Читать интересную книгу Ночной поезд в Мемфис - Элизабет Питерс

— Заткнитесь, Шмидт, — сказала я любезно и накинула купальный халат.

Он безошибочно вывел меня на лестницу и потащил по затененному коридору, выходившему во дворик, окруженный высокими внутренними стенами. Гибискусы и розы цвели здесь во всем своем тропическом великолепии, жасмин сплетался с перголой, а голубая вода в огромном бассейне неопределенной формы сверкала на солнце. Лэрри встал со стула, стоявшего в тени цветущего куста, и поспешил мне навстречу.

На нем были черные плавки, и мне показалось, что он старается втягивать живот. Вообще-то он выглядел намного моложе, чем большинство мужчин в его возрасте, но, боюсь, я не отдала должного его внешнему виду. Нечто другое, вернее, некто другой привлек мое внимание.

На противоположном конце бассейна в стартовой позе — подняв руки и немного согнув ноги в коленях — застыл на трамплине для ныряния человек. Он не смотрел в мою сторону, но я знала, что он видит меня; его поза была призвана продемонстрировать загар и гибкость линий сильного тела, он держал ее чуточку дольше, чем нужно, перед тем как подпрыгнуть и нырнуть, пролетев в воздухе и пронзив воду, словно водяная змея.

Я повернулась к Лэрри:

— Какого черта!..

Я была в такой ярости, что забыла о Шмидте. Лэрри предупреждающе поднял руку, и это образумило меня. Шмидт удалялся по направлению к кусту перголы, но если бы я продолжала на той же ноте, он бы меня услышал.

— Отсюда так же трудно выбраться, как и попасть сюда, — тихо сказал Лэрри. — Предпочитаю, чтобы он оставался у меня на глазах, чем свободно разгуливал по Луксору.

— Он не такой дурак, чтобы допустить здесь какую-нибудь оплошность, — упорствовала я. — Он знает, что находится под подозрением.

— Не дурак, о нет. — Лэрри пристально смотрел на Джона, вылезшего из воды и сидевшего на краю бассейна. Шмидт мелкими шажками, покачивая в руке стакан, подошел к нему и радостно его поприветствовал. Улыбнувшись в ответ, Джон лег на спину и подложил руки под голову, при этом мускулы у него на груди напряглись и обозначились ребра и ключицы. Он немного похудел, самую малость: ему никогда не нужно было сбрасывать много веса, но теперь изящные кости были видны лучше.

— Не дурак, — повторил Лэрри. — А вот заносчив — да. И если мы протянем ему кончик веревочки подлиннее...

«Он прекрасно подходил для виселицы» — такую эпитафию я когда-то придумала для Джона. Интересно, в Египте существует казнь через повешение?

— Мне нужно выпить, — сказала я.

Джон снова соскользнул в воду. Шмидт снял халат, швырнул его на землю со щегольством Арнольда Шварценеггера (на которого, прямо скажем, ничуть не был похож) и, зажав нос двумя толстыми пальцами, прыгнул в бассейн. Фонтан брызг поднялся к небу. Отведя взгляд от этого зрелища, я последовала за Лэрри к зарослям перголы. Мэри была там. Она растянулась в шезлонге, полуприкрытая веточками жасмина и почти ничем более. Ее купальный костюм был очень французским — пара лоскуточков и несколько бретелек. Она выглядела в нем скорее мило, чем сексуально. Ее формы были столь же изящными, сколь детскими. Ни единой выпуклости. Я заставила себя прекратить этот мысленный комментарий. Чувствуя себя на ее фоне большой белой коровой, я неуклюже протопала по направлению к кустам и уселась на стул рядом с Мэри, а Лэрри занялся напитками и льдом. Обстановка была уютной и неофициальной, никаких слуг, просто маленькая дружеская компания.

— Здесь восхитительно, не правда ли? — сказала Мэри. — Как любезно со стороны Лэрри пригласить нас.

— Угу.

С дальнего конца бассейна донеслись два голоса, слившиеся, если позволительно столь вольно толковать это слово, в песне. Очевидно, певцы далеко углубились в историю музыки кантри, ибо то, что они исполняли, было действительно старьем: «Были бы у меня крылья, как у ангела, пролетел бы над стенами этой тюрьмы...»

«Черта с два! — подумала я. — На этот раз будешь сидеть как миленький. И никто не заслуживает этого больше, чем ты».

II

Вернувшись к себе в комнату, я увидела, что мои вещи, тщательно отглаженные, висят в шкафу. От них чуть пахло жасмином.

Это был не простой, а позолоченный и изукрашенный резьбой необъятный стенной шкаф, служивший хранилищем одежды. Мой жалкий гардероб занимал меньше половины его обширных недр. Дверь шкафа, инкрустированная пластинами сандалового дерева, как и вся мебель в комнате, была старинной, красивой и, вероятно, очень ценной. Я со знанием дела осмотрела инкрустации, пожалев, что не являюсь в средневековом исламском искусстве тем экспертом, за которого себя выдавала. Как и ортодоксальный иудаизм, ислам запрещает изображать человеческие фигуры в произведениях искусства. Орнамент на дверях воспроизводил цветы и куфические письмена. Узор на витиеватой позолоченной решетке был вырезан так умело, что отверстия в ней составляли детали единого рисунка. К тому же решетка занимала всю верхнюю часть двери, что было очень разумно: в жарком климате это создавало столь нужную циркуляцию воздуха между вещами, висящими внутри.

В отличие от комнаты примыкавшая к ней ванная была абсолютно современной. В ней имелся даже встроенный фен, за который я мысленно особо поблагодарила Лэрри, когда пыталась привести в порядок свои непослушные мокрые волосы. Я, конечно, сделала глупость, отрастив их: они у меня густые и тяжелые, и сушить их приходится целую вечность. Я пообещала себе подстричься, как только вернусь домой.

Семейный ужин с хозяином был назначен на пятнадцать минут восьмого. Прием начинался в девять. Понимая, что буду выглядеть, мягко выражаясь, экстравагантно, я все же могла надеть лишь свое старое доброе обтягивающее черное платье для коктейля и как раз натягивала его, когда Шмидт забарабанил в дверь.

Он пришел на десять минут раньше. Я толкнула дверь затянутой в чулок ногой, дверь распахнулась. Шмидт был разочарован: он всегда старается застать меня неглиже.

— Вы уже готовы, — печально сказал он.

— Ни чуточки. Садитесь, Шмидт. Я буду причесываться.

— Но ваши волосы так мило падают на плечи, оставьте так.

— Они лезут мне в рот, когда я ем.

В белом фраке и белом галстуке Шмидт выглядел, как пухленький пингвинчик. Подойдя к зеркалу, он стал перекалывать булавку, поправляя галстук и ленту, по диагонали пересекавшую его грудь. Лента была пурпурной. Мы вместе ее покупали. Счастье, что мне удалось отговорить его от покупки медали, которую он собирался приколоть к ленте.

Я увешала себя фальшивыми драгоценностями, включая медальон, но исключая эмалевую розочку. Медальон никогда еще не выглядел так безвкусно. Увидев это, Шмидт открыл было рот, но решил воздержаться от комментариев. Он много раз делал попытки купить мне ювелирные украшения и, надо признать, в этой области, как и во всем, что касается искусства, обладал отменным вкусом. Кроме того, у него больше денег, чем он может истратить, как бы ни изощрялся. Почему в таком случае я не принимала его даров? Не потому, что подозревала его в каком-то тайном умысле — Шмидт любит меня как дочь и друга. Просто не хотела, чтобы наша дружба была омрачена дорогими и односторонними отношениями.

Порой я бываю страшной дурой.

Возле лестницы Шмидт предложил мне руку, и мы стали спускаться по ней с неторопливым достоинством. Уверена, мысленно он видел нас не как толстого коротышку и долговязую неуклюжую тетку, а как короля Рудольфа и принцессу Флавию, спускающихся в бальную залу меж двух рядов куртуазных придворных. Во внезапном порыве нежности я сжала его руку. Он ответил таким же пожатием, но не взглянул на меня. Он улыбался с царственной снисходительностью и вышагивал в такт, видимо, звучавшему у него в голове королевскому гимну Руритании.

Не могу сказать, что дружеский ужин доставил мне большое удовольствие. Уитбред и Шредер отсутствовали. Я решила, что они заняты последними приготовлениями к приему. Шмидт все свое внимание сосредоточил на Мэри, чьи тонкие руки и ключицы не скрывало платье из голубого шифона с глубоким декольте. Это платье вполне можно было бы покрыть изображениями долларовых купюр, что соответствовало бы его стоимости. На ней был сет, состоявший из серег, колье и браслета, — сапфиры с бриллиантами. Тяжелый браслет отягощал тонкое запястье.

На этот раз Джон говорил очень мало. Он выглядел озабоченным; пару раз Мэри пришлось повторять вопрос или замечание, чтобы оно до него дошло.

Наконец Лэрри взглянул на часы:

— Пора идти. Скоро начнут съезжаться гости.

Парадный зал занимал пол-этажа. У меня нет слов, чтобы описать его. (Слов не хватает, видимо, потому, что не хватает знаний по исламской архитектуре.) Внешняя стена, обращенная в сад, представляла собой великолепное сооружение из витражей и замысловато вырезанных деревянных панелей. Арки и колонны, обрамлявшие окна, были облицованы старинными сине-зелеными и коралловыми изразцами.