Читать интересную книгу Я дрался на По-2. «Ночные ведьмаки» - Артём Драбкин

Летим. В голове все крутится, шумит. Из-под ног брызжет бензин. Видно, сбоку пробило. Я даже перчатку снял, перчаткой держал. Клейману говорю: «У меня сиденье не тлеет? Посмотри». — «Нет, нет». А я чувствую — сидеть не могу. Все жжет. Бензин натек… Только хватило бы горючего. Двигателю обороты максимальные, а то бензин течет. Слежу, только чтобы не перегрелся. Долетели. Заходим на посадку. Подвел, притер, коснулся земли, и меня на крыло. По земле крылом чиркнул и развернулся. Оказывается, снаряд попал в колесо, осколками сорвало обшивку, пробило бак и четыре осколка в ногу. Под левым боком у меня был толстый, старого образца планшет. Мы его называли «мародерский» — туда можно было и бутылку с закуской положить, и линейку боком поставить. Там у меня книжка лежала «Как закалялась сталь». Планшет в клочья, книжка порвана. Комиссар полка вытащил ее, говорит: «Бог тебя спас. Если бы не он, то осколки в сердце бы пошли». Меня вытащили. Голова кругом — крови много потерял. С меня все сняли. Штаны в бензине. Как я не загорелся?! Патрубки же вплотную к кабине — чуть-чуть искра, и все. Неделю пролежал в санбате, один осколок вытащили, второй, потом отправили в Москву, в авиационный госпиталь, и там четыре месяца.

Перед выпиской мне ребята написали: «Ты не возвращайся. Нас с фронта сняли, полк ушел на переформировку и переучивание на другие типы самолетов». Меня сначала направили в распоряжение отдела кадров, оттуда в Московскую эскадрилью.

— Приходилось летать к партизанам?

— Чаще летали на сброс оружия, продовольствия. Под Харьков летали к окруженным войскам с посадкой. Повесили нам мешки — они по земле болтаются, сопротивление большое. Ужас! Нов основном этим занималась эскадрилья связи, а нам других дел хватало. Летали на выброску диверсантов. В такие полеты штурманов не брали — только летчик и диверсант, их вещи, радиостанция. Этих возили много. В основном девчонок. Но самыми распространенными были задания на бомбометание. Часто вешали две кассеты бомбы. Кассеты могли быть с ампулами с КС или с мелкими бомбами. Внутрь еще набивали листовок для агитации. В дополнение вешали еще и бомбы Так и кидали — бомба, а за ней кассета. Еще самолет раскачаешь, они разлетаются, накрывают большую площадь. Получалась неплохая музыка. В кабину штурману клали связанные пачки листовок. Штурман берет, ножом — раз, и за борт. Одна такая пачка с ножа сорвалась, по хвосту ударилась и застряла между тросами руля поворота. Самолет стало разворачивать и валить. Я только элеронами его держу. Нога дрожит. Я кричу: «Держи!» Он подержал. Потом: «Ты летчик, ты и держи». — «Я сейчас тебя пристрелю!» Не помню как, но отцепилась, выкрутились из ситуации.

Экипаж По-2 готов к вылету.

Как прицеливались? У штурмана была прорезь в крыле и стрелка, но вообще «бомбили по колесу». Просто знаем, где упадет бомба, если ее сбросить с той или иной высоты. А вот как зайти на цель, зависит от ее характера. Если цель большая, станция например, тогда можно и на глаз сбросить, отбомбиться с планирования — не промахнешься. Если цель точечная, например по железной дороге идет эшелон. Там все стучит, нас не слышно. Тут уже захдишь по всем правилам — высота, скорость, курс. Бросали по одной бомбе. Разворот — и из пулемета по нему, чтобы просто так не ходить. Опять разворот — бомбы.

Приходилось и сотки возить. С ними летали на большие объекты, на аэродромы. У меня был однажды хороший вылет. Это было на Миус-фронте. Вечером перелетели на аэродром подскока километрах в пятнадцати от линии фронта. Подвесили, по-моему, пару полусоток и сотку и пошли на аэродром немецких истребителей. Взлетели. Вышли на него — молчат. Вот они здесь! Вот аэродром под нами! Не стреляют, и все! Летаем, даем ракету — а они молчат, и все. У нас высота была метров 900. Коля подправил: «Так держи». Бросил сотку. Разворачиваемся — хороший взрыв. Потом еще. И пошло качать! Пожар громадный! Мы с первой сотки хорошо попали в бензохранилище. По нам ни одного выстрела. Отбомбились оставшимися бомбами — и домой. Зарево во все небо! По прямой до аэродрома километров 30–35. Сели: «Товарищ командир, задание выполнено. Горит». — «Где?» — «Да вон». Он поворачивается к командиру 707-го полка нашей дивизии, который работал с того же аэродрома: «Я говорил, что это мой! А то — твой, твой! Из твоей фляжки наливай! И экипажу тоже! — Деваться некуда. Мне кружку, Коле кружку. — Только мои так могут!» Выпили — и на второй вылет.

— Сколько вылетов за ночь приходилось делать?

— Я больше четырех ни разу не делал. Но я-то воевал практически только летом, когда ночи короткие. А потом, если дают задание на разведку, так это часа на три, и возвращаешься на рассвете. За это время можно было два-три вылета сделать на передовую. А я один вылет — и вся спина мокрая.

— После бое зой ночи удавалось спать?

— Утром нас собирает «полутоока». И сразу везут в столовую. Если никого не сбили, все по-хорошему, старшина играет на баяне, боевые 100–200 граммов, песни поем. Кормили нас всегда отлично. Потом расходимся по хатам. Если не хватило, то в хате самогонки, или как ее называли «Марии Демченко», добавляли. (Демченко Мария Софроновна, инициатор массового движения колхозников за получение высоких урожаев сахарной свеклы. В 1930–1936 звеньевая колхоза им. Коминтерна Городищенского района. На 2-м Всесоюзном съезде колхозников-ударников (1935) дала обязательство вырастить не менее 500 ц сахарной свеклы на 1 га, которое успешно выполнила, получив 523,7 ц сахарной свеклы с 1 га. — Прим. А. Д.) Спали, но днем, конечно, не сон. В 2 или 3 часа дня идем в столовую обедать. Всю войну нас обслуживали официантки. Потом подготовка к ночным полетам. Перед полетом врач дает короткие указания, проверяет пульс и температуру и дает по плитке шоколада, и то овсяного. Можно было сказать, что плохо себя чувствуешь. Это считалось не зазорным.

— Во время войны болезни были?

— Иногда. По чужому саду пройдешь, зеленых яблок наглотаешься — прокладку пробьет. А так все здоровые были.

— Туалетная бумага была?

— Газет-то не было! Обычно нам на день давали пачку папирос «Казбек» или «Беломор». А бывало, давали табак. Ножом его нарежешь, а бумаги нет, газет нет. Тогда закручивали в листовки, которые сбрасывали, или в рубль. Тогда, как и сейчас, рубль ничего не стоил.

— Дневные вылеты на бомбежку были?

— Нет. Это опасно. Или истребители собьют, или с земли — скорость-то маленькая. Какой смысл? Только самолеты терять.

— В полку были самолеты не бомбардировочной модификации?

— Нет. С-2, самолеты с люльками для перевоза раненых, были в эскадрилье связи. У нас некоторые самолеты были оборудованы дополнительным баком в центроплане.

— Какое было отношение к летчицам из 46-го гвардейского полка?

— В основном они работали по передовой. У нас полеты были посерьезней, подальше. Потому мы вылетов меньше делали, чем они. Ну… девки есть девки — сделали не сделали, пусть поют.

— Кто ночью обслуживал самолет, бомбы подвешивал?

— На подскок в задней кабине летели двое — техник и штурман. Улетаем. Техник на земле нас ждет. Сели. Мы оба идем на КП. Там начальник разведки полка, начальник штаба, адъютанты эскадрилий заслушивают донесение. Техник в это время готовит самолет к следующему вылету — заправляет горючим, осматривает, заклеивает дырки, подвешивает бомбы.

— Если экипаж погибал, что делали с личными вещами?

— Товарищи делили, не отправляли. Когда меня сбили, один одно забрал, другой другое. А когда узнали, что в госпитале, пишут: «Приезжай, мы тебе вещи вернем».

— Поминали сбитых?

— Сразу за завтраком. На столе стоят налитые рюмки летчика и штурмана. Никакого баяна, конечно, нет. Командир полка встанет, скажет… и меня также помянули. Надо сказать, что после Сталинграда и до ноября 43-го потери были небольшие. Может быть, пять или шесть экипажей. У нас уже опыт был, на рожон не лезли.

Но было, конечно… Погиб мой лучший друг Сашка Боев. Самолет штурман привел. В августе 42-го, за неделю до того, как меня сбили, он взлетал с каким-то полковником, а немец в этот момент сбросил бомбу. В результате самолет разбит, полковник погиб, а его в тяжелом состоянии отправили в госпиталь. Он вернулся в полк незадолго до меня. И вот пошли они на задание… одна пробоина в полу — пуля в сердце… Похоронили в саду в Ростове.

— Командир полка летал?

— Редко, если только на передовую слетает. Комиссары стали летать после приказа в июле 1943 года. Мы их возили. Помню, Бурлаков взлетал и тут же упал — только зайцы побежали. Попал на заячье гнездо. Комиссар полка мазнул и скапотировал в картошку. Командир полка Хороших начал кричать, что они ему все самолеты переломают. В общем, некоторые толковые летали, но нужды в этом не было, и они не входили в боевой расчет.