хвалит Василий и, сделав еще пару снимков, отпускает нас.
– Сеня… А это что?! – Виталий выходит первым и так и замирает в дверях. Протискиваюсь следом и с удивлением обнаруживаю стильный черный автомобиль Одинцова, разукрашенный аппликациями, лентами и шарами. А на стекле красуется аист с надписью: «любимая, спасибо за сына».
Едва не роняю букет. К такому «приему» я была явно не готова. И если бы не шокированный Виталий, я бы вообще задумалась, стоит ли к нему ехать, раз он позволил себе такое странное… выражение.
– Семен! Чьих рук дело? – я впервые вижу, чтобы Одинцов так волновался. Он покраснел как помидор, даже жалко его.
– Моих, – шофер опускает глаза как школьник, принесший двойку. Между ними повисает неловкая пауза, а я спиной чую, как нас провожают заинтересованные взгляды, подсматривая из окон… После такого я точно стану объектом обсуждения всех: от санитарки до охранников. И пусть подчиненные уважают доктора Одинцова, на его безупречной репутации теперь два пятна. Ирма и я. А эта веселая надпись на стекле только подкинула дровишек в пламя сплетен за спиной.
– Кто тебя просил? Что за цирк? – хмурится Виталий.
– Не ругай его, – непроизвольно встаю на защиту Сени. Наверное, хотел как лучше… не знает, что между нами ничего нет. Кроме сына. Как это странно звучит… – Очень красивое… красивые… ну… декорации. Ты молодец. Излишне постарался, конечно, но спасибо…
– Не думаю, что он стал бы проявлять инициативу. Да, Семен? Арина, садись в машину, холодно. А ты, товарищ инициатор, снимай с бампера шары и готовься оправдаться.
Кладу розы на сидение, а сама беру колыбель-переноску с ребенком. Вит помогает ее закрепить и устраивается рядом.
– В общем, только не говорите ей, что я признался, – еще сильнее краснеет Семен.
– Мать моя приложила руку? – сводит брови Виталий, но я вижу, что он только строит суровое лицо. Сейчас уже не настолько зол, его глаза смеются. И мне доставляет удовольствие смотреть на него такого. Видеть в уважаемом враче настоящего, доброго мужчину с чувством юмора.
– Да, Надежда Анатольевна хотела сделать сюрприз… Сама не смогла, из больницы не выпустили.
– И правильно, что не выпустили. Она бы и живого аиста с гнездом на капот посадила, знаю ее… – уже не скрывая шутит Одинцов. – Ты не обиделась, Арин?
– Нет. Это… мило, – подбираю слова, хотя меня смущает надпись на стекле.
– Она, правда, просила наклейку «спасибо за сына» или «везу сыночка»… но было только «спасибо за дочку» и вот эта… про любовь.
Виталий немного меняется в лице. Решаю сгладить неловкость:
– Что ж, ты правильно сделал, что остановил выбор на этом дизайне. «Спасибо за дочь» было бы совсем не в тему, у нас же мальчик, – вижу, что одеяльце на малыше немного сместилось и хочу поправить.
– Это точно. У нас самый настоящий пацан, – соглашается Виталий, потянувшись к покрывальцу одновременно со мной так, что наши пальцы случайно сталкиваются, вызывая во мне странные эмоции. Смотрим друг на друга и молчим.
– Надежда Анатольевна сказала, что назвали Виталий Витальевич? – оборачивается Сеня, разрывая наш странный контакт.
– Что? – спрашивает Одинцов.
– Ваша мать поделилась новостью, что вы определились с именем. Виталий будет, да?
Папа-доктор поднимает брови и вопросительно смотрит в мою сторону, а я прячу глаза. Признаться, я постоянно думаю о том, что мой сын до сих пор «малыш» и «ангелок». Без конкретного имени. Но я не могу определиться. Почему-то, озвученное Надежде желание назвать сына в честь доктора, до сих пор вертится в голове. И чем больше я смотрю на своего ребенка, тем сильнее понимаю, что это имя ему очень подходит.
– Арин, это что, правда? – шепотом спрашивает Одинцов. Кажется, даже дыхание задержал.
– Ты против? – также тихо задаю вопрос.
– Не знаю… я тоже размышлял об имени. Но не думал про свое, конечно… это не слишком?
– По-моему, оно красивое. Мужественное.
– Мне лестно. Но…
– Что? – поднимаю бровь.
– А дочь бы назвала Ариной? – внезапно спрашивает.
– Нет, ты чего? Где видано, чтобы девчонок называли в честь мам?
– Я знаю такие случаи…
– Нет… Не знаю… Об этом потом подумаю. Если девочка родится.
Вит ухмыляется, и я понимаю, что щеки предательски краснеют. Ну почему все разговоры сводятся к тому, что я планирую наше совместное будущее. Да еще и в виде нормальной семьи!
– Так что, по рукам?
– В смысле?
– Мальчика назовем в честь отца, а девочку в честь мамы, – продолжает меня смущать. Ему, наверное, это доставляет удовольствие.
– Виталий Тимофеевич, видите же, что Арина Романовна не хочет так делать. И правильно, девочку лучше назвать в честь бабушки, – внезапно влезает Сеня. И они с Витом начинают хохотать.
– Может быть, хватит?! – бросаю хмурый взгляд на мужчин. Они, видимо, сговорились за моей спиной.
– Прости. Действительно, пока рано об этом думать. Ты еще не готова ко вторым родам, – тоном доктора заявляет Одинцов.
Боже, когда эта поездка закончится? У меня уши горят, щеки пылают, сердце колотится как бешеное. Ну почему он выбрал такую тему для разговора?! Надуваю губы и, накрыв колыбель рукой, отворачиваюсь к окну. Если я поддалась ему сейчас, это не значит, что теперь он может манипулировать мной в своих интересах. Я не племенная кобыла и не собираюсь рожать ему по первому требованию.
Видимо, поняв, что я не в настроении продолжать щекотливую тему, Виталий переводит разговор на нейтральный. Они с Семеном обсуждают дорожную ситуацию, а я молчу. К счастью, малыш едет спокойно. Спит.
Спустя какое-то время мы, наконец, подъезжаем к новостройке. Дом очень красивый, такой как на рекламных плакатах элитного жилья.
Вспоминаю Вову. Он хоть и работал на высокой должности, но позволить себе квартиру такого класса не смог. Углом зрения замечаю, как Виталий смотрит на нашего сына и впервые не борюсь с собой, признавая: я, наверное, даже рада, что Вова остался в прошлом. Представить его сейчас рядом с собой настолько сложно, почти невероятно. Будто бы и не было стольких лет брака. А ведь я никогда не любила его. Вышла замуж, потому что было удобно. Хотела сбежать от новой семьи отца.
– Арин, приехали. Идем? – Одинцов вырывает из воспоминаний.
– Да, конечно.
– Шапку не забудь.
– Я с ребенка шапочку не снимала…
– Речь про тебя. На улице холодно.
Хмыкаю. И пусть это забота о здоровье матери его ребенка, но мне все равно приятно. Но тихий голосок внутри напоминает: не привязывайся к нему. Я для него только «приложение» к сыну. Он ясно дал понять, назвав наш поцелуй ошибкой.
Семен помогает нам с вещами. Мы заходим в наш новый дом, и я еще сильнее поражаюсь внутренней отделкой и дороговизной.