спустя в Крестовом походе[445].
Что касается Вальтьофа, то за ним, казалось бы, стояли более серьезные силы, чем малочисленные войска других эрлов. У нортумбрийцев, считает Кэпелл, были побудительные причины именно к восстанию — стихийное народное возмущение чрезвычайным налогом, введенным на Севере Вильгельмом в 1074 г. Возможно, это и подтолкнуло Вальтьофа к вступлению в заговор с эрлами. Но надежды не оправдались. Север был, по-видимому, обескровлен после резни 1069 г. и не мог подняться еще раз; следующее восстание там, как уже говорилось, произошло лишь в 1080 г. (см. выше) — перерыв довольно долгий. Ставка же Вальтьофа на датчан оправдалась лишь частично; в Дании в 1074 г. умер король Свейн, поэтому датчанам было не до английских проблем, учитывая борьбу за престол[446]. Когда же, наконец, датский флот в количестве 200 судов во главе с сыном Свейна Кнутом и ярлом Хаконом прибыл в Йоркшир, восстание было уже окончено; Ральф Норфолкский в это время уже эвакуировался в Бретань. Датчанам ничего не оставалось, как разграбить монастырь в Йорке и уплыть домой, не дожидаясь встречи с войском Вильгельма[447].
Пленный эрл Роджер был осужден на пожизненное заключение; Вальтьоф же, сам явившийся к Вильгельму с повинной, тем не менее был обезглавлен несколько месяцев спустя, 31 мая 1076 г. в Винчестере[448]. Невольно напрашивается вопрос: почему, вопреки всякой логике, наиболее тяжелое наказание понес наименее виновный заговорщик, не проявивший какой-либо военной активности — Вальтьоф? Скорее всего, потому, что в его лице Вильгельм уничтожил последнего оставшегося в Англии претендента на лидерство среди англосаксонской оппозиции, последнего яркого представителя англосаксонской аристократии, за которым, случись восстание в Нортумбрии, пошли бы куда более крупные и опасные для Вильгельма силы, чем малочисленные отряды Ральфа и Роджера. Призрак северного сепаратизма все еще пугал Вильгельма.
В целом, характеризуя восстание эрлов, следует отметить, что по своему характеру оно принадлежало уже к новому «поколению» аристократических заговоров смешанной англо-нормандской знати, случавшихся в дальнейшем неоднократно. Троих столь различавшихся по своему этническому происхождению эрлов объединяли не национальные (даже в локальном понимании той эпохи), а чисто олигархические интересы. Эрлы принадлежали ко второму поколению магнатов, выросших как раз во время осуществления Вильгельмом политики смешения элит по принципу «главное — верность, а не национальность»; перефразируя это выражение Р. Адама, можно сказать, что «неверность (по отношению к королю), а не национальность» была единственным мотивом эрлов в этом предприятии. В наибольшей мере близким к традициям «национального» сопротивления был Вальтьоф, человек «старой закалки», почитавшийся в народе после смерти как герой и мученик. Но на деле при подавлении восстания эрлов опять восторжествовали достижения политики Вильгельма по использованию прежнего англосаксонского «регионализма» против самих повстанцев в целях централизации страны — вот такой парадокс; лояльные англосаксы одних областей натравливались на мятежников из других, причем неважно уже какой национальности. Даже такой видный англосаксонский прелат, как Вульфстан Вустерский, выступил в поддержку короля во главе традиционного англосаксонского фирда. Хотя перед ними были мятежные нормандцы и бретонцы, думается, что окажись на их месте Вальтьоф — ничего бы не изменилось.
На этих событиях 1075 и 1080 гг. нормандское завоевание Англии завершилось окончательно. Восстание эрлов открывало уже новую эпоху во внутриполитических конфликтах, а восстание в Дареме было последним отголоском англосаксонского сопротивления собственно в Англии. Конечно, борьба эмигрантов продолжалась — не только в Шотландии или Скандинавии, где осело множество бывших тэнов и их потомков, участвовавших во всех набегах на свою бывшую родину, дабы отомстить, но даже в далекой Византии, где около тысячи англосаксов вошли в элитную наемную гвардию императоров и даже еще сражались с нормандцами во время Крестовых походов на территории византийских владений[449]. Но в целом, централизаторская политика Вильгельма восторжествовала над тенденциями региональной обособленности, питавшей сопротивление. Еще Уильям Малмсберийский (в наше время эту идею поддерживает Дуглас) отмечал, что в том же 1075 г. большинство англосаксов держало сторону короля, а не Вальтьофа или датчан. Если в 1066 г. реальную поддержку Вильгельму в Англии могла оказать разве что нормандская диаспора, то к 1074–1075 гг. постепенно образовалась широкая база поддержки новой власти среди самих англосаксов, прежде всего в среде смешанной англо-нормандской аристократии, новой элиты[450]. В этом был успех Вильгельма как политика. Одним военным искусством он вряд ли смог бы победить целый народ, несмотря на заслуженную военную репутацию нормандцев во всей Европе. Безусловно, завоевание Англии было во многом обязано своим успехом бурной деятельности Вильгельма, его выдающимся личностным качествам лидера, организатора и полководца, молниеносности его стратегии, жестокости и решительности во всем, будь то боевые действия или террор мирного населения. Но не менее важная причина — это упомянутый «регионализм» англосаксов, их локальная раздробленность и соответствующий уровень этнического самосознания. Как верно заметил Фримен: «Почти половина Англии была против Вильгельма; но не было ни одного момента, когда его противники объединились бы»[451]. Поскольку основным выразителем «регионалистских» настроений была местная знать, то англосаксонское сопротивление было, в основном, аристократическим, малочисленным и локальным[452], но никак не общенациональным. Это облегчало победу хорошо вооруженным и дисциплинированным нормандским войскам, громившим повстанцев поодиночке, с применением передовых достижений военного дела (замки и многое другое). Истребление и ассимиляция англосаксонской знати — два процесса, последовательно проводившихся Вильгельмом — привели к обезглавливанию и исчезновению основной базы сопротивления нормандцам.
Глава III.
Социальные и этнокультурные последствия Нормандского завоевания Англии
Нормандское завоевание глазами современников
Как же воспринимали все эти события современники? На этот вопрос можно ответить прежде всего путем анализа произведений писателей и хронистов того времени, оставивших наиболее зримое выражение взглядов того или иного поколения.
Об особенностях различных групп нарративных источников уже говорилось в их обзоре. Что касается нормандских источников времени завоевания, то для их авторов характерен некий формально-юридический подход, обусловленный пропагандистскими задачами. Главный мотив — это обоснование прав Вильгельма Завоевателя на английской престол через известную легенду о клятве Гарольда и завещании Эдуарда Исповедника. Особенно лаконичен в этом отношении Гийом Жюмьежский. Якобы легитимные права Вильгельма на престол автоматически придают легитимный характер самому завоеванию, и дело выглядит так, словно речь идет о банальной феодальной междоусобице за престол; этнический фактор абсолютно игнорируется.
Гийом из Пуатье, чье повествование отличается большей подробностью и обстоятельностью, пытается дать нравственную оценку событиям (разумеется, в пользу герцога). Он противопоставляет Эдуарда Исповедника — «лучшего короля всех времен» (!) — и Гарольда, якобы захватившего трон, пока англосаксы оплакивали