усадила на трон Франция». Вот в этом вопросе не было никакой неясности. Проблема состояла в другом: что теперь делать? Франция разыграла свою карту напористо и не без чисто французского изящества, поэтому надо было срочно что-то предпринимать.

Вскоре в Интернете и на телевидении появились кадры, снятые в «летней» резиденции Ум-безир покойного Газзира бен Хаза. Парижский «Четвертый канал» показал такой документальный фильм о гареме эмира, что авторы Камасутры, сам Казанова и даже, возможно, маркиз де Сад, увидев такое, покраснели бы, как невинные девушки. Фильм этот, скорее всего (поскольку автор так и не объявился), был снят скрытой камерой. (Аннабель уж точно не сидела сложа руки.) В одном особенно захватывающем эпизоде эмир Матара ложками размазывал черную икру по грудям парочки (по общему мнению, весьма прелестных) русских дам, которых он называл Татьяна и Светлана. Затем он активно слизывал все это дело, прерываясь только на то, чтобы пыхнуть кальяном, заправленным явно не одним табаком, и сделать глоток из бутылки с этикеткой «Саутерн комфорт», периодически покрикивая при этом: «Хвала Всевышнему!» Воистину, всякий человек по-своему поклоняется Господу, однако подобные художества серьезно осложнили жизнь изгнанной из Матара знати, которая окопалась теперь в своих бункерах в Канне, Гстааде и Портофино и охотно бы утверждала, прихлебывая свой «Чивас» да «Кристаль», что покойный эмир всегда руководствовался в своих действиях идеями прогрессивного человечества. Утверждала бы, но теперь не могла.

Изгнанные родственники эмира в свою очередь наняли дорогостоящих медиаконсультантов, дабы с их помощью создать впечатление, что жизнь при эмире, несмотря на всю его распущенность, была несравненно более радостной, чем то будущее, которое уготовил Матару этот неоконсерватор Малик.

Новообращенные зачастую проявляют особое благочестие, компенсируя упущенное излишней пылкостью и прилежанием. Девиз Малика теперь звучал как извращенная парафраза молитвы святого Августина: «О Боже, сделай меня плохим сию же минуту». В первые же дни своего правления он запретил женщинам садиться за руль, принудил их снова надеть чадру и объявил незаконным появление женщины на улице без сопровождения родственника мужского пола, а также издал закон о наказании женского смеха двадцатью плетьми на том теологическом основании, что смеющаяся женщина, возможно, отчего-то счастлива, а это недопустимо.

Нельзя сказать, чтобы граждан Матара безумно обрадовало это новое благочестие, но Малик ведь никогда и не говорил, что его интересует их мнение. На площади Робеспьера (бывшей Черчилля) установили большой строительный кран, и несколько контрреволюционно настроенных матарских граждан в должном порядке обрели на нем свое последнее пристанище, будучи подвешены за шею. Несколько женщин, у которых хватило духу показаться на улице с непокрытыми головами и – только представьте себе на минуточку – без мужского сопровождения, быстро получили то, что им причитается. Официальный представитель мукфеллинов, объявлявший им приговор, подчеркнул, что эти дамы, вне всяких сомнений, направлялись распутничать с омерзительными черномазыми поварятами. Никаких доказательств, разумеется, не было, но в том ведь и состоит преимущество религиозной юриспруденции, что доказательства не нужны. Несчастные женщины уверяли, что они вышли всего на одну минутку купить молоко и взять одежду из химчистки, но осторожность не помешает.

Малик, который с удовольствием наблюдал за совершением экзекуций, будь то порка, обезглавливание или побивание камнями, на самом деле не испытывал к несчастным жертвам особой ненависти. Они вообще не были ему интересны. С гораздо большим удовольствием он посмотрел бы по телевизору гонки класса «Формула-1» или «NASCAR»[20] (теперь ему приходилось делать это втайне). За всеми этими казнями и порками стояли его покровители из Васабии. Это они настаивали на избиениях плетьми и отсечении голов. А поскольку именно они усадили его на трон, Малик обязан был им подыгрывать.

ТВМатар и покойный сводный брат Малика Газзир (чей вертолет был сбит ракетой из ручной установки, а вовсе не деревом) причинили дому Хамуджей множество неприятностей и унижений. Теперь наступило время расплаты. К тому же необходимо было приструнить всех васабийских женщин у себя на родине, которые несколько месяцев смотрели ТВМатар и неизвестно что могли вбить себе в голову.

Содержание программ изменилось самым кардинальным образом. Теперь это были рецепты, советы о том, как ублажить мужа, как не оказаться затоптанной во время хаджа, а также комедии о жадных израильтянах и толстых нечестивых американцах. По четвергам в восемь часов вечера – шоу «Все любят имама!», в котором Малик вслух читал Книгу Хамуджа, а после этого давал к ней свои уникальные комментарии. Естественно, рейтинги были бледной тенью прежних высот. Однако любому известно, что новым программам на раскрутку требуется время.

Франция, ставшая партнером Васабии в совместном проекте по выдвижению Малика, не очень-то одобряла столь мрачное развитие событий. Однако поскольку Ministere de Petrole (Министерство нефтяной промышленности) вот-вот должно было подписать с Васабией entente economique (что являлось весьма и весьма приятной сделкой) о двадцатипроцентном снижении цен, Франция не была расположена поднимать слишком громкий bruit (шум) по этому поводу.

Когда постоянный представитель США при ООН прямо и по-мужски заговорил об этом в туалете Совета Безопасности с постоянным представителем Франции, тот начал качать головой, закатывать глаза и повторять: «Да, да, да, но что мы можем поделать с этими людьми? Они просто невозможны», а потом быстренько выскочил, оставив американского представителя с еще более нахмуренными бровями и мыслями о необходимости дальнейших инструкций из Вашингтона.

Франция также собиралась подписать с Матаром пакт о взаимной безопасности, в рамках которого в Заливе должна была появиться французская военно-морская база. Новое правительство в Париже провозглашало планы, возрождавшие дух Шарля де Голля (правда, некоторые говорили – Наполеона) касательно Востока, где французский трехцветный флаг некогда гордо реял на морском ветру. Все унижения 1922 года были, наконец, отомщены. Еще один выдающийся историк (складывалось такое ощущение, что им не будет конца) заявил на общественном телевидении, что Франция больше не согласна стоять в сторонке и наблюдать за тем, как Соединенные Штаты садятся в лужу в этом регионе. Разве у Франции нет своей собственной гордой истории сидения в лужах? Посмотрите на Алжир, Вьетнам, Суринам, Сирию, Гаити, Квебек – там до сих пор не могут прийти в себя после французского правления. В общих чертах становилось все более очевидным, что Франция была готова и, более того, хотела показать всему миру, что может поспособствовать катастрофическим, непредвиденным последствиям в чужой стране гораздо эффективнее и уж наверняка с большим размахом, чем Америка.