* «Великое подкрепление сил — беседовать с Н. А. Он единственный среди всех этих негодяев» (фр.).
** «Пять размышлений о существовании» (фр.).
132//133
ские> темы, а затем впала в бред, вообразив, что Ни влияет на нее какими-то оккультическими приемами и губит ее физически и духовно... По этому поводу я убеждаю Ни никогда не переписываться с людьми, склонными к истеризму или психически неуравновешенными. Ни отвечает: «Что же делать, если обращаются за помощью, за советом? Я не могу в таких случаях, даже не имею права отказать и этим обидеть».
Есть еще одна женщина, кот<орая> уже много лет переписывается с Ни, скрывая свое имя. Говорит, что письма Ни спасли ее от самоубийства[293].
Пятница, 24 янв<аря>
Была у о. Августина. Он читал мне последнюю главу своей новой книги «La pensée et le libre arbitre»*.
Суббота, 25 января
Lieb принес Ни только что вышедшую книгу Ни на немец<ком> яз<ыке> «Bestimmung des Menschen»**. Рассказал много фактов из того, что творится в Германии в связи с гонением на Церковь. Гитлер почитается новой церковью (deutsche christen) как Христос. Его портреты ставят на престол, считают его спасителем немецкого народа. Тех, кто не признает этого, ссылают в концлагерь. Lieb опубликует все эти факты (основанные на документах).
У меня г-жа Б. — несчастное, замученное существо. Больная, без средств. Дала ей адреса, куда обратиться за помощью, и мучусь, что ничего больше сделать не могу.
Воскресенье, 26 января
Утром я в церкви St.-Germain. В 5 ч. у нас Л. И. Шестов, А. М. Лазарев, Федотовы, М. М. Кульман[294], Lieb.
M-me Кульман только что приехала из Америки и делится своими впечатлениями. Между прочим говорит, что книги Ни имеют там большой успех среди интеллигенции более высокого уровня. За ужином в разговоре с Г. П. Федотовым о классовых предрассудках Ни говорит, что у него таких предрассудков никогда не было. Он никогда не делит людей по положению, классу. Для него есть только люди, человек. И по
* «Мысль и свобода воли» (фр.).
** «Назначение человека» (нем.).
133//1334
этому поводу вспоминает, как, будучи в ссылке в Вологде[295], он очень дружил с пьяницами, оборванцами, кот<орых> другие чуждались и даже боялись. Так, был один пьяница, кот<орый> особенно любил Ни и часто приходил к нему в гости и беседовал на разные темы. Однажды Ни отдал ему свой костюм. На другой день встречает его на улице в отрепьях. Увидя Ни, пьяница издали кричит: «Профанация всего священного! Пропил!»
Понедельник, 27 января
Сегодня думала о том, что нас с Ни соединяет больше всего именно детская сторона его и моей души.
Четверг, 30 янв<аря>
Вся эта зима необычайно теплая. Сейчас стоят совсем весенние дни.
Сегодня у Ни вечером собрание с швейцарской молодежью-теологами. Вечером интересная беседа на темы, кот<орые> их волнуют. Я не могла быть, т. к. со вчерашнего дня чувствую себя нехорошо. В 8 ч. должна была лечь. Издали слышала оживленные разговоры. Один из студентов пишет диссертацию о философии Ни.
Пятница, 31 янв<аря>
Пришел Либ и с возмущением говорил о собрании православных, где обсуждалась «ересь» о. Булгакова. Почти все присутствующие говорили против о. Б<улгакова>. Ничего удивительного! Одобряется всегда лишь то, что высказано не менее как 100 л<ет> тому назад. Все другое есть «новшество», «опасность». Все новое приветствуется лишь в плане материальном (наука, техника), а в духовном — ни с места!
Февраль
Суббота 1 <февраля>
После падения кабинета Лаваля воцарился Сарро[296]. Долго ли продержится? Невольно вспоминаешь Крылова: «Друзья! Как ни садитесь, а в музыканты не годитесь». Правда, их музыка все эти годы плохая, фальшивая, но, видимо, уши французов к ней привыкли. Считают, что она все же лучше,
134//135
чем «Интернационал». Не понимают только того, что именно эта фальшивая музыка и готовит почву для «Интернационала».
Вторник, 4 февраля
Лекция Ни (о смысле жизни)[297]. В антракте ко мне подходит Нат<алья> Алекс<еевна> Тургенева и рассказывает об одном русском крестьянине, кот<орый> уже 3 года посещает лекции Ни. Сейчас он без работы и без крова. Нат<алья> Алекс<еев-на> встречается с ним и очень его хвалит. «Это какой-то Каратаев, тихий, добрый, хороший. Так жаль его! Хотите, я его покажу Вам? Он здесь, на лекции». Я охотно соглашаюсь, и она приводит ко мне типичного русского мужика, детину огромного роста, в кожаной куртке, блондин, с широким скуластым лицом, маленькими бесцветными глазами, с милым, детски-добрым выражением. Он садится рядом со мной. Я спрашиваю, интересуют ли его лекции. «Да как же! Ведь это все нужно понять. Я, знаете ли, материей мало занимаюсь, а вот духовными вещами беспокоюсь». Как этот ответ по-русски, какой русский! Человек без гроша, без крова, а материей «не занимается»!
— «Вы безработный?» — спрашиваю я.
— «Да, работы сейчас не имею».
— «Как же вы живете?»
— «Да вот пока хожу по аррондисманам*, где дают даровой суп. Это ничего, а вот ночлега не имею. Три дня ночую у приятеля, а дальше уж не знаю как».
И вот я представляю себе блестящий Париж и на его фоне этого бесприютного, бездомного, с голодным, продрогшим телом и такой «нематериальной» душой. Что должен испытывать он, бродя по этим ярко освещенным avenues с их блестящими витринами, с нагло выставленной роскошью? При этой мысли во мне загорается гнев! У него, думаю, презрение. Ведь это все «материя», а он ищет «духовное».
Я знакомлю его кое с кем из людей, кот<орые> помогут ему найти работу.
Пятница, 7 февраля
Ни очень ценит Рузвельта за его борьбу с капиталистами, за защиту всех угнетенных, бедных. «У моего отца, — говорит
* От фр. arrondissement — квартал, район.
135//136
он, — был культ людей, защищавших права человека, его свободу. Его кабинет был увешан портретами людей, посвятивших себя этой цели, и я с детства привык любить их». Да, отец Ни, как и дед, и прадед его, были люди исключительно благородные, смелые в защите чести и достоинства человека без различия классов и положений. Многие из них были военные герои[298]... Неудивительно поэтому, что Ни уже с детства воспитал в себе чувства высокой гуманности, справедливости и чести и всю свою жизнь посвятил защите этих идей в своей христианской философии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});