Читать интересную книгу Женщина и мужчины - Мануэла Гретковская

Юлек перевернулся на живот. Вся его спина была покрыта радужными огоньками бликов от хрустальных подвесок люстры.

– Куда мы едем? – сонным голосом спросил он.

– Куда угодно.

– А ты могла бы уколоть меня так, чтобы я умер? – Он прикрыл себя и Клару кружевным покрывалом.

– Опять ты об этом? В конце концов, убить можно и ножом.

– Ну, ножом – немного заметно…

– А ты мог бы совершить убийство, если бы знал, что тебя не поймают?

– В целях самозащиты. Я занимался дзюдо.

– Акупунктура – не боевое искусство. После «золотого укола» человек умирает через два-три дня.

– Просто так? Без причины?

– Без причины, непонятно зачем – мы рождаемся, мой мальчик. – Она поцеловала его в ухо. – А умирают всегда от чего-то. Больше не спрашивай, я ничего не знаю. О'кей?

Он всем телом навалился на Клару, всколыхнув витавший над ними запах секса.

– Взять вот игру на виолончели. Смычок в движении – как пила смерти. У Маре,[63] у Баха есть такие вещи, что мурашки по коже. – Понижая голос, Юлек будто навевал на Клару скорбь музыки, о которой говорил с таким пиететом.

– Хватит, пойдем отсюда, – приподнялась Клара.

– Мы оба имеем дело с колеей и со смертью, – произнес он с неким мистическим пафосом.

Клара подумала, что это унылость гостиничного номера склоняет его к столь черному юмору. Обычно Юлек так не шутил.

– Что ж, я врач, ты торговец. В этом есть своя радость, милый. – Желая скрыть замешательство, она принялась шарить между подушками в поисках своих чулок.

– Клара, то, чем мы занимаемся, – это ведь не важно, правда? – Он бесцеремонно положил ноги на столик.

В смятой белой сорочке, добытой со дна чемодана, без макияжа, она гармонично смотрелась бы в любой из эпох, которые знавала эта гостиница.

– Я тебя люблю. – Он сидел неподвижно и говорил о любви буднично, не ожидая реакции, будто обращался к самому себе.

«Для него «я тебя люблю» – все равно что выиграть джек-пот в лотерее «Бинго» – конфетти, фанфары и поздравления. А мне, кажется, достался молодой бог», – любовалась она его идеальной наготой.

– Юлек, я несколько в иной ситуации, чем ты.

– Так не упускай возможности ее использовать, – советовал он, допивая воду из бутылки.

«"Я тебя люблю" – кажется, я попалась на эту приманку», – призналась себе Клара.

Она начинала верить, что любовь способна рождаться заново. После одной появляется другая, и эта новая лучше и осторожнее.

В Варшаве она никуда не ходила с Юлеком, опасаясь встретить своих знакомых. Ресторанчики Дрездена, по которым они болтались, быстро ей наскучили. Но Юлеку нравились вся эта суета, шум, дым коромыслом. У стойки бара он чувствовал себя в своей стихии, шутил по-английски и по-немецки, помогая себе мимикой и жестами. Лицо Юлека располагало к доверию. Две едва зарождающиеся у рта морщинки говорили о его улыбчивости. Слушая кого-то, он прикрывал веки, укрощая свое неуемное юношеское любопытство.

Лицо Клары окаменело еще в детстве: вечно озабоченная мать не одобряла громкий смех и бурное выражение эмоций. Отсутствие излишней мимики уберегло Клару от морщин, и время лишь отшлифовало ее аккуратный нос, ее скулы, не изуродовав лицо отметинами зрелого возраста.

Они въехали на территорию Польши и окунулись в торжественное звучание литании «Санта, Санта», которую передавали по радио с перерывами на религиозные песнопения. В Варшаве на автомобилях развевались черные ленточки. Никто никому не сигналил, принуждая увеличить скорость, – как будто энергия большого города замедлила свой ритм и присоединилась к траурному потоку скорби.

Дома Клара застала беспорядок, распространившийся из мастерской Яцека по всей квартире. Разбросанные документы, коробки с недоеденной пиццей, одежда, подлежащая стирке. В порядке были только газеты у телевизора. На самом верху стопки – цветная фотография Иоанна Павла II. Телефон Яцека не отвечал.

– Не в Рим лее он поехал? – промелькнуло в мыслях у Клары.

Яцек ей звонил, когда она паковала вещи в Дрездене. Он не находил себе места – даже зашел в костел, что делал обычно лишь на Рождество и на Пасху. Клара черпала силы и находила утешение в вере во Время, которое представлялось ей таким же всемогущим, вездесущим и незримым, как Бог. Почитание этого божества заключалось в непрестанном ожидании. И Клара ждала – ждала выздоровления Яцека, ждала свидания с Юлеком, ждала собственного решения, как ей быть дальше.

Она слонялась по квартире, записывала сообщения мужу на автоответчик, разговаривала по телефону с подругой.

– Да что я буду тебе рассказывать, приезжай и сама все увидишь, – Иоанна приглашала ее в Ломянки, что в четырнадцати километрах от Варшавы, где она наконец-то нашла помещение для своей кондитерской.

Добираться было легко: трасса шла вдоль складов и бетонных бараков, которые, казалось, вырастали прямо из песка, как в странах третьего мира. К некоторым магазинам вели кривые дорожки из плавящегося на солнце асфальта.

– Тетя, тетя! – Михась играл гравием перед неприглядным одноэтажным домом с заплатами штукатурки. – У нас в трубах очень много «Кока-колы».

– Понятно, – Клара погладила его по голове и незаметно сунула ему в карман десять злотых.

– Тебе нравится? – приветствовала ее вопросом Иоанна. Она была в джинсовом комбинезоне и бандане на голове. – Здесь будет основное помещение. Деревянные стулья и столики, все в деревенском стиле, но в меру. Провансальские ткани, – рисовала она в воздухе.

Со стен, над которыми колдовали рабочие, летела пыль.

– Ты это купила?

– Нет, арендовала. Марек добавил денег.

Зубы ему сделали за полцены. Дантистка, с которой они подружились, уговорила и Иоанну немного исправить прикус по смехотворно низкой цене.

– Когда открытие? – Клара закашлялась.

– Надо еще подключить воду, – с досадой произнесла Иоанна и крикнула рабочим: – Если что, я у ворот! – Взяв Клару под руку, она повела ее по двору, окруженному бетонной стеной. – Вот проблема на мою голову с этой водой! А здесь будет парковка… – Она достала сигарету.

– Ты снова куришь?

– Не могу иначе, я брошу, брошу, как только спихну все это с плеч. Хозяин посоветовал выкопать колодец – это дешевле, чем проводить трубы с улицы. Бригада просверлила скважину, а санэпид запретил пользоваться. Нашли там бактерии коли. Сказали, что они здесь везде, потому что выгребные ямы не изолировали и не обеззараживали. Где ни копай – везде дерьмо, Польша стоит на собственном дерьме.

– Габрыся говорит, что даже неандертальцы не хотели жить в Польше, – поднял голову Михась от своих прорытых в гравии туннелей.

– Неандертальцы, – поправила его Иоанна. – У нас тогда были ледники.

– Ледники? Значит, было и мороженое? И они не захотели жить там, где мороженое? – удивился Михась.

– Ледники не имеют никакого отношения к мороженому, идиот! Это промерзшая земля, на которой нельзя жить.

– У нас, значит, были ледники, а где-то не было? И что, там было хорошо? – не унимался мальчуган.

– Ну вот, сейчас он умничает, а скоро будет орать. Радуйся, что у тебя нет детей, – вздохнула Иоанна и вдавила ногой в землю окурок и пустой коробок из-под спичек.

– Не знаю, теряю ли я что-нибудь…

Клара «рожала» вместе с подругой, вместе с ней переживала все болезни ее детей, их первые причастия, их бунты – и пришла к выводу, что воспитание – процесс, во-первых, долгий, во-вторых, несправедливый. Родители изначально приговорены к пожизненному отбыванию «наказания», и ошибки, совершенные ими по незнанию, впоследствии безжалостно извлекаются на свет Божий, чтобы свидетельствовать против них.

– Мисек, сбегай за зажигалкой. – Иоанна отослала сынишку, смекнув, что тот подслушивает.

Мальчуган поднялся с колен и неохотно направился к складу.

– Здорово вырос, – удивилась Клара.

Да, двое старших взрослели. Иоанне казалось, что, взрослея, они отдаляются от нее и Марека, «отрастают» от них. Они не такие, какими были в их возрасте родители, – сторонниками идей, провозглашенных поэтами и бунтарями, – мюзикл «Волосы», Герберт[64]… В комнате Габрыси висели постеры попсовых «звезд», рекламирующих консьюмеризм. Боб Дилан пропагандировал свободу, а не картофель фри. Качмарски[65] не расхваливал бы ни спортивные ботинки, ни страховую компанию. Он предпочел бы вырвать себе изъеденное раком горло, чем жить без песни. На первую часть «Матрицы», не лишенную духовного содержания, они ходили всей семьей; и что тут поделаешь, если впоследствии ее герои опустились до торговли пивом и автомобильными двигателями. Иоанна не питала иллюзий, что ее младший, Мацюсь, каким-то чудом избежит этого идиотизма, жертвой которого стало целое поколение. Он уже подражал старшим сестре и брату – пялился в телевизор, тянул ручки за ломтиками фри из «Макдональдса». В его маленькой головке, покрытой светлым пушком, уже боролись между собой фирменные лейблы. В нейронах его невинного мозга навсегда застолбили себе место мировые гиганты «Дисней», «Лего»… Иоанна была самой что ни на есть обыкновенной беспомощной матерью, втайне мечтающей о решении проблемы одним махом: с утра она просыпается, включает телевизор, а там – террористическое покушение на MTV и прочий болтливый сброд с остальных каналов; их разбивают на пиксели, безвозвратно рассыпают на фотоны, и вместе с ними взрываются человечки X, мелькающие на каналах «Zip Zap», «Cartoon», «Kids Fox», и японские ужастики. Короткая атомная вспышка, на пустых экранах – снегопад, и к концу шоу-апокалипсиса скелетообразные Барби обрастают пухленькими тельцами, Винни-Пух восстает из силиконового анабиоза и снова становится плюшевым медвежонком… Есть и другое решение: родить маленького и не повторять с ним ошибок, допущенных при воспитании Габрыси, Михася и Мацека.